Владимир Санин - Одержимый

• Название: Одержимый
• Автор: Владимир Санин
• Жанр: Путешествия и география

---

В каракулевом пальто, норковой шапочке и сапожках на высоком каблуке Любовь Григорьевна неузнаваемо похорошела и помолодела, о чем я доложил ей с приличествующим сему поводу восхищением. Любовь Григорьевна не без удовольствия заметила, что баба есть баба и одежда для нее наиважнейшее дело; оказываясь дома, она всегда хоть на короткое время рядится в павлиньи перья, благо заботиться, кроме, как о самой себе, ей не о ком, на что еще деньги тратить.

Сервиз Любовь Григорьевна купила, пригласила меня обмыть покупку, и я шел с ней, томимый, как пишется в изящной литературе, неясными предчувствиями. Волокитой, несмотря на полную свою свободу, я не был, но и в святоши не записывался, будь что будет – слава богу, уже совершеннолетние. Любовь Григорьевна с кем-то здоровалась, на нас поглядывали, перешептывались, но раз ее это не смущало, то меня и подавно. Она улыбалась каким-то своим мыслям, скуластое лицо ее разрумянилось, тяжелые серьги подрагивали в такт шагам. Нет, в самом деле вполне интересная женщина, и никаких ей не сорок с лишним, гораздо моложе.

Однокомнатная квартирка на первом этаже была просто, но уютно обставлена, для повседневного жилья, пожалуй, слишком уютно и чисто, как в номере порядочной гостиницы. На стенах висело множество фотографий в рамках – корабли в море, старики – родители, наверное, мужчины в морской форме; а вот и сама хозяйка, юная и черноглазая, склонила голову на плечо надменному вихрастому моряку. У меня от неожиданности екнуло сердце: уж не молодой Чернышев ли? Те же тонкие губы, нависший хищный нос, глаза с их неистребимой насмешкой.

Я покосился на Любовь Григорьевну, которая накрывала на стол.

– Что, не похожи? – не глядя на меня, поинтересовалась она. – Давно это было, сто лет назад. Неужто не знали?

Любовь Григорьевна позвала за стол.

– Селедочка, кальмары с майонезом, салатик, кушайте, Павел Георгич, не стесняйтесь, – сказала она. – Первого, извините, не будет, а на второе терпуг с картошечкой в духовке томится, еще с полчасика. Люблю дома готовить, на камбузе от машины вибрация сильная, очень от нее устаю. Может, водочки хотите?

– А капитан не узнает? Спишет ведь на берег с волчьим билетом.

– Сегодня бы ему пол-экипажа списать пришлось, – улыбнулась Любовь Григорьевна. – А вот утром снова по каютам будет шастать, его не обманешь, и трюм обшарит, все укромные местечки знает.

– Ну, утром я дома буду. Вечером уезжаю.

– Покидаете нас? – огорчилась Любовь Григорьевна.

– На денек, послезавтра вернусь.

– Вряд ли Архипыч будет вас ждать, – засомневалась Любовь Григорьевна.

– Не в его правилах. Он однажды самого начальника управления на берегу оставил, тот на час опоздал, а уж вас…

– Так ведь мы здесь три-четыре дня простоим, – забеспокоился я. – Сам Чернышев мне сказал, что раньше портнадзор не выпустит.

– Поня-тно… – Любовь Григорьевна достала водку, налила мне и, поколебавшись, себе. – Вы уж меня не выдавайте, на десять утра отход назначен.

– Точно?

– Уж кто-кто, а повар знает, без меня-то он в море не выйдет!

– Хочет от меня избавиться, – констатировал я. – Почему?

– У себя спросите. Чем-то, значит, ему не угодили. Я задумался. Первая мысль – послать Чернышева к дьяволу и уехать домой, не на нем свет клином сошелся. Тигроловы в тайгу приглашают, в южные моря на научно-исследовательском судне можно пойти, давно договорено… А что меня ждет на «Дежневе»? Сплошная нервотрепка, неизбежное общение с этим «хромым чертом», который неизвестно чего хочет и уж, во всяком случае, потерял ко мне интерес… Когда я ему на хвост наступил?

– Оставайтесь, Паша, – с неожиданным дружелюбием сказала она. – Не знаю, как Алексею, а нам вы нравитесь, спокойный такой, положительный, и девочки на вас не жалуются. У него, у Алексея, семь пятниц на неделе, назавтра сам пожалеет, что выпроводил.

– Остаюсь! – решил я. – За вашу удачу, ваше счастье, Григорьевна.

– Люба, – поправила она. – Григорьевнами старух кличут.

Мы чокнулись, выпили.

– Остаюсь, – повторил я. – Странная штука жизнь, Люба, если бы не наша случайная встреча, на «Дежневе» одним пассажиром стало бы меньше. Хорошо это или плохо?

– А вот этого никто не знает, какая судьба выпадет.

– И хорошо, что не знает, упаси бог – знать свое будущее!

– А чего бояться? – беспечно возразила она. – Хуже смерти ничего не будет. Каждый день жизни, Паша, это человеку подарок, а кто того не понимает, пусть себе трясется, как бы чего не случилось. От таких думок цвет лица портится, а это единственное, что у меня осталось.

– Вы умная и красивая женщина, Люба, – с чувством сказал я. – У вас глаза хороши, и руки, и фигура совсем девичья.

– Ой, только не влюбитесь. – У нее в улыбке задрожал подбородок. – Своих девчонок, Раису и Зину, я учу, чтоб ни одному мужику, хоть самому распрекрасному, в море не верили. Вот когда в порту за тобой бегать будет и с ума по тебе сходить, тогда прислушайся, а в море – ни-ни, пусть в ногах валяется и криком кричит, ни-ни! Это, говорю я девочкам, не душа в нем кричит, а зверь. Какая ему вера?

– Справедливо, – согласился я. – И слушаются?

– Какое там! Необожженные они еще, зеленые. По Райке четвертый помощник сохнет, уже расписаться договорились, а ей теперь новенький этот, красавчик, да вы знаете, Федя, голову кружит, да и сам Корсаков не брезгует ручку повыше локтя чмокнуть. А Зинка и вовсе дура, ошалела от жадных глаз. Это для меня урок пройденный, а они, считай, в первый класс пошли… Можете закурить, если желаете, и меня угостите, я тоже иногда балуюсь.

Мы закурили.

– И для меня тоже пройденный, – неожиданно для самого себя сказал я. Обычно на эту тему я ни с кем стараюсь не говорить.

– Я только вчера узнала, что Инна Крюкова ваша жена.

– Бывшая, – поправил я.

– Красивая… У нас все девки ей завидуют, мужики, чтоб поглазеть, у телевизоров торчат. Вот узнали бы, что ее муж здесь сидит!

– Бывший, – терпеливо поправил я, и мы невольно заулыбались. – Еще по одной, Люба?

– А за что будем пить?

– Чтоб прошлое нас не тревожило, ни вас, ни меня.

– А зачем тогда жить? – просто, но со скрытой горечью спросила она. – Позади – годы, впереди – денечки. Вы-то любите еще?

– Отвык.

– И я отвыкла. – Она подошла к стене, сняла фотографию, положила на стол. – Я правду говорю – отвыкла. Вы и в самом деле не знали? Удивительно, что вам не насплетничали, нам уже пятнадцать лет косточки перемывают, а был Алеша мой жених, только и всего. И не он от меня, а я от него ушла!.. – И с гордостью добавила: – От меня еще никто не уходил, сама бросала.

Она повела плечами, серьги звякнули, а раскосые черные глаза вдруг стали жесткими. «Да, от тебя по своей воле, не очень-то уйдешь», – подумал я.

– Дура я тогда была, молодая, – продолжала Любовь Григорьевна. – Он мне в море предложение сделал, когда любая замухрышка кажется мужику королевой. Слова красивые говорил, а он ведь умный, кого хошь заговорит, вот я и развесила уши, поверила. И только на берег сошли и заявление подали, он из-за Марии голову потерял, да и не он один, за ней целое стадо бегало. Другая б скандалила и письма писала, а я сама, – она улыбнулась, вздохнула, – балованная была, забрала из ЗАГСа заявление, разорвала и ему послала – мой свадебный тебе подарок. Ох, и извелся Алеша, то меня порывался вернуть, то Марию караулил, как школьник. Как узнал, что она Чупикова выбрала, пошел в рейс, напился и посадил пароход на камни, год на буксире без диплома палубу драил. А Мария, что за самого молодого капитана не хотела идти, прибежала на буксир к матросу – к несчастненькому, из-за нее пострадавшему. С той поры я ее и зауважала… Вот вы смотрите на меня, глаза добрые, жалеете небось, а вы не жалейте, все получилось так, как надо: не пара я ему. Он не очень-то добренький, и я не сахар, он говорит – белое, я – черное, он – слово, я – два, не сегодня, так завтра бы ушел, мы с ним – случайные… Ой, забыла!

Она побежала на кухню и вернулась с противнем.

– Успела, – весело сообщила она. – На камбуз я никого не пускаю, там разболтаешься – двадцать мужиков без обеда оставишь, а голодные они злые, волками смотрят. Кушайте, Паша, зелень берите, еще летом заготовила, а рыбка свежая, Птаха утром наловил. Вот кому повезло, так это его учителке, он ведь тоже непьющий, таких у нас по пальцам считают. Алеша – тот большой любитель был, да Мария с него зарок взяла – ни капли. Всякий Алеша бывает: и хороший и плохой, а уж если сказал слово – как ножом отрезал. Пятнадцать лет с ним плаваю, а ни разу не видела, одну воду шьет да квас.

– Пятнадцать лет? – пробормотал я.

– Ну, как они поженились, я, конечно, ушла, а через год вернулась, когда с Колей, его боцманом, расписались. Мужик был стоящий, если трезвый – никого другого не надо, только водка его погубила, двух лет не прожили, дала ему отставку. И второму на дверь указала – за такое же дело. И хватит с меня, больше я с вашим братом всерьез не играю, мне и одной хорошо, сама себе хозяйка, и пьяных рыл не вижу, и чужие порты не стираю. Захотела шубку – присмотрела и купила, пришла блажь Москву посмотреть – села и поехала, встретила умного человека – в гости пригласила, и ни перед кем мне отчитываться не надо. Ох и разболталась я, Паша, хороша хозяйка, ничего не едите! Еще маленькую для аппетита?