Владимир Чивилихин - Память (Книга вторая)

• Название: Память (Книга вторая)
• Автор: Владимир Чивилихин
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

Роман-эссе В.Чивилихина «Память» — многоплановое повествование, охватывающее малоизвестные страницы русской истории и культуры. Декабристы, ученые, поэты, подвижники всех сфер жизни — действующие лица романа, говорящего подлинную правду о нашем прошлом.

---

Три дня офицер с казаками рыскали по хошуну, Карасал убирал хлеб, а Марина Терентьевна все эти дни, жалея Томута, носила к бане еду. Томут жалобно скулил и молил караульщиков отпустить его, а казаки, клацая затворами винтовок, пугали его, смеялись, и Марина Терентьевна стыдила их за такие жестокие шутки… Рассматриваю ее фотографию тех лет. Красивое задумчивое лицо под копной хорошо уложенных волос, гордая осанка, хорошо пошитое городское платье, в вырезе которого кружевное воздушное жабо, тонкий и стройный стан-никогда бы не подумал, что это выросшая в глуши дочь рыбака! Она опирается рукой на березовое кресло, а на заднем плане — плохо проявленные, размытые травы и неясное лицо какого-то бородатого старика.

Звоню:

— А Марину Терентьевну вы хорошо помните?

— Как же! Она была намного младше Карасала и когда впервые появилась внизу, то удивила всех нас своей обворожительной внешностью. Синие, под цвет неба, глаза, роскошные волосы с завитками на висках, божественная фигура, совсем не деревенские манеры. Карасал любил ее какой-то неземной любонью. Он научил ее грамоте. Она прочла всю его довольно приличную библиотеку, но с беллетристикой почти не была знакома, зато иногда поражала в разговоре неожиданными знаниями, совсем не обязательными для нее. Подозреваю, что в тайге она подряд читала словарь Брокгауза и Ефрона…

Офицер с отрядом вернулся усталый и раздраженный, улегся спать, но заснуть не мог-из бани слышался отвратительный вой Томута: не то какую-то древнюю песню он пел, не то печально оплакивал свою судьбу,

— Прикажите этому дикарю замолчать! — вскочил офицер в кабинет хозяина, который еще не ложился.

— Пожалуйста, — поправил Карасал.

— Пожалуйста, — повторил офицер.

— Бесполезно. Я много лет знаю этого человека.

— Но вы только послушайте! — На усадьбе раздавались душераздирающие вопли. — О чем он воет?

— Прощается с Бий-Хемом и горами, — прислушался хозяин.

— Придется его пристрелить.

— Никак нельзя, — возразил Карасал. — Не в обычаях, позволю заметить, русского воинства. Кроме того, я прожил здесь четверть века и хорошо знаю урянхайцев. На многих из них это произвело бы весьма нежелательное впечатление.

— Вы полагаете? — пробормотал офицер и, выйдя наружу, отдал в темноту какое-то распоряжение.

Вскоре Томут завизжал, как под ножом, и смолк. Весь трепеща, Карасал встретил офицера в дверях:

— Вы недооцениваете последствий…

— На вас лица нет, — устало сказал офицер, — ему просто заткнули рот.

Утром отряд засобирался вниз. Офицер снял караулы с реки и дороги, приказал подать коня. Томута выволокли в последний момент и вынули изо рта кляп. Томут покатился но траве, заверещал. На крыльцо вышла Марина Терентьевна, одетая в лучшее свое, ни разу до сего дня не надеванное кремовое платье, приблизилась к офицеру.

— С этим добрым и несчастным народом нам жить, — промолвила она. — Молю вас — отпустите его! Томут смолк, по-собачьи глядя на нее.

— Попросил бы вас о том же, — сказал хозяин и заметил, как в глазах Томута мелькнула знакомая искорка и тут же погасла под тяжелыми веками.

Офицер все смотрел на Марину Терентьевну, которая вдруг гордо вскинула голову и, глядя ему прямо в глаза, произнесла:

— Хотите, я встану перед вами на колени?

— Совершенно лишняя жертва. Только переведите этому князю, чтобы он забыл в обновленной России о своем нойонском звании, — сказал он, добавив: — Пожалуйста…

Томут торопливо закивал, хорошо поняв, чего от него хотят, и офицер разрешающе махнул плетью. Бородатый казак обнажил саблю, передернул ею за спиной Томута, и веревки упали. Отряд ушел, а Томут, мгновенно изменивший выражение лица, сказал по-тувински Марине Терентьевне, что он этого не забудет, пока его глаза видят Бий-Хем…

А через несколько дней Томут, обычно оставлявший коня у коновязи Карасала, подскакал к самому крыльцу и властно закричал. Карасал был в поле. Вышедшая Марина Терентьевна увидела, что Томут надменно прямится в седле, а лицо его, исполненное преувеличенного достоинства, непроницаемо-таинственно, как у Будды.

Из письма: «Он сказал, что пришел час отплатить за ее доброту и откроет ей великую тайну. Днями прибудут в Тоджу монгольские воины и учинят жестокую расправу над всеми русскими. Надо бы скорей уезжать, однако у Карасала большое хозяйство пропадет, труды стольких лет! Томут-нойон знает, как русские трудились, какие у них хорошие лошади, скот и машины. Он с Карасалом тут состарился, между ними всякое случалось, но Томут-нойон умеет быть благодарным. Для спасения богатства пусть Карасал-кургая, то есть „жена Черной бороды“, перейдет жить в его юрту, а когда нагрянут монголы, он им скажет, что эта русская женщина есть его жена, и ему, князю, поверят, будто так оно и есть вправду. А Карасал с детьми должен немедля уехать в Россию, иначе ему придет смерть, и он волен сам решить, что выбрать. Томут уехал, а Марина Терентьевна кинулась на поле, где Карасал и Сундуй в ранних осенних сумерках — горы затеняли небо — ставили последние снопы. А утром появилась разъяренная жена Томута, коей пьяный Томут все рассказал, и устроила скандал, не уразумев того, что Марина Терентьевна ни под какими силами и предлогами не согласилась бы на дурную хитрость Томута. Карасал ее успокоил, куда-то съездил верхом, потом быстро навьючил лошадей, взял самое необходимое, жену и детей рассадил по седлам, и тут прискакал сверху, с другой заимки, его младший брат. Он тоже все узнал, но решил остаться, потому что оставались другие русские и у него уже было свое хозяйство и семья большая, каких мало, а лошадей угнал Томут, и ехать стало не на чем, маленьких детей должен всякий пожалеть».

Опять звоню:

— Сколько было детей у брата Карасала, не помните?

— Всего? Много, они с Лидией Александровной оба молодые были, когда поженились. Значит, так… Костя, Саша — девочка, потом пошли мальчики — Миша, Петя, Боря, Костя — второй, Витя, тут вклинилась Маша, дочка, и снова были сыновья Валя и Алеша, за ними последняя девочка Галя…

— Одиннадцать человек?

— Нет, это не все. Было еще трое мальчиков — Валя-второй, Володя и Саша-мальчик…

Любознательный Читатель. Четырнадцать!.. Но что все же стало с Карасалом, его братом, их женами и детьми? Может, Томут все выдумал?

— Не выдумал. Карасал уехал. Брат с семьей остался. Среди его детей были и совсем маленькие, и такие, что уже все хорошо понимали и до сего дня все помнят…

Из письма: "Когда монгольские милитаристы нагрянули на Тоджу, сразу же арестовали моего отца, учителя Леошина, Григория Кукузе, Степана Петрова и других русских крестьян, связали им руки, посадили на лошадей и увезли в Тоджинское зуре, в переводе-монастырь. Там стояли палатки, в которых находился главарь этих захватчиков Очтчур-Батор, правитель Тоджинского хошуна Томут-нойон, хошунские ламы.

Первым допрашивали моего отца, предъявив ему претензии, почему, мол, твой брат Карасал на требование правителя Тоджинского хошуна Томут-нойона не согласился перейти в монгольское подданство, а среди жителей Тоджи Карасал якобы проводил агитацию против феодального режима, что, мол, феодальной власти в Урянхайском крае не будет, а будет народная Советская власть. Тоджинский чиновник Лопсан-Мерен хорошо владел монгольским языком. И вот по приказу Очтчур-Батора и Томут-нойона палач приводит отца со связанными руками и бьет его по щекам плетью. По-тувянски плеть называется шаагай. 120 плетей отцу всыпали, 60 по щекам и 60 по заднему месту, все посекли до течения крови. По очереди избили поселенцев Кукузе, Петрова, учителя Леошина, который всех нас на Тодже учил читать и писать, других русских также посекли нагайкой, и, когда их развязали, они не могли сидеть. После прочитали арестованным, что, мол, все население Тоджи переходит в новое подданство, а их власть в хошуне будет осуществляться через правителя Томут-нойона и его заместителей Номиам Саигыркчн и Лопсан-Мерена.

Интересно осуществлялся переход в подданство Монголия. Палач, взяв в руки трехлинейную винтовку, садился перед арестованным, передергивал затвор и приставлял ствол к лицу арестованного".

— Там так и написано: «интересно»?

— Да. «Потом арестованный должен был лизнуть дуло и открыть рот. Палач, наставив винтовку, спускал курок».

— Убивали?!

— Пугали. Винтовка была с пустым магазином.

— Но первый-то этого, наверное, не знал. Жуть!

— Надо думать. «Через несколько недель, когда все выздоровели, отец, Петров, Кукузе и Леошин в беседах очень часто смеялись над присягой монгольских палачей-феодалов». Письмо длинное… Дальше рассказывается, как брата Карасала в качестве переводчика захватчики возили в соседний хошун, где они разграбили золотой рудник, как служащих привязывали к столбам, как делили в лесу золото и барахло, а переводчика заворачивали в ковер, чтоб он не увидел, кому сколько достанется…