Сергей Чилая - Виварий

• Название: Виварий
• Автор: Сергей Чилая
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир
• Жанр: Триллер
• Год: 2004
• ISBN: 5-94850-303-8

«Серая» трансплантология стала главной темой романа «Виварий». Талантливые хирурги, поверив в собственную исключительность и безнаказанность, творят зло ради личной выгоды, умело манипулируя понятиями ответственности и долга... Лишь бигль из институтского вивария, мудрый говорящий пес, продукт генных технологий, способный любить и жертвовать собой, оказался способным противостоять злу.

Автор романа — профессор, доктор медицинских наук, крупный ученый, ученик Валерия Шумакова, много лет возглавлял Лабораторию экспериментальной кардиохирургии в Тбилиси, занимаясь вопросами трансплантологии и искусственных органов.

---

— Сядь, майор! Не суетись! — строго попросил Спиркин и повернулся к учителю. — Нет, Глеб! Не может быть… Так не бывает… даже на войне… чтоб все три бомбы в одну воронку…

— Что с ней сейчас? — спросил Ковбой-Трофим, трудно выходя из ступора и по-прежнему глядя куда-то в себя, хоть повернул лицо к майору.

— Она умерла почти сразу после ареста…, еще в КПЗ. Ее не успели отправить в лагерь…, не успели даже подготовить обвинительное заключение… — Майор взял папку из рук Ковбой-Трофима и сунул в шкаф за спиной, и тот не заметил…

— Ее, возможно, насиловали на допросах, — осторожно продолжал он, перелистывая в помяти две странички записей фиолетовыми чернилами из светло-коричневой папки с белым прямоугольником, наклеенным посредине, где крупными выцвевшими буквами написано: Лопухина Елизавета Алексеевна… Совершенно секретно… Дело No…, понимая, что в его кабинете с двумя пожилыми вполне приличными людьми, прибывшими из Москвы, происходит что-то невообразимо странное…

— В те времена насильничанье над молодыми женщинами в тюрьмах и на допросах было обычным делом и неважно желали они сотрудничать с органами или нет… — Майор заглянул в белый прямоугольник, приклеенный к папке, и добавил: — Лизавета Лопухина не желала… Она странно повесилась на чулке в камере, переполненной заключенными…

Майор попытался пройтись по маленькому кабинету, заставленному шкафами, неподвижно застывшими двумя посетителями, громоздким несгораемым сейфом с круглой блестящей ручкой-рулем в центре верхней дверцы и контрабандным электрическим обогревателем-самопалом, сделанным из двух кирпичей, обмотанных толстой спиралью, кое-где прикрытой асбестом, и вернулся и сел за письменный стол, неловко обойдя одинокий темно-коричневый гнутого дерева венский стул для посетителей…

Когда пауза стала совсем невыносимой и тишина в кабинете сгустилась до осязаемой почти, он неуверенно произнес, пугаясь непривычного звучания голоса своего:

— Может, за врачем послать… тут поликлиника почти за углом… Городок-то маленький… Все рядом… Под рукой… — Было заметно: майора теперь не остановить ни чем…

— Можно? — спросил открывая дверь один из молодцов и привычно, не называя имен, добавил: — Коньяк вот привез… Греми… Ваш любимый… — И понимая, что произошло что-то в комнате этой, и пятясь, и не стараясь без команды встревать в дела, сказал, осторожно прикрывая дверь за собой:

— Мы в машине…

— Где она похоронена, майор? — Ковбой-Трофим постепенно приходил в себя.

— Где? Хороший вопрос. — Майор вздохнул с облегчением, понимая, что мучительная для всех пауза больше не возникнет. — Спрашиваете, будто в ЖЭК за справкой пришли, — он коротко хохотнул собственной шутке и, видя, что посетители не думают улыбаться, продолжал строже: — Таких, как она старались хоронить ночами, без почестей и оркестра, и закапывали во рвы где-нибудь в лесу… Вряд ли ее перезахоронили, если никто из родственников специально не обращался… Попробуйте наведаться в Мемориал…

— «Два человека вошли в храм помолиться, — сказал молчавший до сих пор Спиркин, разглядывая портреты на стене, — один — фарисей, другой — мытарь».[78]

— Кто такие мытари? — заинтересованно спросил Ковбой-Трофим. — Мытари — это мы с тобой, Глебушка… и фарисеи тоже. Пойдем… Пора в Москву возвращаться.

— А орден? — Ковбой-Трофим опять засобирался в ступор. — Я должен вернуть ей похищенный орден…Пусть даже на могилу… — Он продолжал растерянно бормотать что-то, не обращая внимания на ученика и майора.

— Тогда нам дорога в Мемориал, Глебушка, — подвел итог встречи в сызранском Управлении ФСБ доктор Спиркин и, поворачиваясь к полузабытому майору спросил: — Как добраться туда, начальник? — и, недожидаясь ответа, направился к выходу, осторожно подталкивая к двери учителя.

— Куда ты меня? — стал сопротивляться Ковбой-Трофим. — Должен орден вернуть… Для того ехали…

— Едем в местное отделение Мемориала, Глебушка… Поспрошаем людей, может, кто и скажет, где Лиза Лопухина похорена…

— Нет! — сказал вдруг Ковбой внятно и строго, и забрал со стола майора узкий плотный коверт. — Мемориал — богадельня… Знаю их… И штучки их знаю… В Москву возвращаемся…

Глава Х. «Отречься от себя…»

«Если мы неверны, то Он пребывает верен, ибо отречься от Себя Он не может…»

Новый Завет. Второе Послание к Тимофею, 2:13

— Вы становитесь безруким импотентом, Дмитрий Федорович, когда сильно выпьете! — укорял Митю Фрэт, хорошо артикулируя.

— А когда не сильно? — бездарно спросил Митя, стараясь обозначить свое почти трезвое, как ему казалось, присутствие.

Они сидели вдвоем в кабинете Борщева, похожем на одиночку Петропавловской крепости времен Николая II, и пили разбавленный спирт, слитый из банок для стериллизации шелка, беловатый, слегка опалесцирующий, со слабым запахом эфира, придававшим ему привычную для Мити прелесть и сулившим наслаждения, отказаться от которых всякий раз было непросто… Фрэт, разумеется, не пил, но чувствовал себя крепко поддатым, надышавшись паров, и это состояние приятным весенним флером, несмотря на продолжающуюся зиму, накрывало и отодвигало исчезновение Елены Лопухиной куда-то почти за край Москвы, где никогда не был, но видел и знал, и понемного начинал любить эту монотонную строительную ущербность русских, к которым уже давно причислял себя и которую его влажный, длинный, фиолетово-красный язык никогда не поворачивался назвать архитектурой, напоминавшую нагромождение гигантских коробок для обуви, наспех уложенных архитектором-олигофреном, вечно спешившим к электричке, изредка нарушаемую современными строениями, необычайно смелыми конструктивно и технологически, и почти всегда с каким-то удивительно приятным парафразом на мезонин на крыше.

Лишь ночами, когда пары эфира и спирта разрушались организмом, он прыжком постигал глубину несчастья, приключившегося с ней, и начинал страдать духом, как настоящий русский иинтеллигент, понимая, что в одиночку справиться с этой бедой не может, а вечно пьяный Митя никакой не помошник, но каждое утро, который день подряд отправлялся в кабинет заведующего в надежде застать его трезвыми или найти нестандартное решение… И проникаясь недавним Митиным вопросом ответил, прерывая размышления свои:

— А когда не сильно…, гениальная ваша русская душа, Дмитрий Федорович демонстрирует всей округе… такую редкостную образованность, интеллигентность и мастеровитость…

— …мастерство…, — на удивление точно встрял пьяный Митя.

— Да, да! Именно мастерство… Нет! Талант… врачебный… хирургический… Поразительную память, щедрость и терпимость души… — Надышавшись спиртным, Фрэт прославлял Митю в надежде добиться ответной откровенности, и, уставая вспоминать достоинства бывшего хирурга, перешел на тропу бытовых забот, и сказал: — Умение найти неисправность в двигателе любого автомобиля…, любого электронного медицинского устройства…

У Фрэта стала кружиться голова. Он посмотрел на Митю: заведующий стоял неуверенно переминаясь перед ним, будто прихрамывал, шагая на месте, с граненым стаканом в руке, заполненным разбавленным спиртом на треть и говорил что-то, говорил, модулируя гласные, форсируя звук и внезапно переходя к pianissimo…

— Не может быть, чтоб он когда-то оперировал лучше Ковбой-Трофима…, — подумал Фрэт и почувствовал, и увидел, как к Виварию подходит высокий мужчина в длинном сером пальто, похожем на шинель, как у шарпея, и длинном черном шарфе, обмотанным несколько раз вокруг шеи, и все равно достающим земли… Прямые светлые волосы спадали по краям лица и он голой рукой, без перчатки, постоянно забрасывал из назад…

Когда через несколько минут мужчина, похожий на Брета, вошел в Митин равелин, за столом уже было тихо…, даже сонно.

— Здравствуйте, господа! — сказал негромко мужчина. — Я следователь Волошин… Генеральная прокуратура, — и вытащил из кармана служебное удостоверение, и стал медленно протягивать его Мите, и увидел, что глаза его закрыты, и пьян он сильно и, похоже, спит…, и тогда, чтобы хоть для себя сгладить неловкость, протянул удостоверение Фрэту, успевшему сесть на задние лапы, и сказал, улыбнувшись себе: — Следователь Волошин…

— Фрэт! Предводитель биглей! Здравствуйте господин Волошин… Доктор Лопухина много рассказывала о вас.

— Что же она говорила… вам? — Волошин с трудом удерживал себя в руках, стараясь оставаться на месте и не суетиться, и потрясенно глядел на сидящую перед ним собаку.

— Несмотря на двусмысленность и скоропалительность…, надеюсь, правильно употребляю это слово, ваших отношений…, она влюблена в вас…, как может влюбиться первый раз в жизни молодая женщина, державшая много лет необременительный служебный секс с директором-геронтом за пылкую романтическую любовь…