Олег Гончаров - Боярин

• Название: Боярин
• Автор: Олег Гончаров
• Издательство: Издательство «Крылов»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2007
• ISBN: 5-9717-0228-9

Киевская Русь набирает силу.

Вырвавшись на свободу, Добрыня отправляется на поиски своей возлюбленной.

Какой будет их встреча?

Княгиня Киевская приближает к себе бывшего княжича Древлянского, обещая ему в награду за верность отпустить из заточения отца, Мала Нискинича.

Выполнит ли она свое обещание?

Русь снаряжает посольство в Царьград, и Ольга лично отправляется на встречу с императором могущественной Византийской империи.

Чем закончатся эти нелегкие переговоры?

Добрын, сын Мала, встает перед трудным выбором: защитить древние устои или перейти на сторону поборников новой веры.

Каков будет выбор героя?

Ответы на эти вопросы Вы найдете в заключительной книге трилогии «Ночь Сварога».

---

Вижу, пес привыкать ко мне начал. Надоело ему на меня днем и ночью кидаться. Вечером я на лежаке устроюсь, а он у дверей ляжет, морду на лапы положит и на меня смотрит. Но уже не рычит, когда я на другой бок поворачиваюсь. И то славно. Я хоть высыпаться по ночам начал, и дневная работа у меня еще лучше пошла.

А между тем я кобеля к себе потихоньку приваживать стал. Лепешку не доем, спрячу, а потом помочусь на нее и ночью кобелю подкидываю. Тот сначала морду воротил, а потом обвыкся и жрать лепешки принялся. Он ее проглатывает враз, а вместе с хлебом к запаху моему привыкает.

Как-то однажды мой охранник опять уснул. Повод у него из рук выскользнул, он и не заметил. А кобель свободу почуял, на меня налетел, с ног сшиб и к горлу потянулся.

«Все, – подумалось. – Загрызет».

А псина меня в лицо язычиной своей мокрой лизнул и хвостом завилял. Совсем принюхался, значит.

За заботами и работой зима пролетела. А как только весенять стало, лед на реке вскрылся и первые гости к Булгару с товарами потянулись, так я и сбежал.

Ночь безлунная выдалась, небо тучами затянуло, так что даже звезды не просматривались. Темень хоть глаз коли, все одно, что слепым, что зрячим ни зги не видать.

Дождался я, когда челядь Ильясова угомонится, кабыздоха за ухом почесал.

– Прощай, дружок, – шепнул ему, а он на спину перевернулся и пузо подставил.

– Нет, – я ему говорю, – пускай кто другой теперь тебя чешет.

Из барака выбрался, через двор прошмыгнул и дверку в домину приоткрыл. Не зря я все это время таким тихим был. Что сам Ильяс, что обалдуи его к моему безропотному повиновению привыкли, следить за мной перестали, а мне как раз того и надобно.

Несколько раз я в домине бывал. Запомнил, как клети на мужской половине располагаются, потому теперь потемну шел уверенно. Вот и еще одну дверку нащупал, за ней опочивальня Ильясова располагается. Вон, как торговец храпит, только бурки от задницы отскакивают. Скрипнула дверка, щелку приоткрыла, светом от ночника на полу полоску бледную прорисовала. Не любит Косоглазый во мраке спать, то ли боится темноты, то ли ему при свете спится слаще. В эту щелку я протиснулся, а дверку за собой прикрыл, чтобы ненароком кто не заметил.

Дрыхнет Косоглазый, а рядом с ним один из детин его пристроился. Крепко спят. Видно, миловались весь вечер, вот и притомились. Только теперь я понял, почему на Ильясовом подворье баб не было. Ни к чему торговцу бабы, ему с мужиками интересней. Хотя, может, и не мужики они вовсе? Ишь, как во сне обнимаются.

Над ложем ковер узорчатый работы дивной, а на ковре сабли кривые и кинжалы в ножнах дорогих развешаны. Здесь и мой меч пристроили. Я его сразу приметил, как только впервые тут оказался. Велели мне в опочивальне уборку устроить, пыль вытереть и полы помыть. А я что? Мне сказано, так я сделаю. Убрался я тогда на славу. Ильяс, на что привередливый, а и он меня за старание похвалил. И не заметил он даже, как не стерпел я и нежно меч свой от пыли отер и маслом конопляным из лампы смазал, чтоб он без меня в хандру не ударился да ржаветь не вздумал. Теперь вот сгодится его клинок отточенный.

На цыпочках, опасаясь до поры сон моих мучителей потревожить, прокрался я к ковру, меч осторожно с ковра снял, к ложу подошел, размахнулся покруче и со всего маху рукоятью меча детине в лоб засветил. Всхрапнул он, спросонья не разобрав, кто его в этот ночной час приласкал, да так в неведении и остался. А Ильяс от шума очнулся, рот раззявил, чтобы на помощь позвать, но я ему быстро его вопль обратно в глотку загнал. С такой радостью ему локтем поддых врезал, что крик его сразу в змеиный шип превратился.

Смотрит он на меня изумленно, все никак понять не может, почему я из дурачка безропотного снова умным сделался.

– Что, – говорю ему тихо, – не нравлюсь я тебе такой? Коловка моя… мама залугает… был дурак, да весь вышел.

Он лишь засипел в ответ. Понял, что провел я его. Глаза выпучил, бороденкой трясет, на полюбовника своего косится, а сказать ничего не может, только по щеке его слезинка пробежала. Значит, жалко дружка стало.

– Не хнычь, – я ему, – живой он. Но если гоношиться вздумаешь, так я его враз порешу, и рука не дрогнет.

Затрясся он, зубами заскрипел, застонал от бессилия. Взглянул я на него, и улыбки сдержать не смог – пущай помучится, морда брехливая, как я все это время мучился.

– Ты еще ответишь за это, собака! – прошептал Косоглазый.

Тут такая злость на булгарина меня обуяла, что я себя едва в руках удержал. Знал, что стоит злости этой хоть чуть-чуть слабину дать, так может что угодно случиться. Однажды с Зеленей мы в поединке сошлись, не по злобе, а по-дружески, так он меня разобидел ненароком, и за то я болярину чуть шею не свернул. Потемнело у меня в глазах в тот раз, не помню, как меня от него оттащили. Вот и теперь я к помутнению в рассудке близок был, но сдержался все-таки. Только еще раз булгарина кулаком треснул и успокоился.

– Сознавайся, куда жену мою подевал? – сказал ему, как только он в себя приходить начал.

– Какую жену?

– Любаву мою, – замахнулся я на него. – Ту полонянку зеленоглазую, про которую я тебя тогда расспрашивал.

– Понял, о ком ты, понял, – поспешно закивал Ильяс. – Все расскажу без утайки.

– Ну?!

– Уж такая она была непокорная, что ее никто брать не хотел. В покупателей плевалась, одному лицо ногтями исцарапала, а кому нужна рабыня, которая ночью прирезать может? Еле-еле с рук ее стряхнул. Считай, даром отдал, да еще и приплатить готов был, чтоб только забрали ее.

– Кто ее забрал?

– Человек знатный. Он прислужника своего ко мне прислал. Обо мне же слава по всей земле идет, и каждый знает, что лучший товар…

– Хватит себя нахваливать, – оборвал я его. – Где она?

– В Итиле она. В Хазарской столице. Ее же большой человек, телохранитель самого кагана Хазарского, себе забрал, – ответил Ильяс и вздохнул. – Ох, и намается он с ней.

– Значит, в Итиле она?

– Если жива еще. У них непокорных женщин не жалуют. Враз шкуру спустят, – сказал он злорадно, но тут же пожалел об этом.

Лопнула кожа на моем кулаке от крепкого удара, а Косоглазый еще и щербатым сделался. Выплюнул зуб выбитый, сукровицу проглотил и расплакался вдруг.

– За что ты меня? – говорит. – Я же и тебя, и ее кормил-поил и не обижал вовсе.

– Нужна бы нам была твоя забота, если бы мы вольными были, – сказал я и костяшку окровавленную пососал.

Тут смотрю: бугай зашевелился, в себя приходить начал, я его еще раз по лбу огрел, он и успокоился.

– Не бей его, – взмолился Ильяс. – Что хочешь у меня проси, только его не бей.

– Просить тебя ни о чем не буду, а что мое по праву, ты и так вернешь, – сказал я. – Где золото мое? Где камень самоцветный?

– Отдам, отдам, – закивал торговец. – Здесь все, вон в той шкатулке спрятано.

Открыл я шкатулку, достал кошель, на вес попробовал.

– Что-то легок он больно, – говорю.

– Так ведь расходы, – ответил Ильяс. – Опять же Искандеру пришлось заплатить…

– Ладно, – решил я. – Больше требовать с тебя не стану. Ты же и впрямь меня зиму целую кормил.

Раскрыл я кошель, убедился, что рубин на месте.

– Слеза Аллаха, говоришь?

– Это я так, – покосился на меня Ильяс, – чтобы красивее было.

– Кровавая слеза у твоего бога.

Связал я его покрывалами покрепче, кляп из тряпок сделал да в рот ему забил, чтоб он до поры шум не поднял. Небось, когда дружок его в чувства придет, развяжет. Вышел из домины постылой и, таясь, словно тать, с базара невольничьего уйти поспешил.

На выходе сторож меня остановил.

– Уходишь? – спрашивает.

– Ухожу, – говорю.

– Да хранит тебя Аллах.

– Вот, – протянул я ему несколько золотых. – Это детям твоим на гостинцы.

Поблагодарил меня старик и показал, в какой стороне причал. Простились мы, и я по улочкам кривеньким побежал.

Добежал до пристани, смотрю – ладья на волнах качается. Спустили ее на воду, значит, поутру кто-то в путь дальний собирается. Мне это на руку. Выбраться из Булгара надобно, пока Ильяс тревогу не поднял, а там уж раздумывать будем, как мне до Итиля добираться.

А с реки ветер холодный, кажется, что всю душу выдует. Не позавидуешь кормчему, который добро на ладье остался охранять. Укутался он, возле рулевого весла прилег, дремать пытается, но разве в такой холодрыге уснешь? Вот и ворочается да ругается тихонько. Его товарищей не видать. Видно, где-то в граде, в тепле заночевали, а ему мерзни. Впрочем, он бы мне тоже не позавидовал, если бы увидел, как я донага раздеваюсь, одежу в узел тугой стягиваю да, ежась под ветром, в воду ледяную лезу.

Ну а мне, после зиндана, уже ничего не страшно. Знаю, что ежели Ильяс тревогу подымет, так мне еще хуже будет. Потому и поплыл.

Повезло мне. Добрался до ладьи, на весла влез, кое-как до борта дополз, ухватился окоченевшими пальцами за брус, тело одеревеневшее через него перекинул. Самого трясет, судорогой руки-ноги сводит, а я под помост влез, а там мешки мягкие плотно набиты. Я один скрюченными пальцами развязал, а в нем рухлядь мягкая – меха дорогие. Вот что, значит, купец из Булгара вывозит. Куда только? Так это я поутру узнаю. Если доживу, конечно, до утра.