Владимир Санин - Когда я был мальчишкой

• Название: Когда я был мальчишкой
• Автор: Владимир Санин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1970

---

– А мы и не забывали,– я пожал плечами.– Тысяча девятьсот двадцать седьмой.

– Какой?– удивился врач.

Я повторил.

– Так какого же дьявола мне голову морочите?– врач развел руками.– Ревматизм, Прутков… Призываетесь?

– Конечно,– подтвердил Сашка, со звоном лязгнув зубами.– Можно одеться?

– Я б такого нагишом на улицу выгнала,– размечталась Лида.– Попался бы мне в руки!

– Метлу бы тебе в руки – и на шабаш,– отпарировал Сашка.

Доктор наградил нас дружелюбными подзатыльниками, велел одеваться и принялся диктовать Лиде приговор. Мы начали торопливо натягивать одежду, с нечеловеческим напряжением слушая трескучий голос нашего судьи в последней инстанции. И когда он произнес слова: «… второе полугодие тысяча девятьсот двадцать седьмого года», мы едва не бросились друг другу в объятья, но побоялись, как бы эта телячья выходка нас не выдала.

– На,– Лида презрительно сунула мне листок.– Отрастил на губе пучок травы… кавалер! Следующий раз придешь – водой окачу.

– Приду, если трактором приволокут,– пообещал я.

– А ну, марш отсюда!– прогремел доктор.– Ни пуха ни пера, фронтовики.

Но нас уже не надо было гнать. Через полчаса мы снова были у военкома, он отвел нас в отдел, приказал выписать повестки, благословил и крепко пожал наши руки.

– Завтра в девять ноль-ноль явиться с вещами! Это произошло двадцать пятого февраля 1945 года.

ЩЕНКИ В ВОДЕ

Пересыльный пункт размещался в бывшей школе. Перегородки между классами были убраны, и на двухэтажных нарах, сплошь покрытых соломенными матрасами, сидели, лежали, спали, читали, беседовали и резались в карты сотни две людей.

Мы еще не остыли от возбуждения, переживали прощание с мамами, которых заверили – ложь во спасение,– что едем в танковое училище. Мамы не верили и плакали, мы злились и святотатственно клялись. Мы курили добытый на толкучке «Беломор» и болтали без умолку, без всякой логики и связи. Наши разгоряченные головы никак не могли переварить столь внезапный поворот судьбы. Мы, вчера еще вольные птицы, еще не полностью сознавали, что больше не принадлежим самим себе, что стали крохотными и различимыми лишь под микроскопом кровяными шариками, которые гигантский военный организм гонит по своим венам и артериям. Мы убеждали себя, что счастливы, а на деле были сбиты с толку. Нас окружали совершенно незнакомые люди, наши будущие товарищи – кто они? Калейдоскоп лиц – симпатичных и неприятных, спокойных и встревоженных, одухотворенных и туповатых; вот этот с медалью «За отвагу» и с гитарой – бывший фронтовик, из госпиталя, наверное; эти трое, что шумно «забивают козла»,– вчерашние ремесленники, в сильно поношенных гимнастерках мышиного цвета; этот папаша в аккуратно залатанном шевиотовом костюме – токарь или фрезеровщик, руки изрезаны еще не зажившими царапинами от стружки. Разношерстная компания чужих друг другу людей, которых завтра породнит одинаковая форма, строй, совместная жизнь и общая участь. Кто знает – с кем-то из них нам идти в атаку, кто-то из них нас выручит, перевяжет, вынесет или бросит на поле боя.

– С этим бы я в разведку не пошел,– важно сообщил мне Сашка, показывая глазами на щуплого и сонного солдата, который меланхолически жевал домашние лепешки и время от времени зверски зевал.

– А он бы с тобой пошел? – насмешливо спросил наш сосед сержант. Пока мы болтали, он проснулся, сбросил с головы полу шинели и, лежа на боку, крутил цигарку. – Пашка, поди сюда! Этот малец не хочет с тобой идти в разведку.

Пашка, тот самый щуплый солдат, подсел к нам, продолжая жевать лепешку.

– И правильно сделаешь, паря, со мной не ходи. В разведке, понимаешь, это, по грязи ползешь, костюм испачкать недолго. И немцы опять же без совести шпарят. А еще, понимаешь, это, гранатой оглушат и в свой фатерланд загонят. Лучше, паря, иди на кухню.

Уничтожив багрового от стыда Сашку, солдат широко зевнул, улегся к себе на нары и быстро захрапел. Глядя на Сашкино лицо, сержант засмеялся, довольный. Я угостил его папиросой.

– Вы на Пашку не обижайтесь,– утешил сержант, затягиваясь.– Он и в госпитале был такой глумливый, хотя по морде и не скажешь. И в чем душа держится? Весь в шрамах, как старая собака.

– И ордена есть? – извиняющимся тоном спросил Сашка.

– Кажись, две штуки,– сержант погасил папиросу.– Отвык, горло дерет. Переходите, мальцы, на махру – здоровее.

И вновь укутался с головой шинелью.

– Влип,– самокритично признал Сашка.

Нам было стыдно до слез, но урок мы запомнили.

Я много раз вспоминал солдата Пашку, когда годы спустя какой-нибудь трепач со здоровой глоткой орал на собрании: «Таких мы с собой в коммунизм не возьмем!» Да погоди ты, горлохват, а может, это я с тобой не хочу идти в коммунизм? Может, из-за таких пустозвонов, как ты, мы вместо сотни сельских клубов строим один никому не нужный дворец-пирамиду и покрываем дороги вместо бетона твоим никчемным звоном? Ему, видишь ли, со мной не по пути. Так иди своим, вместе с такими же трепачами, и не мешай мне идти другим. Ничего, и на тебя Пашка найдется…

– В помещении не курить! – в десятый раз послышался в дверях голос старшины.– На губу отконвоирую!

Все продолжали курить: людей, которые едут в запасной полк, гауптвахтой не очень-то напугаешь.

– Старшина, когда нас отправлять будут? Надоело.

– На тот свет торопишься? Там тоже, скажу тебе, не малина.

– А невесты там есть?

– А ну выходи! Давай, давай! Сейчас пол выдраишь добела – никаких невест не захочешь!

– Виноват, товарищ старшина! Это я пошутил для поднятия солдатского духу.

– То-то же. (Строго.) Твоя гитара? Давай… вместо полов.

– …Грустно сердцу мо-оему-у, что-то я тебя, корова, толком не пой-му-у-у!

– Отставить корову! Размычался, понимаешь.

– Что-нибудь такое, Володька, чтоб до печенок дошло!

– Есть по Чу-уйскому тракту доро-ога, много ездило там шоферов, ездил са-амый отчаянный шОфер, звали Костя его Снегирев. Он маши-ину трехтонную «Аму» как сестренку родну-ую любил. Чуйский тракт аж до са-амой границы он на «Аме» своей изучил…

Рядом ремесленники лупили проигравшего колодой по носу и радостно ржали. Наискосок напротив серьезный немолодой человек, досадливо морщась на шум, вчитывался в толстую книгу. К нему подошел подвыпивший парень в гимнастерке, из-под расстегнутого воротника которой проглядывала тельняшка.

– Почитай вслух, папаша. Очень я обожаю, когда вслух читают.

– Боюсь, что ты не все поймешь. Это очень трудная для восприятия философская книга.

– Выходит, я дурак? Так, папаша?

– А ты кто по специальности?

– Сигнальщиком был на крейсере «Красный Кавказ».

– Видишь, а я в твоем деле ничего не понимаю. Значит, я дурак?

– А ты ничего, папаша, башковитый. Про Мысхако слыхал?

– Как же, конечно.

– Товарищ Куников у нас командовал, по имени Цезарь. Герой Советского Союза. Слыхал? За упокой его души – по маленькой? Пошли.

– Что ж, за такого человека не грех выпить. Погоди, у меня есть селедка.

– Бери, папаша, свою селедку за жабры…

По проходу, звеня медалями, прошел белобрысый младший сержант лет двадцати. По его затылку, еще не заросшему волосами, маленькой змейкой извивался красноватый шрам. Белобрысого остановил Пашка, что-то проговорил и кивнул на нас. Белобрысый обернулся, засмеялся и пошел дальше.

Мы слушали, смотрели, завидовали тем, чьи глаза столько видели, и хотели побыстрее стать своими, раствориться в этом обществе столь разных и интересных людей. Мы понимали, что пока не имеем на это права, но все равно было обидно. Ну почему моряк подошел не к нам, почему белобрысый не сказал два слова? Хоть бы кто-нибудь нами заинтересовался, спросил, откуда мы и куда.

– Давай поедим,– с горя предложил Сашка.

Мы развязали вещмешки, достали хлеб и сало, жестяные кружки и сахар. Я пошел за кипятком, а когда вернулся, на моем месте сидел широкоплечий, наголо остриженный парень с вытянутым лошадиным лицом и вертел в руках Сашкину зажигалку.

– Сколько отдал?

– Сам делал, на заводе,– важничал Сашка.– У Мишки, пожалуй, не хуже.

Я показал свою зажигалку, набранную из пластов разноцветного плексигласа, – мою гордость.

– Где ты ее нашел?– обрадовался парень;– Петька, Ванька, нашлась моя пропажа!

И, сунув зажигалку в карман, отправился к своей компании.

– Эй, шутник!– мы бросились за ним.– Отдай зажигалку.

Парень присел на нары и подмигнул приятелям.

Те засмеялись.

– А какие на ней приметы? Где риска?

– Никакой там царапины нет, отдай! Парень вытащил зажигалку.

– Айда сюда, свидетели! Во-он она, царапина!

– Ты сам царапину сделал! Отдай!

– А по жевалу не хочешь?

Бац! Из глаз посыпались искры. Хохот, улюлюканье! Не успели мы с Сашкой очертя голову броситься на негодяя, как на наши плечи легли тяжелые руки. Мы резко высвободились и обернулись.