Николай Морозов - Откровение в грозе и буре

• Название: Откровение в грозе и буре
• Автор: Николай Морозов
• Издательство: Издание редакции журнала «Былое», типо-литография «Энергия»
• Жанр: История
• Год: 1907

В настоящей книге Николая Морозова (1854—1946) основным является астрономическое вычисление времени возникновения Апокалипсиса.

Книга содержит 62 рисунка работы художников Э. Э. Лиснера и Я. Г. Билита, снимки с древних астрономических карт Пулковской обсерватории и вклейку «Старинные Астролого-Астрономические карты неба».

---

Сопоставляя все приведённые места об Ионе и других неоправдавшихся предсказаниях, нельзя не заметить, что автор этих речей старается зачем-то указывать на них при всяком удобном поводе. Почему же так влечёт его к этой теме о неудавшихся пророчествах, которой избегают все остальные писатели, старающиеся представить решения бога непреложными? Потому, отвечу я, что ему нужно было оправдать ими, как в своих глазах, так и в глазах других, отмену пророчества Иоанна. Речь, в которой Иоанн должен был официально известить к 399 или 400 году, что все предсказанные бедствия, а с ними и сам приход Иисуса на Землю отложены, ввиду всеобщего покаяния, на неопределённое время, не дошла до нас, да и не могла дойти, после того как самоё пророчество решили приписать другому лицу и времени. Мелкие же отголоски второстепенных оправданий Иоанна, произносимые при других подходящих случаях, как мы видим сейчас, сохранились в отрывочных заметках, всё равно, представляют ли они собственные речи Иоанна, или редактированы за него через несколько десятков лет по воспоминаниям его сторонников.

Судя по некоторым из цитированных нами мест и по последующему поведению Иоанна, можно думать, что после первого периода уныния от неудачи, когда он, вероятно, как Иона, молил бога о смерти, к нему снова вернулись и вера и бодрость, и он причислил себя даже к числу тех пророков, которых бог заблаговременно предупредил об отмене своего решения. Его взгляды на «божественное вдохновение» давали ему полное право сделать такое заключение. Поселив в его душе жалость к кающимся грешникам, допустив его похищение из Антиохии и не исполнив ряда промежуточных наказаний, бог как бы повелел ему усомниться самому в непреложности пророчества и успокаивать всех надеждою прощения в случае покаяния…

По крайней мере, совершенно так и поступил Иоанн в Константинополе. Он всё время проповедовал о покаянии, как средстве получить прощение бога, и энергично уничтожал многочисленные пороки духовенства в своём «патриархате», к которому принадлежало 6 епископств Фракии, 11 Малой Азии и 11 Понта[239]. В то время, как все остальные из известных нам древних проповедников отличались легковерием ко всему чудесному и распространяли всякие небылицы, ходившие в их время, с целью подтверждения истин своего учения, один Иоанн решился в принципе отвергать возможность творить чудеса в его время. «По какой причине теперь пресеклась и отнялась у людей эта благодать (доказывать свою правоту чудесами)? Не потому, чтоб бог хотел нас обидеть, но, наоборот, чтобы почтить! Желая показать нашу веру, он делает так, что мы и без вещественных доказательств верим ему. Те (прежние) не поверили бы невидимым доказательствам, если бы заранее не получили чудес и залогов, а я и без того верю. Вот причина, по которой теперь не бывает чудес».

V. Поездка Иоанна в Азию. Бешеное гонение на него и на оригенитов

Замечательно интересен с нашей точки зрения таинственный съезд малоазиатских и некоторых других епископов в Константинополе в 400 году, т. е. вслед за фиаско апокалиптического предсказания Иоанна. Зачем они съезжались? Древние историки не захотели сообщить этого потомству. Только Палладий неопределённо намекает на съезд, но не говорит о его цели[240].

Теперь мы прямо можем сказать, что друзья Иоанна съезжались для обсуждения того, как им быть теперь, когда Иисус не явился в назначенный ему срок. Тем же самым объясняется и его трёхмесячная поездка по Малой Азии после праздника рождества в этом же 400 году.

Мы плохо знали бы психологию древних, если бы допустили, что жители и власти могли выпустить его из Константинополя ранее, чем была окончательно отменена грозящая им гибель, т. е. до 25 декабря 400 года. Как бы ни успокаивал их Иоанн после 13 марта 399 года, но в глазах людей, не понимавших его астрологии, событие неизбежно должно было связаться с окончанием первых четырёх веков, и ранее этого им нельзя было успокоиться. А вдруг Иоанн хитрит? Отпустят его из города, а в это самое время и пошлёт бог все предсказанные бедствия? Нет, пусть уж лучше он остаётся заложником. Бог его пожалеет и не разрушит города обещанным землетрясением, таким землетрясением, «какого не было ещё с тех пор, как люди живут на Земле». И можно быть уверенным, что все зорко следили, как бы пророк не сбежал, так как и привезён он был насильно, под стражей…

Да и сам Иоанн не мог быть вполне уверен до этого времени, что Иисус не придёт совсем. Он мог отсрочить только свой приход до окончания полных четырёх веков. Всё это так соответствует числовым представлениям автора «Откровения», да и всех древних.

Сама астрология нимало не противоречила этому, потому что последнее прохождение Солнца, Луны, Меркурия, а можете быть и ещё какой-нибудь из планет через зловещее созвездие Скорпиона должно было окончиться только 8 декабря[241] 400 года.

Но вот и эти опасные дни прошли благополучно. Иоанн, конечно, успокоил всех в Константинополе и получил, наконец, отпуск для того, чтобы съездить в Малую Азию и лично объяснить положение дел в тех семи городах, которым он непосредственно адресовал своё пророчество.

Он спешно отправился в Эфес и другие малоазиатские города, «несмотря на зимнее время и плохое состояние здоровья». Причины, выставляемые для этого византийскими историками, так же противоречивы и неудовлетворительны, как и причины всех других необыкновенных происшествий в жизни Иоанна после появления «Откровения».

Почему он не мог подождать даже двух-трёх месяцев до начала лета и «поехал, несмотря на болезнь и ревматизм в ногах»? Потому, отвечает нам Палладий[242], что Евсевий, епископ валентинопольский, обвинил Антония, епископа эфесского, «в корыстолюбии», но примирился с ним раньше, чем успел приехать Иоанн для разбирательства дела, да и сам этот Антоний умер, но эфесская община всё-таки «умоляла Иоанна придти лично, чтоб водворить в ней спокойствие», и Иоанн поспешил (9 января 401 г.) «на жалостный зов её»[243].

Для нас теперь вполне разъясняется и эта спешность, и путаница византийских историков, не желавших обнаружить действительную причину. Автору «Откровения» было абсолютно необходимо совершить эту поездку и объясниться с «семью малоазиатскими городами», куда он послал свою книгу, лично и на месте, несмотря ни на что и при первой же физической возможности. Если сам бог, по словам Иоанна, «извиняется» перед своими пророками за отмену их предсказаний, то как же пророку не поспешить извиниться перед теми, кого он неумышленно обманул? Конечно, при этом случае никто не мешал ему заняться и некоторыми частными делами, в роде постановки на место умершего эфесского епископа Антония своего диакона Гераклида или отрешить от должности целый ряд враждебных ему епископов[244].

Но цель созвания им малоазиатских епископов сначала в Константинополь, а затем в Эфес на какие-то таинственные совещания для нас теперь очевидна. Он должен был объяснить наконец своим собратьям по вере метод своего предсказания и то, что все грозные фигуры зверей и картины всевозможных бедствий были ему показаны только символически в виде облаков грозы и созвездий неба. Тут же мог он изложить им и свою теорию «святого вдохновения», т. е. объяснить им, что это значит – быть в таком восторженном состоянии, когда и веришь, и любишь, и чувствуешь всем существом своё единство с окружающим миром, и видишь во всех явлениях окружающей природы таинственные отголоски на каждое своё чувство.

Как могли отнестись к этому его прозаические слушатели, не только никогда не испытавшие ничего подобного, но даже не способные представить это у других? Последующая история Иоанна ясно показывает это. В тот же миг на его голову, и вообще на оригенитов, поднялась целая буря во всей восточной церкви. Все раскаявшиеся перед тем представители его «великой твердыни», все «жадные соискатели его престола» поднялись теперь на него и его сторонников с тем большей злобой, чем сильнее были в эти три года их страх и унижение. А ему, всё ещё убеждённому, что сам бог дал ему пророчество и затем отменил его ввиду всеобщего покаяния, ничего не оставалось, как отвечать им ударом на удар, что он и сделал при своём объезде Малой Азии. Но это лишь подлило масла в огонь.

Не успел он возвратиться в Константинополь, как там, пользуясь его трёхмесячным отсутствием, заменявший его «друг Севериан», епископ гавальский, начал исподтишка восстанавливать против него молодую императрицу Евдоксию, управлявшую своим мужем Аркадием, а через него и всей Византийской империей. Какие средства он употребил, не трудно догадаться. В «Откровении» мы находим не одно выражение «о женщине, одетой в порфиру и багряницу и царствующей над земными царями» (как Евдоксия над своим мужем), а также о Иезабели, жене Ахава, «проституирующейся и вкушающей принесённое в жертву изображениям». Всё это, как мы знаем, относилось к церкви, но выражалось в такой аллегорической форме, что для лиц, привыкших к интригам, ничего не стоило убедить императрицу, что слова Апокалипсиса относятся именно к ней.