Советская Фантастика - Дорога в сто парсеков

• Название: Дорога в сто парсеков
• Автор: Советская Фантастика
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1959

“Дорога в сто парсеков”! Сейчас путешествие на расстояние в триста двадцать шесть световых лет фантастично. А завтра? Многое из того, что еще вчера казалось лишь смелой мечтой, ныне воплощено в действительность. Поистине сказочных успехов добились наука и техника в наше время. Писатели-фантасты так и не успели написать роман о корабле с атомным двигателем. Такой корабль уже существует — советский атомный ледокол “Ленин”. Еще недавно одной из излюбленных тем писателей-фантастов было описание полета на Луну. Ныне советские спутники, “маленькие луны”, уже третий год бороздят пространство. Что же касается путешествия на Луну, то это даже не фантастика, а просто предвидимое будущее и, может быть, совсем уже близкое. Мы не упрекаем фантастов. Если действительность осуществляет гигантские скачки во времени, тем лучше для нашей советской действительности! Но мы за то, чтобы мечтать, ибо мечта ведет вперед! И если научная фантастика ныне получила от ученых бесчисленное множество новых тем, рожденных в процессе бурного технического прогресса, то ведь и сам этот научный прогресс во многом обязан пытливой мечте, смелым построениям писателей-фантастов. Даже наши враги из капиталистического лагеря вынуждены засвидетельствовать великую тягу советской молодежи к науке, технике, знаниям. В формировании этой целеустремленности немалая роль будет принадлежать и в дальнейшем научной фантастике. И в связи с этим несколько слов о нашем сборнике. Читатель найдет в нем и имена писателей, давно уже работающих в научной фантастике, и новых для себя авторов, успешно выступивших со своими произведениями в последние два-три года. Рассказы, помещенные в сборнике, многообразны по тематике. Не только космос, но и подчинение нашей земной, родной природы, не только встречи с товарищами по вселенной, но и новейшие преблемы радиоэлектроники и кибернетики, проблемы медицины, общество будущего и многое другое найдет в них читатель. Кто знает, возможно, многое из того, что здесь “предсказано”, вскоре будет осуществлено? “Фантазия, — писал в свое время Владимир Ильич Ленин, — есть качество величайшей ценности. Даже в математике она нужна, даже открытие дифференциального и интегрального исчислений невозможно было бы без фантазии...

---

Когда до клиники оставалось метров двести, он замедлил шаги. Может быть, это была усталость. Потом шаги стали еще медленнее. «Вы шаман, уважаемый Александр Юрьевич, разве так решают вопросы?» Снег снова пощелкивал, отсчитывая шаги. Тысяча двести семнадцать… восемнадцать… девятнадцать…

Он остановился. Все-таки глупо так волноваться! В конце концов это шутка. Двадцать семь… Двадцать восемь… Нужно просто пробежать оставшиеся метры!

Но он прошел их очень медленно, машинально сокращая шаги так, чтобы получилось нечетное число.

Последний шаг был тысяча двести тридцать девятый.

* * *

— Вы только, голубчик, не волнуйтесь! Лежите и не волнуйтесь.

Зорин говорил почти умоляюще.

— Ничего, Борис Аркадьевич, — Садовский натянуто усмехнулся, — сейчас это уже не имеет значения.

Зорин вздохнул. Уверенность неожиданно — в самую последнюю минуту — исчезла, и это мучило его.

Осторожно, словно боясь что-нибудь испортить, он прикоснулся к краю операционного стола. Рука утонула в мягкой — почти воздушной — пластмассе. Скосив глаза, Садовский наблюдал за Зориным.

— Спокойнее, Борис Аркадьевич, — он говорил тихо, так, чтобы не слышали стоявшие в глубине операционной врачи и сестры. Громко добавил: — На таком пуховике можно и десять лет проспать. Запросто.

Полные губы Зорина скривились. Глаза прищурились, почти закрылись. Ответил он не сразу.

— Ну вот теперь мы будем друг друга успокаивать, — он говорил с нарочитой грубостью, плохо вязавшейся с добрым и печальным выражением лица. — Начнем, коллега?

— Начнем, уважаемый коллега, — в тон отозвался Садовский, хотя ему хотелось сказать другое, чтото очень важное и теплое. — Ну, до свиданья?…

Это прозвучало вопросом. Зорин покачал головой.

— До скорого свиданья. Я знаете ли, голубчик, уверен, что…

— Не надо, — Садовский закрыл глаза. — Не надо.

Они помолчали. Потом Зорин встал.

— Ну, в общем… — он запнулся.

Садовский кивнул.

— Да.

Зорин отошел к пульту. Вполголоса — ему казалось, что он кричит, — сказал: — Начнем.

Хирург — молодой, высокий, с крупным вытянутым лицом — шагнул к столу. Бросил сестре: — Свет!

Зорин отвернулся.

Минутная стрелка настенных электрических часов подползала к двенадцати. Она медленно, как будто преодолевая усталость, перепрыгивала с деления на деление. Перепрыгнув, вздрагивала и замирала. Потом — после долгого раздумья — карабкалась выше.

Зорин слышал отрывистые команды хирурга, неестественно спокойный голос ассистентки, отсчитывавшей пульс. Сейчас они кончат, и тогда…

— Аппарат! — резко произнес хирург.

— Включаю, — отозвалась сестра.

На несколько секунд наступила тишина.

— Закройте, — сказал хирург. — Борис Аркадьевич, готово.

Зорин обернулся. Два ассистента прикрывали операционный стол стеклянным колпаком. Хирург повторил: — Готово.

Сейчас, когда нужно было действовать, к Зорину вернулась уверенность. Мучительная скованность исчезла. Казалось, тело потеряло вес. Движения стали легкими, точными.

— Начинаем! — сказал он и услышал в своем голосе что-то резкое, отрывистое, похожее на интонацию хирурга.

Рука коснулась пульта. Вспыхнули зелено-серые круги осциллографов. На экранах змейками извивались светлые линии. В центре пульта на выпуклом квадрате большого экрана их было две — зеленая и синяя. Они сплетались в каком-то фантастическом танце. Только очень опытный глаз мог уловить в их судорожном биении ритм и закономерность. Это работал регистратор биотоков.

— Включаю холод!

Зорин повернул рукоятку. Где-то за стеной приглушенно завыл компрессор. Под стеклянный колпак побежал холодный воздух. Стрелка циферблатного термометра дрогнула и поползла вниз. Врачи подошли к пульту, остановились позади Зорина.

— Такое быстрое охлаждение… — тихо сказала молоденькая ассистентка, — это вызовет…

Хирург недовольно кашлянул, и ассистентка замолчала.

Стрелка термометра летела вниз. Тридцать два и два… Тридцать и четыре… Тридцать… Только у цифры «26» стрелка почти замерла, словно натолкнувшись на препятствие. На регистраторе биотоков бешено заплясали светлые змейки.

— Всегда так, — вполголоса, не оборачиваясь, сказал.Зорин. — Организм сопротивляется. В обычных условиях ниже этой температуры — смерть.

Вздрагивая, как бы нехотя, стрелка медленно сползла к цифре «25» и снова полетела вниз.

— Двадцать три… двадцать один… — вслух отсчитывала ассистентка, — восемнадцать и пять… шестнадцать…

Танец змеек на экранах осциллографов замедлялся. Теперь светлые полоски плавно вскидывались вверх, на мгновение застывали и медленно падали.

— Восемь… шесть с половиною…

Сама не замечая этого, ассистентка считала громко, звенящим от волнения голосом.

— Пять с половиною… пять…

Зорин нажал белую кнопку под регистратором биотоков. Вспыхнула зеленая лампочка.

— Автомат будет поддерживать нужную температуру, — отрывисто сказал Зорин, — записывать показания приборов, сигнализировать в случае непредвиденных осложнений.

Он замолчал. Сейчас говорить о технике казалось кощунством. Пробормотал: — Как будто все…

Экраны осциллографов погасли. На пульте ровно горела зеленая лампочка.

Зорин обернулся. Почти машинально обернулись и другие. Но сквозь запотевший стеклянный колпак ничего не было видно.

В наступившей тишине отчетливо слышалось сухое пощелкивание автомата…

Странная вещь — время. Философы и физики спорят о природе пространства. О природе времени никто не спорит — слишком ничтожны знания. Время одно для всех, — так говорила механика Ньютона. Время зависит от скорости движения системы отсчета, — утверждают формулы в механике Эйнштейна. И это все, что знают люди.

Бесконечность времени трудно себе представить.

Еще труднее, представить себе конечность времени.

Кто скажет, что такое время?

Тысячелетия назад была создана легенда о Хроносе — всепоглощающем Времени. Среди богов, придуманных людьми, не было никого страшнее Хроноса.

Это он породил Танату — смерть, Эриду — раздор, Апату — обман, Кер — уничтожение… Это Хронос пожирал своих детей…

В конце концов дети Хроноса восстали. После долгой борьбы они освободились от жуткой власти Времени. Так говорит легенда.

Когда— нибудь легенда станет явью. Не боги, а люди восстанут против всепоглощающего Хроноса. Восстанут и победят. Тогда люди будут свободно двигаться во времени, уноситься на тысячелетия вперед и возвращаться назад.

А пока великая безмолвная река времени несет нас неотвратимо, неуклонно…

Первое, что увидел Садовский, были бесформенные светлые пятна. Потом одно пятно, побольше и поярче, превратилось в полуприкрытое шторой окно.

Другое пятно медленно приобрело очертания человеческого лица.

Сначала все было серым. Цвета появились позже, не сразу. Прежде всего желтый и розовый — от букета на тумбочке. Затем синий — от костюма Зорина.

Теперь Садовский видел, что губы Зорина двигаются — профессор говорил. Но звуков не было.

Они возникли внезапно, словно разорвав завесу.

— … и делайте так, — говорил Зорин. — Сосредоточьтесь, голубчик. Поднимите руку. Вы слышите?

Садовский не отвечал. Он слышал, но слова не воспринимались. В памяти медленно — очень медленно — всплывали картины. Лепрозорий… Встреча с Зориным… Бессонные ночи… Еще один разговор… Операционная…

— Сколько? — спросил Садовский и вздрогнул: голос прозвучал откуда-то со стороны.

Зорин подпрыгнул на стуле, впился глазами в лицо Садовского.

— Так, так, — шептал он, машинально потирая руки. — Рефлексы, зрение, мышление, речь… Значит…

— Сколько лет? — повторил Садовский, пытаясь привстать на кровати.

— Лежите, голубчик, лежите! Девятнадцать лет. Девятнадцать с лишним. Скажите, вы…

— Девятнадцать! — перебил Садовский и вдруг рывком оторвался от подушки. Глаза его, не мигая, смотрели на Зорина.

Медленно преодолевая инерцию, возникали обрывки представлений. Склеенные впечатлениями, они превращались в мысли. Не сразу, путаясь и переплетаясь, мысли выстраивались и выравнивались. И только тогда в сознании прозвучало: ложь! Девятнадцать лет — это ложь! Зорин совершенно не изменился. Полное бритое лицо, прищуренные глаза, едва заметные морщинки… Все как было!

Садовский покачал головой. Ему казалось, что он говорит.

— Спокойнее, Александр Юрьедич, спокойнее. — Зорин улыбался, скрывая волнение. — Ну, говорите…

— Девятнадцать лет… Девятнадцать лет… — Садовский силился привстать. — Вы… такой… не изменились…

Зорин растерянно улыбнулся, развел руками.

— Понимаете, это потом. Потом. Не все сразу. Я объясню.

— Не удалось… ничего не удалось! — не слушая его, выкрикивал Садовский. — Проказа…