Олег Гончаров - Боярин

• Название: Боярин
• Автор: Олег Гончаров
• Издательство: Издательство «Крылов»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2007
• ISBN: 5-9717-0228-9

Киевская Русь набирает силу.

Вырвавшись на свободу, Добрыня отправляется на поиски своей возлюбленной.

Какой будет их встреча?

Княгиня Киевская приближает к себе бывшего княжича Древлянского, обещая ему в награду за верность отпустить из заточения отца, Мала Нискинича.

Выполнит ли она свое обещание?

Русь снаряжает посольство в Царьград, и Ольга лично отправляется на встречу с императором могущественной Византийской империи.

Чем закончатся эти нелегкие переговоры?

Добрын, сын Мала, встает перед трудным выбором: защитить древние устои или перейти на сторону поборников новой веры.

Каков будет выбор героя?

Ответы на эти вопросы Вы найдете в заключительной книге трилогии «Ночь Сварога».

---

Тот глаза прикрыл, полной грудью вздохнул да вдруг как завопит. Перекричал и людей, и коней, и дудки медные, и сразу стихло все. А Куря с места поднялся, саблей взмахнул, заговорил что-то громко, руками замахал, ногой притопнул и трижды на землю сплюнул – чуть в меня не попал.

Радостными криками народ степной слова его встретил и не смолкал, пока Кур-хан на место не сел.

– Теперь настоящий праздник начнется, видишь, – ухватился он ручищей за полу шубы и потряс мехом дорогим перед моим носом, – сколько я подарков для народа своего приготовил. Пусть каждый, от мала до велика, знает, что за смелость и ловкость свою без награды не останется, – подмигнул мне одноглазый, и от этого мне почему-то не по себе стало.

Лишь сейчас я понял, зачем в такую жару Куря в меха убряхтался – и шапка, и шуба, и сабля драгоценная – это же благодар за победу в состязании. Интересно мне стало, а за что же он саблей одаривать будет?

Вскорости случай мне представился узнать, за что такой богатый благодар полагается. А как узнал, то содрогнулся от ужаса.

Но все это чуть позже случилось, а пока на майдан дудари вышли. Завыли трубы, завопили печенеги, в ладоши застучали, ногами затопали, заверещали громко. Праздник богини Мон начался.

Вывели на середину барана белого, повалили на землю, ножом старейшина ему горло перепилил, брызнула кровь в блюдо большое. Баран даже не дернулся, смерть свою принял безропотно, и от этого мне на душе тошно стало. А блюдо это на наш курган вознесли и хану передали. Принял Кур-хан кровь жертвенную, блюдо над головой высоко поднял, подошел к бабе каменной, обмазал истукану лицо кровушкой горячей, а остатками подножие идола облил.

– Это жертва духам степным, – сказал мне, когда на свое место сел, – чтобы пути и дороги наши удачными были. Чтобы кочевья наши скотом полнились. Чтобы дети наши здоровыми росли.

– Пусть так и будет, – сказал я Куре, рог поднял и бузы из него отхлебнул.

А на стогне уже новое представление разворачивается. Выволокли воины на середку девку черноволосую. На землю грубо бросили, одежонку с нее срывать начали. По одеже и по повадкам я в ней сразу печенежку признал. Эта-то чем провинилась?

– Видишь, хазарин, – Кур-хан на стогнь кивнул, – эту мерзкую тварь? Это Хава, моя дочь. Решила она мою голову позором покрыть. Черной неблагодарностью мне за все хорошее отплатила.

– Чего же она натворила такого, что ты ее на поругание обрек? – удивился я.

– Мой язык отказывается называть тот ужасный проступок, который эта неразумная тварь совершила. Горе мое безмерно, и только смерть этой дряни позор с меня смыть сможет, – Куря к корчаге приложился и жадно пить начал, словно пытался свое несчастье бузой залить.

– Ладно, – сказал он, утолив жажду. – Скажу тебе. Чтобы знал ты, как я посланнику кагана Хазарского доверяю. Хава с грязным рабом меня опозорила. Ноги перед презренным пленником раздвинула. У-у-у! – потряс он кулаком. – Сам бы удавил, но нельзя хану на свое семя руку подымать.

– Как же это она?

– Я ей поручил следить, чтобы пленники с голоду не передохли, нам за них в Кы-рыме[32] хорошую цену византийцы дают. Больше, чем в Булгаре, греки за живой товар платят. Вот и стараемся в целости их до рынков тавридских довести. А они вдруг помирать с голодухи вздумали. Пришлось баранов резать, похлебку варить, кормить этих презренных, чтобы до Сугдеи дошли. Видишь, мерзость какая случилась? И как они меж собой столковались? Полудохлый, а туда же… – всхлипнул хан и глаз рукавом вытер.

И, точно сговорившись, приближенные ханские за нашими спинами выть принялись, стараясь показать Кур-хану, как они сочувствуют его горю.

Удивился я порядкам печенежским. У нас-то наоборот. Радуются, когда холоп на местной бабе женится. Значит, после холопства своего домой не уйдет, на месте останется, а лишние рабочие руки никогда не помешают. Здесь же все не так, и такая любовь позорной считается.

А хан глаз вытер и большой кус баранины в рот отправил. И все вокруг сразу вытье свое прекратили.

– Пусть ее народ мой казнит, – сказал Куря спокойно. – У меня дочерей, словно кобылиц в табуне, не обеднею.

Сорвали с Хавы одежду, голой на всеобщее презрение выставили. Печенеги вокруг смеются, пальцами в нее тыкают, слова обидные выкрикивают. Праздник у них, а девке – горе.

– Что же с ней делать будут? – спросил я, самому жалко печенежку, но виду не показываю.

– Кровь в ней моя течет, – прожевав, ответил Куря. – Ее проливать нельзя. Вон в той речушке утопят. А чтоб другим неповадно было такие гадости совершать, речку отныне Хавой звать будут, как память о позоре моем. Такой обычай у нас, хазарин.

Рявкнул он на воинов, те девку схватили и к реке поволокли. Она упираться не стала, только на отца оглянулась, выкрикнула что-то презрительно и на гибель пошла. А на берегу ее уже всадник ждет, в одеждах желтых, с арканом в руке. Кат печенежский. Смертоубивец.

К ногам ей камень привязали, конец аркана у конника взяли, петлю хитрую на шею Хаве накинули. Тронул кат коня, в воду его загнал, аркан рванул. Упала девка, захрипела. Поволокло ее в реку вслед за всадником. Поплыл конь, от воды зафыркал, а Хава в реку нырнула, только волосы ее черные по воде разлетелись. Но вскоре и их под воду затянуло. А кат до середки доплыл, поддернул аркан и из реки его вытянул. Над головой его поднял, а на конце петли-то и нет. Ликованием печенеги эту смерть встретили. Развернул кат коня, на берег выправил, спешился, к кургану нашему подбежал и аркан у подножия кинул. А на речной глади лишь пузыри побулькали и стихли. И все. Как до этого река сонно по степи воды свои несла, так и дальше нести будет.

Река Хава[33].

– Ну, вот, – сказал Куря, – с ослушницей по справедливости поступили, теперь за охальника приниматься пора, – и саблю свою драгоценную из-за пояса выпростал.

Тут же к нему один из воевод подскочил. Отдал ему саблю хан и ко мне повернулся:

– Коли мой воевода себя настоящим воином покажет, я ему эту саблю в дар за удаль отдам.

– Хороший подарок, – согласился я и почувствовал, как сердце мое сжалось.

Новую жертву я рассмотреть сумел. Парень молодой.

Наш.

Славянин.

Богумиров потомок.

Растянули его арканами, веревками обмотали. Словно чуча спеленатая, он посреди стогня столбом встал, лишь голова непокрытая из вервья торчит. А чтобы не упал он ненароком, его подпорками обтыкали.

– Да не бойтесь вы, – крикнул он печенегам. – Не сбегу. Не велел Даждьбоже Пресветлый от всякой нечисти древлянину бегать.

Похолодело у меня внутри, пальцы сами собой в кулаки сжались, от бессилия лишь зубы покрепче стиснул. Он не просто свой, он из древлян. Сородич мой. Даждьбога в час свой последний поминает. И хоть не знаю я по имени его, хоть лицо его мне не знакомо, но все одно чувство такое, будто брата моего единоутробного на казнь вражины вывели. А я сижу чурбаком нетесаным и поделать ничего не могу.

«Что же делать мне? Что делать?!» – мысль шилом ржавым мозги мне дырявит, от обиды и злости кровь вот-вот закипит…

– Смотри, хазарин, каких я рубак взращиваю, – показалось мне, что голос Кур-хана издалека доносится.

– Чу! Чу! – Воевода уже верхом сидит, коню под бока пятками бьет, саблю над головой крутит.

Скакнул конь вперед, потом поправился – иноходью пошел. А печенег заревел страшно:

– Хур-р-р! – над степью разнеслось.

– Хавушка моя любимая, – сказал спокойно обреченный, – ты меня еще немного подожди. Сейчас я… сейчас… к тебе…

Сверкнул клинок, а я не выдержал. Зажмурился, чтоб не видеть, как сородича моего убивают.

– Ай, молодец! – воскликнул хан, а вслед за ним остальные печенеги радостью изошли.

Мне на миг почудилось, что от этих криков небеса разверзнутся, что я сейчас оглохну, а голова моя на куски разорвется.

Пересилил себя.

Открыл глаза.

Тело, обезглавленное, на подпорках повисло, печенег коня осаживает, кто-то плясать пустился, а кто-то треух в небушко подбросил, поймал на лету и снова подбросил… Веселятся печенеги, ловкость воеводы своего нахваливают, а мне дурно от всего этого. Подкатился ком к горлу, еще чуть-чуть, и буза из меня наружу выливаться начнет.

– Ты видел? – пихает меня Куря в плечо. – Ты видел, как он лихо его? С одного удара башку снес! Ай, молодец!

Спешился воевода, к кургану нашему подошел. Гордость его переполняет, ишь, как подбородок задрал.

Протянул убийца саблю хану, но тот отмахнулся:

– Оставь себе, заслужил. Хороший клинок в хорошие руки отдаю…

– Пусть тебе и суженой твоей в Светлом Ирие тепло и светло будет, – тихонько прошептал я, за убитого сородича требу Богам вознося. – Пусть вас больше ничто не разлучит.

– Ты чего это там, хазарин?

– Да вот хотел узнать, – я заставил себя взглянуть на хана, – много ли у тебя таких воинов?

– Много, – кажется, еще немного, и печенег от самодовольства лопнет. – Каждый воин мой десятерых стоит.