Ильяс Есенберлин - Шестиглавый Айдахар

• Название: Шестиглавый Айдахар
• Автор: Ильяс Есенберлин
• Издательство: Фонд им. И. Есенберлина
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999

«Шестиглавый Айдахар» – первая книга знаменитой исторической трилогиии «Золотая Орда». Ильяс Есенберлин впервые в казахской литературе сумел систематизировать отдельные исторические материалы сложнейшего периода расцвета и падения Золотой Орды. Автор с эпическим размахом отобразил реальный динамизм исторических событий, создал неповторимые образы людей Великой степи той эпохи.

---

Хан стал бояться рабов, собранных вместе. Поэтому всех, кто уцелел после смуты, он велел разделить между нойонами и близкими к нему людьми, а хизары разрушить. Теперь рабы жили каждый у своего владельца. Здесь они спали, выделывали кожи, валяли обувь, катали кошмы для юрт.

Известие о появлении отряда Салимгирея близ ставки Орды дошло и до рабов. Многие помнили прошлый бунт и готовы были присоединиться к отряду, попытаться выбраться на волю.

Обо всем этом Берке знал от своих людей. Чутье подсказывало ему, что рано или поздно Салимгирей попытается освободить рабов, чтобы пополнить отряд новыми людьми. Оставалось узнать, как он собирается это сделать. Рабы были хорошей приманкой. И если бы все удалось так, как задумал хан, с непокорными можно было покончить одним ударом. Навсегда вместе с ними ушла бы в могилу страшная для Берке тайна. Ни один человек из отряда не должен остаться в живых. Ни один…

Мысли о пережитом позоре не оставляли хана ни днем ни ночью. Часто перед рассветом он просыпался от собственного крика, весь в липком поту, и потом долго не мог уснуть, вглядывась во тьму широко открытыми, безумными глазами.

В ту ночь, когда воины Салимгирея, надругавшись над ним, исчезли из юрты, никто так и не услышал его криков, не пришел на помощь. Только под утро Берке удалось избавиться от волосяных арканов, которыми были связаны его руки и ноги.

Когда же пришли люди, Берке, никому и ничего не объясняя, велел позвать лекаря. Ни один из приближенных не осмелился спросить хана, куда исчезли Кундуз, Акжамал, воины, охранявшие юрту.

Лекарь-араб, осмотрев Берке и стараясь не встречаться глазами с ханом, сказал:

– То, что сделано, сделано искусным человеком… Только лекарю или мулле под силу такое… Я боюсь даже думать…

Берке поманил к себе лекаря, а когда тот приблизился к хану, схватил его за горло и сказал злым, свистящим шепотом:

– А ты и не думай! Старайся не думать! Ни одна живая душа не должна знать о случившемся. Если же язык твой предаст тебя, то я придумаю для тебя такую смерть, от которой содрогнется даже небо! Ты понял меня?

Побелевшие губы лекаря что-то шептали.

– Если же ты поможешь мне снова стать здоровым, то щедрости моей не будет предела… – вкрадчиво добавил Берке.

Несколько дней лекарь не отходил от хана, поил его целебными отварами из трав и кореньев, менял повязки.

Однажды, когда Берке стало лучше и он мог сидеть, хан позвал к себе араба.

– Ты никому не говорил о моей беде? – спросил он.

– Нет, великий хан. Я могу покляться на Коране…

– Не надо… – сказал Берке. – Я верю тебе… А что говорят там? – хан кивнул в сторону двери.

– Никто даже не догадывается. Считают, что у вас обычная болезнь…

– Это хорошо, – задумчиво уронил Берке. – Что ж, я обещал тебя щедро наградить… Я сдержу свое слово…

Хан протянул руку к ковровой сумке, расшитой яркими узорами, и достал из нее горсть золотых монет.

– Возьми…Рука хана щедра…

Берке высыпал монеты горкой у своих ног.

Глаза лекаря расширились, и он поспешно наклонился над золотом, подставив хану худую согнутую спину.

В руке Берке блеснул нож, и жало его легко вошло в незащищенную спину араба, под выпирающую, похожую на сломанное крыло лопатку…

* * *

Через несколько дней Берке-хан снова вершил делами Орды. Все, казалось, осталось по-прежнему, и никто не заметил в нем каких-нибудь перемен.

Только сам Берке знал, что все перевернулось в его душе. Он вдруг понял – земные радости больше недоступны ему. Уже не взволнуется сердце при виде красивой женщины и не заструится по жилам остывшая кровь. Навсегда умерла последняя надежда на то, что какая-нибудь из жен все-таки родит ему наследника. Смысл жизни теперь заключался в одном – как можно дольше пробыть ханом, властвовать над людьми и упиваться властью. Мысль эта укрепляла душу Берке-хана и помогала внешне оставаться прежним.

Лишь иногда, помимо его воли, живая, прежняя жизнь вторгалась в придуманный им для себя мир, и покой покидал хана, а душа начинала метаться и гореть огнем.

По-прежнему, чтобы никто не заподозрил, что он скопец, Берке иногда посещал своих жен.

Однажды он заночевал у одной из них. Женщина была еще молода, крепка телом, ласки ее когда-то нравились хану и будили в нем желание.

Но теперь даже воспоминание об этом вызывало раздражение и отвращение.

– Я устал, – сказал Берке. – И потому не хочу тебя.

Женщина промолчала. Слово повелителя – закон. Она только подумала, что он уже говорил ей это и в следующий раз, наверное, повторит то же самое.

Перед рассветом хан проснулся. Постель рядом была пуста, и рука его вместо теплого живого тела коснулась настывшей ткани.

Он неслышно поднялся и, тихо ступая, вышел из юрты. Полная луна заливала степь колдовским мерцающим светом, и было видно далеко окрест. От Итиля прилетал порывами мягкий и теплый ветер.

Берке вдруг услышал торопливый неясный шепот, потом тихие приглушенные стоны. Стремительно и бесшумно метнулся он за юрту и остановился пораженный.

Между двумя верблюдами, прямо на земле, лежала его жена. Хан не видел лица женщины, только белые, облитые лунным светом бедра ее шевелились и покачивались перед его глазами. Над ней, взгромоздившись, словно молодой верблюд-бура, склонился нукер, которому положено было охранять покой хана.

Берке безумными, расширенными глазами смотрел на происходящее, потом взгляд его остановился на прислоненном к юрте копье воина. Он медленно взял его, высоко подняв над головой, метнул сильно и точно туда, куда хотел.

От жизни невозможно было спрятаться. Каждый день напоминала она хану о себе, и тогда он с особым рвением начинал заниматься делами Орды.

Берке сидел на троне внешне спокойный, а в душе его бушевала ярость, близкая к безумию, и решения хан принимал быстрые и жестокие. В такие дни бывало много обреченных на смерть.

Власть… Слава… Они помогали Берке цепляться за жизнь, но снова и снова вставала в памяти страшная ночь, и истомленное сердце жаждало отмщения. Не было еще в подлунном мире ни одного чингизида, который бы до самого смертного часа не думал о мести врагу. И хану каждую ночь стала сниться месть…

Великие изменения принесли монголы в кипчакскую степь, ломая и круша привычный, сложившийся веками уклад. До их прихода ни кочевые пути, ни летние пастбища, ни места зимовок не могли принадлежать одной семье или аулу. Каждый род кочевал там, где хотел. Никто не смел заступить путь каравану. Степь была велика и беспредельна. С появлением монголов в степи вдруг сделалось тесно. Завоеватели разделили ее на аймаки. Отныне некогда свободные роды вынуждены были подчиниться своим новым властителям, поскольку и душой и телом со всей семьей и скотом они теперь принадлежали им. Правитель аймака устанавливал пути кочевок, указывал урочища для зимовок и летнего выпаса. Согласно его приказу каждый род обязан был выделять для ханского войска определенное количество воинов.

Лучшие земли правители взяли себе и раздарили своим приближенным. Границы улусов, согласно монгольским законам, соблюдались строго, и, если какой-нибудь род пытался оставить все по-прежнему, выказывал неповиновение, его ждала суровая кара.

Шли годы, но вместо тишины и покорности, которые должны были, по мнению монгольских владык, установиться в Дешт-и-Кипчак, степь продолжала волноваться, как и тогда, когда копыто монгольского коня только ступило на эту землю.

Доведенные поборами до нищеты, люди бежали от своих правителей в надежде найти такую землю, где бы их не достала кривая сабля и петля волосяного аркана. Но монголы были повсюду, и тогда беглецы стали собираться в отряды, подобные отряду Салимгирея. Вместе можно было хотя бы защитить свою жизнь. Ненависть к тем, кто грабил, насиловал, убивал, объединяла людей.

* * *

Решив расправиться с отрядом Салимгирея, Берке раньше обычного вернулся с летовки в главную свою ставку – Сарай.

Здесь его и застала весть, которая и обрадовала, и опечалила его.

Умер ильхан Кулагу. У Золотой Орды на одного врага стало меньше. Это был умный и всегда опасный враг. Казалось бы, надо радоваться, но Берке вдруг охватила глухая, щемящая тоска. Он понял, что всему рано или поздно наступает конец. И наступит такой час, когда и его смерть обрадует кого-то. А ведь у них с Кулагу было много общего. Каждый, переступая через трупы, через кровь, жил только для того, чтобы сделать свои улусы могущественными, покорить как можно больше народов. Конец же печален, как и у всякого живущего на земле. Венец всего – клочок степи, где тело твое и мозг превратятся в прах, и вместе с тобой уйдут навсегда честолюбивые помыслы.