Дик Фрэнсис - НЕРВ

• Название: НЕРВ
• Автор: Дик Фрэнсис
• Издательство: Изд-во «Новости»
• Жанр: Детектив
• Год: 1991
• ISBN: ISSN 0235—6686

Не все в порядке в королевстве скачек. Прямо на ипподроме застрелился классный жокей Арт Мэтьюз. Его молодой коллега затевает самостоятельное расследование...

Один из самых динамичных романов знаменитого автора детективов.

---

– Победа всегда в руках жокея, – рассуждал Корин.

– Продолжите свою мысль, – поощрительно сказал Морис и наклонился вперед. Свет откуда-то из студии высветил его глаза и моментально замерцал, когда он подвинулся. Корин заговорил:

– Вы можете работать, как раб, целыми неделями, готовя лошадь к скачкам, и потом из-за одной глупой ошибки жокея весь ваш труд пойдет насмарку.

– В таком случае гандикап лучше всего, – перебил его Морис, рассмеявшись. И вся публика в пабе тоже засмеялась.

– Наверное, – согласился Корин в замешательстве.

– Если вы подходите с такой точки зрения, то да, – продолжал Морис, – но в гандикапе жокей всегда найдет оправдание, если он не сумел выжать из лошади все, на что она способна. Хотя вы как тренер видите, например, ошибку или что-то более серьезное, допустим, нерешительность в критический момент…

– Вы имеете в виду, что у него поджилки затряслись? – прямо поставил вопрос Корин. – Должен вам сказать, что у жокея в гандикапе это так же явно видно, как и у любого другого. И это каждый должен учитывать. Вот такой случай… – Корин заколебался, но Морис не остановил его, и он продолжал уже смелее: – Вот такой случай, когда некий жокей всегда тащится в хвосте. Он боится упасть, понимаете. И не говорите мне, что он тянется в хвосте, потому что именно эти лошади стали хуже, чем были всегда. Конечно же, лошади такие, какие есть. Тут все дело в жокее, который катится вниз.

Я почувствовал, как кровь бросилась мне в голову и начала пульсировать в локтях, упертых в стол, и бить в пальцы.

Невыносимо.

Голоса неумолимо продолжали.

Морис спросил:

– А ваша точка зрения, мистер Дженкинсон?

И специалист в гандикапе, страшно смутившись, пробормотал:

– Конечно… мм… в определенных обстоятельствах человек может… мм… заметить, что результат случайный.

– Случайный! – воскликнул Корин. – Я могу перечислить почти тридцать скачек с такими результатами. По-вашему, они все случайные?

– Я не могу ответить на этот вопрос, – запротестовал Дженкинсон.

– Что вы обычно делаете в таких случаях? – спросил Морис.

– Я… в таких… мм… обычно… трудно судить, они не так явны… Я могу проконсультироваться… мм… с другими, прежде чем принять решение. Но дело в том, что это не такой предмет, который я мог бы обсуждать здесь.

– А где? – настаивал Морис. – Мы все знаем этого бедного парня, который три недели назад получил сотрясение мозга и с тех пор… мм… работает… неэффективно. Сомневаюсь, что вы не принимаете в расчет такую возможность, когда организуете гандикапы.

Пока камера была направлена на Дженкинсона, который в замешательстве медлил с ответом, раздался голос Корина:

– Мне интересно знать, как вы решаете? Одна из этих лошадей была моя, понимаете? Это было ужасающее зрелище. Финн больше никогда не будет работать для меня, и если ни для кого другого тоже, то я не удивлюсь.

Дженкинсон встревожено сказал:

– Не думаю, что нам надо называть имена. Морис быстро подхватил:

– Да, да, я согласен. Лучше не называть. – Но имя уже было названо.

– Хорошо, благодарю вас обоих за то, что вы уделили время и пришли на нашу встречу. С сожалением должен сказать, что наша передача подходит к концу. – Он точно рассчитал минуты для сплетен и своих заключительных фраз. Но я больше не слушал. Он и Корин поделили добычу на руинах моей краткой карьеры. Понаблюдав за ними на маленьком светящемся экране, я почувствовал ослепляющую головную боль.

В переполненном пабе снова начался гул голосов. Я поднялся, испытывая удушье, и стал, слегка пошатываясь, пробираться к дверям. Группа энтузиастов скачек допивала свое пиво, и, когда я проходил мимо, услышал обрывки разговора.

– По-моему, парня стукнули слишком сильно, – сказал один.

– Еще мало, – не согласился другой, – я в четверг потерял из-за Финна фунт стерлингов. Он заслуживает все, что получил, засранец…

Я, спотыкаясь, вышел на улицу, хватая ртом холодный воздух и стараясь изо всех сил стоять прямо. Мне хотелось сесть на тротуар и заплакать, обняв водосточную трубу. Совсем нетрудное занятие. Я медленно пошел в темную пустую квартиру, не зажигая свет и не раздеваясь, лег в постель.

В голове у меня гудело. Лежа я вспоминал день, когда Грант разбил мне нос, когда я жалел его и Арта. Жалеть было так легко. Я застонал, и этот звук поразил меня.

Какой длинный выход – из окна на мостовую. Пять этажей. Длинный быстрый выход. Я подумывал о нем.

В квартире под нами часы с боем отсчитывали каждые пятнадцать минут. В тишине дома ясно слышались их удары. Они пробили десять, одиннадцать, двенадцать, час, два.

Пять этажей. Но как бы плохи ни были дела, я не мог воспользоваться таким выходом. Он не для меня. Я закрыл глаза и спокойно лежал и наконец после долгих часов отчаяния погрузился в изнурительный, тяжелый сон, полный сновидений.

Проснувшись, я услышал, что часы бьют четыре. Головная боль прошла, сознание было ясным и четким, как звездное небо за окном, умытое и сияющее. Будто я попал из густого тумана под яркое солнце. Будто спал жар и теперь нормальная температура. Будто заново родился.

Когда я уже не спал, но еще и не проснулся, я понял, что ко мне вернулось спасительное чувство определенности, – я остаюсь той же личностью, что и был, я не какой-то жалкий обломок крушения, как думали обо мне другие, я снова встал на ноги.

И в таком настроении не совсем уверенно я подумал, что могут быть какие-то другие объяснения моих неудач. Я должен сделать все, все, чтобы найти их. Без сочувствия я вспоминал свое недавнее сокрушительное отчаяние, которому позволил опутать себя. Я наконец начал – давно пора – шевелить мозгами.

Через полчаса я понял: мой желудок тоже проснулся и потребовал, чтобы я его наполнил, иначе трудно сосредоточиться. Я встал и взял банки сырной соломки и засахаренных каштанов, но не устриц. Какой нужно испытывать голод, лениво размышлял я, чтобы в пять часов утра проглотить этих скользких, отвратительных моллюсков?

Я открыл банки и снова лег, сгрыз всю сырную соломку, пока думал, и проглотил полбанки засахаренных каштанов, которые так прибавляют вес. Желудок успокоился, будто дракон, получивший свою ежедневную порцию в виде юной девушки. Звезды пропали, над Лондоном вставал рассвет.

Утром я воспользовался советом, который дал Гранту, и отправился к психиатру.

9

Психиатра, друга отца, я знал всю свою жизнь и потому считал, что могу позвонить субботним утром, хотя утро он всегда резервировал для гольфа. В восемь утра я позвонил ему домой на Уинпоул-стрит, где он жил в квартире над своей приемной.

Он спросил, как отец. И по голосу было ясно, что он спешит.

– Могу я приехать и встретиться с вами, сэр? – спросил я.

– Сейчас? Нет. Суббота. Гольф.

– Пожалуйста… Ненадолго. Короткая пауза.

– Неотложное дело? – В голосе зазвучали профессиональные нотки.

– Да.

– Тогда приезжай сейчас же. Я могу поехать в Уэнтуорт в десять.

– Я не брит… – проговорил я, схватив в зеркале свое отображение и поняв, каким разбитым я выгляжу.

– Ты хочешь бриться или поговорить? – сердито спросил он.

– Поговорить.

– Тогда приезжай! – И он положил трубку.

Я взял такси. Он открыл дверь с куском тоста, намазанного джемом, в руке. Знаменитый мистер Клаудиус Меллит, которого пациенты обычно видели в полосатых брюках и черном пиджаке, сейчас был полностью готов для зимнего гольфа – непромокаемые брюки и удобный, толстый норвежский свитер. Он окинул меня изучающим взглядом и показал: «Наверх».

Я последовал за ним. По дороге он доел тост. Мы вошли в столовую, он посадил меня за овальный стол красного дерева и предложил полутеплый кофе в чашке с золотой каемкой.

– Итак, – сказал он, садясь против меня.

– Предположим… – начал я и замолчал. То, что виделось мне очевидным и бесспорным в пять утра, сейчас вызывало сомнение. Предположение, выглядевшее на рассвете убедительным, теперь при свете дня прозвучало бы нелепо.

– Послушай, – прервал он мое молчание, – если ты действительно нуждаешься в помощи, гольф можно отложить. Когда я сказал по телефону, что спешу, я не видел, в каком ты состоянии, и, если ты простишь мои слова, похоже, что ты спал в пиджаке?

– Да, спал, – удивленно проговорил я.

– Тогда расслабься и расскажи все. – Он усмехнулся, большой, как медведь, человек пятидесяти лет и фантастически мудрый.

– Простите, что я небрит и неопрятен, – начал я.

– И темные круги под глазами, и ввалившиеся щеки, – пробормотал он улыбаясь.

– Но я не так плохо себя чувствую, как, наверно, выгляжу. Во всяком случае, теперь. Я задержу вас ненадолго, если вы только скажете мне…

– Да? – Он спокойно ждал.

– Предположим, у меня есть сестра, – начал я, – которая такой же прекрасный музыкант, как отец и мать, и я единственный в семье лишен таланта – вы знаете, что таланта у меня нет, – и я чувствую, что они презирают меня. Как, вы полагаете, я буду себя вести?