Евгений Федоров - Наследники

• Название: Наследники
• Автор: Евгений Федоров
• Издательство: Молодь
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

---

На землю легла лютая зима. К этой поре Демидов объехал башкирских тарханов и глухие улусы. Места лежали богатые, а народ пребывал в бедности: не виднелось на пастбищах конских табунов и овечьих отар. Жаловались башкиры:

— Зимой гололедь одолела, все табуны пали от бескормицы!

Никита весело хмыкал:

— То верно, собак по улусам больше, чем коней. По кобыленке на три башкирские семьи.

Заводчик обещал башкирам:

— Отдайте земли, кои у озер полегли, каждому старику будет ежегодно отпущено по красному кафтану, а молодцу по доброму коню. А в праздник вам, слышь-ко, будет выдано каждому мяса невпроворот. Ешь — не хочу? А ныне какие вы тут жители? Мясо-то у вас в коей поре бывает…

Приказчик Селезень неотлучно находился при хозяине. Он поддакивал Демидову.

— Что за жизнь: тут все рыба да рыба — у нас будет и говядина!..

Два дня Демидов улещивал тархана: угощением и посулами уломал его. Купчую крепость с башкирами заводчик учинил по всей законности российской и обычаям кочевников. Времечко Никите Акинфиевичу выпало для этого удачное.

Башкир согнали в понизь. Из-за гор рвался злой ветер. Выл буран, и башкиры зябли на стуже. Одежда на кочевниках надета — одна рвань, ветром насквозь пронизывало. Стоят башкиры и зубами стучат: скорее бы со схода уйти!

Демидов знал, чем допечь кочевников.

— Студено, баешь? — ухмылялся он, похлопывая меховыми рукавицами. — Душа вымерзнет так, а ты живей клади тамгу[4] да в кош бреди, пока жив.

В теплой собольей шубе, в оленьих унтах, заводчик неуклюже топтался среди народа и поторапливал:

— Живей, живей, чумазые! Ух, какой холод!

Башкиры клали тамгу и отходили…

Отмахнул Демидов за один присест большой кус: по купчей крепости несведущие в делах башкиры уступили ему огромные пространства в шестьсот тысяч десятин за двести пятьдесят рублей ассигнациями. Отошли к цепкому заводчику богатые леса, многочисленные горные озера, изобильные рыбой и водоплавающей птицей.

— Вот и свершилось, как я желал! — не удержался и похвастал Никита приказчику, когда разбрелись башкиры.

— То еще не все, хозяин! — усомнился в простоте сделки Селезень. — Купчую эту надо в палате заверить, а как вдруг да жалоба!

— Ну ты, оборотень, не каркай! — рассердился Демидов. — Завидуешь, верно, моей силе да проворству.

— Завидую! — чистосердечно признался приказчик.

И в самом деле одумались башкиры. Кто подучил их, никто не знал об этом. Видели в одном улусе попа, отца Савву. Дознался о том Демидов и сам наехал к нему.

— Пошто башкирцев смущаешь, беглый поп? Гляди, худо будет! — пригрозил заводчик.

Священник кротко поглядел на разгневанного Никиту Акинфиевича.

— По-вашему, уговорить басурмана принять Христову веру — возмущение? — не злобясь, спросил священник.

— Не юли предо мною! — разошелся Демидов, весь налился кровью. — Сквозь землю вижу, что мыслишь ты!

— А коли видишь, действуй! — смело сказал Савва.

— Ты вот мне еще слово брякни, не почту твой сан, плетью отхрястаю! — распалился гневом заводчик.

— Попробуй! — угрюмо отозвался поп, и глаза его забегали по избе.

Сметил Никита припасенные дрова у печки, а подле них топор. Злые поповские глаза, как палящий огонек, пробежали по нему. Заводчик мгновенно отрезвел и отступил от Саввы.

«Колючий поп! — похвалил он про себя священника. — Такого батю не худо и к себе примануть!»

В Кыштыме-сельце буянила вьюжистая зима. Избенки заметало сугробами, дороги и тропки пропали до вешних дней. Жил Никита Акинфиевич в Тагиле, в больших белокаменных хоромах, окруженный довольством, а думал о горной пустыне среди озер: «Задымят, непременно задымят здесь мои заводишки!»

Хоть Тагильский завод безраздельно отошел к Никите, но ему хотелось, по примеру отца, свои отстроить. «Тагильский ставлен дедом. Эка невидаль — проживать на готовом! Я ж не братец Прокофий!» — непримиримо рассуждал он о невьянском владельце.

В один из пригожих зимних дней он зазвал Селезня и настрого приказал ему:

— Возьми тыщу рублев, садись на бегунка и мчи в Екатеринбурх, в Горную палату! Дознался я — будет закрепление купчей, да спешат туда бездорожьем башкирцы сорвать мое дело.

Приказчик стоял переминаясь. Демидов посулил:

— Ныне кладу тебе великое испытание: домчишь прежде их, заверишь купчую, — будешь главным на Кыштымском заводе.

— Будет так, как приказал, хозяин! Сейчас скакать?

— Сию минуту! — властно сказал заводчик, открыл железную укладку, добыл кожаный кошель и бросил приказчику: — На, бери, да торопись!

Демидовский слуга вихрем выбежал из хором, ворвался в конюшню и оседлал лохматого башкирского коня.

— Пошли-понесли! — весело закричал Селезень и огрел плетью скакуна.

За околицей бесилась метель, меркнул зимний день. Над заснеженным ельником показался тусклый серпик месяца. Бывалому конокраду метель не метель, ночь не страшна! Одна думка овладела им и погоняла: опередить башкирцев…

И леса позади, и волчий вой стих, а метель, как укрощенный пес, легла покорно у ног и лижет пятки. Домчался с доверенностью хозяина Селезень в Екатеринбург, в Горную палату.

— Верши наше дело, батюшка! — поклонился он горному начальнику.

— Что так не терпится твоему владыке? — лукаво улыбнулся чиновник и, встретясь глазами с пристальным взглядом приказчика, понял — будет нажива.

Сдерживая волнение, Селезень тихо подсунул под бумаги кошель и учтиво поведал:

— Их благородие Никита Акинфиевич отбывает в Санкт-Петербург, а мне наказано по зимнему пути лес рубить да камень для стройки припасти.

— Уважительно, — кивнул чиновник и склонился над бумагами.

Селезень вышел в переднюю и сунул в руку служивого солдата гривну.

— Стань тут у двери, коли башкирцы припрут — не пуща и! — попросил он.

Меж тем перо чиновника бегло порхало по бумаге. Купчая уже подписывалась, когда до чутких ушей приказчика долетело тихое покашливание, робкое пререкание.

«Доперли, чумазые! Солдата уламывают», — с тревогой подумал Селезень и устремился к горному начальнику:

— Ваша милость, торопись, хошь с огрехами, зачернить бумагу да печать приставь!

Он весь дрожал от нетерпения, юлил у стола, вертел головой, стремясь хоть этим подзадорить и без того быструю руку чиновника. Между тем шум в передней усилился. Башкиры, выйдя из терпения, оттащили сторожа и приотворили дверь. Бойкий ходок, просунув в нее руку с бумагой, закричал:

— Бачка! Бачка, мы тут…

— Ох, идол! — рассвирепел солдат, собрал свои силы и всем телом налег на дверь, прекрепко прижав руку с жалобой. — Ну куда ты прешь, ордынская твоя рожа? Ну чего тебе требуется тут? Уйди!

В эту минуту чиновник размахнулся пером и сделал жирный росчерк. Без передышки он взял печать и приставил к написанной бумаге.

— Ну, сударь, — торжественно провозгласил он, — можно поздравить Никиту Акинфиевича Демидова — купчая завершена!

— Ух! — шумно выдохнул Селезень и присел на стульчик. — Сразу камень с души свалился. Спасли вы меня, ваша милость.

Тут с великим шумом башкиры наконец прорвались в присутствие. Они пали перед чиновником на колени и возопили:

— Обманули нас, бачка, обманули!

Башкирский старшина протянул жалобу:

— Просим не писать за Демидовым земля.

Чиновник оправил парик, сложил на животике пухлые руки и, прихорашиваясь, вкрадчивым, сладким голосом сказал:

— Опоздали, голубчики вы мои, опоздали! Сожалею, но сделка узаконена. И что это вы на колени пали, не икона и не идол я. Вставайте, почтенные…

Башкиры онемели. Нехотя они поднялись с пола, переминались, не знали, что делать. Старшина их подошел к столу; вдруг он резким движением провел ладошкой по своему горлу.

— Что наделал, начальник? — закричал он. — Зарезал нас так! Где закон, начальник?

Чиновник улыбнулся и с невозмутимым видом ответил:

— Закон где? Закон на ясной пуговице в сенате!

Давясь смехом, приказчик прыснул в горсть, но, встретив укоряющий взгляд горного чиновника, сейчас же смолк…

Демидов остался весьма доволен Селезнев.

— Быть тебе главным в Кыштыме! — Глаза хозяина внимательно обшарили своего доверенного. — Все отдал? — спросил он.

— Все, — не моргнув глазом, ответил Селезень.

— Зря! Добрый работяга и стащит и хозяина не обидит! — засмеялся Никита. — А сейчас на радостях в баньку…

Банька на этот раз налажена была необычно. Приказал Демидов полы вымыть шампанским, а пару поддавать коньяком.

— Какой разор! — ахнул тагильский управитель Яшка Широков. — Дед ваш покойный, кто ноги мылом натирал, ругал того: «Разорители!» А вы изволите заморское вино хлестать на каменку.

— Молчать! — загремел Никита. — Дед был прижимало, а я дворянин. Ступай и делай что велят.

Никита наслаждался банным теплом. Нежился на полках под мягким веником, вздыхал и шептал блаженно!