Евгений Санин - Колесница Гелиоса

• Название: Колесница Гелиоса
• Автор: Евгений Санин
• Издательство: Поматур
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-86208-006-6

Действие исторического романа Евгения Санина «Колесница Гелиоса» разворачивается на территории древнего Рима, Греции, Пергама, Сицилии. В интересной, увлекательной манере автор повествует о судьбе грека Эвбулида, оказавшегося на чужбине и перенесшего все ужасы рабства.

Наряду с вымышленными героями в романе действуют реально существовавшие люди: Тиберий Гракх, Полибий, Сципион Эмилиан, Аристоник, Аттал.

---

Если бы не мои связи, не помощь Аппия Клавдия, — та же позорная участь изгнанника ждала и Тиберия. Он был спасен. Но испытав на себе неодолимую силу сената, утратил всякое желание бороться с ним. А какие планы у него были до этого! С каким жаром, бывало, рассказывал он нам с Гаем о тех неизгладимых впечатлениях, которые дала ему поездка в Испанию. Проезжая через Италию, он увидел, как осиротела вся эта страна, где вместо трудолюбивых крестьян работали теперь на полях одни рабы в оковах. Он все говорил о том, как слабеет римское войско, как опускаются пришедшие в Рим крестьяне, занимаясь доносами и собирая милостыню вместо того, чтоб воевать, захватывая новые провинции, собирался аграрной реформой раз и навсегда изменить существующее положение… А я с радостью замечала в его глазах тот самый «огонь», который делал, по словам матери, Сципиона неотразимым, и который так воспевали поэты.

И вот сенат отбил у Тиберия всякое желание действовать…

После стычки с ним, я перестала узнавать своего сына. Даже растущая слава его ровесника и соперника в ораторском искусстве Спурия Постумия, так больно задевавшая Тиберия раньше, казалось, уже не волновала его. Скорее по привычке, чем по велению сердца, он изредка посещал бесплодные занятия в сципионовском кружке. Сдружился с живущим так же просто и скромно, как и он сам, Марком Октавием, воспитанным, но слабохарактерным молодым человеком. А после того, как у Тиберия с Клавдией родился сын, и вовсе позабыл о будущей славе и весь отдался семье…

В отчаянии и упреках сыну протянулся последний год. И вот я дождалась этих Луперкалий, где меня принародно назвали тещей Сципиона!..

Признаюсь тебе: первый раз я пожалела о своем отказе Птолемею. И не потому, что напрасно принесла в жертву вашему воспитанию свою молодость. Не потому, что была бы сейчас царицей, и божественные почести окружали меня. А лишь потому, что Египет так далек от Рима, что там проще сносить такой позор…

Мудрый Блоссий![39] Он единственный, кто понял меня в ту минуту без слов. Подойдя ко мне, он показал глазами на мирно беседовавшего с Марком Октавием Тиберия и сказал:

«Успокойся, твой сын еще вознесется выше Эмилиана, который будет известен потомкам лишь тем, что разрушил прекрасный город!»

«Вознесется? Когда?..» — усмехнулась я.

Однако Блоссий не принял моей иронии.

«Помни истину, — серьезно сказал он, — не приносит осенью плодов то дерево, которое не цвело весной. А дерево Тиберия цветет с того дня, как он впервые увидел бедную Этрурию с рабами на осиротевших полях, когда ему грозило отлучение от воды и огня! Я уверен, твой сын еще сравняется славой с твоим великим отцом!»

«Но когда? Когда?!» — воскликнула я, требуя немедленного ответа. Но Блоссий вместо того, чтобы успокоить меня, пустился в свои обычные поучения:

«Управляй своим настроением, ибо оно, если не повинуется, то повелевает…» И дальше в том же духе. Ты ведь знаешь этого мудрого чудака. Словом, сам того не желая, он только переполнил чашу моего терпения. Я незаметно оставила его, продолжающего рассуждать на тропинке, и направилась прямо к сыну.

Тиберий, как всегда, ласково улыбнулся мне. Я попросила его уделить мне несколько минут и, едва дождавшись, когда отойдет в сторону Марк Октавий, спросила:

«Тебе известно, сколько лет было твоему деду, когда он прославился, как победитель Ганнибала?»

«Да — слегка удивленный неожиданным вопросом, ответил Тиберий. — Ему было столько же, сколько сейчас мне.»

«Столько же! — возмутилась я его спокойствием. — А знаешь ли ты, что Слава о справедливости твоего отца разнеслась по всему миру, когда он был еще моложе? Что вскоре после этого он разгромил Сардинию, убил и захватил в плен восемьдесят тысяч варваров, и рабы благодаря ему сделались такими дешевыми, что родилась поговорка: „Дешев, как сард!“ Неужели тебе не напоминает об этом прибитое к двери моего дома триумфальное оружие твоего отца, когда ты приходишь ко мне в гости?!»

Тиберий, побледнев, молчал. А я, хоть и стыдно теперь в этом признаться, лишь распалялась его молчанием и растерянностью.

«Значит, тебя больше славы отца и деда прельщает слава Гая Лелия, который тоже хотел провести аграрную реформу и вернуть крестьянам землю, но, испугавшись сената, отступился от своего намерения и заслужил благодаря этому прозвище „Мудрого“? — спросила я.

Тиберий продолжал молчать, кусая, губы. И тогда я сказала то, что больше всего мучало меня. Я спросила:

«Долго ли еще меня будут называть тещей Сципиона, а не матерью Гракхов?!»

Повторяю тебе, я не запомнила твоего деда. Но теперь я прекрасно знаю, каким он был. Глаза Тиберия загорелись, он весь преобразился. Тень избранничества легла на его лицо, всю фигуру. Он сказал мне, по обыкновению тщательно отделывая каждую фразу:

«Я полагаю, тебе совсем не придется ждать, когда тебя назовут матерью Гракха! Мне самому давно уже надоело бездействовать и видеть, каким опасностям подвергается республика как в самом Риме, так и на его границах. Я долго думал, не зная, как помочь римскому народу, а теперь знаю.»

«Это правда?» — воскликнула я, и Тиберий, глядя мне куда-то за спину, твердо ответил:

«Да. Я твердо решил бороться за преобразования в государстве и решения своего уже не изменю никогда, ибо я не Гай Лелий Мудрый!»

«Интересно, и как же ты собираешься это делать?» — услышала я позади себя, обернулась и увидела твоего мужа, стоявшего в окружении Панеция, городского претора и разъяренного Гая Лелия.

«Да, как? — поддакнул претор, этот алчный старик, известный всему Риму своей продажностью и умением за деньги раздавать должности. — По существующим обычаям предлагать проект новых законов может только человек, занимающий государственную должность!»

«Я займу такую должность, — спокойно ответил Тиберий. — Займу, даже не прибегая к твоим сомнительным услугам. Я выставлю свою кандидатуру на выборах в народные трибуны!»

Вот так, дочь моя, начался разговор нашего Тиберия с твоим мужем и его угодливым окружением. Был он трудным и долгим, и я расскажу тебе о нем чуть позже. А сейчас вызову табуллярия и прикажу ему доставить поскорей это письмо тебе в Кампанию. Будь здорова.»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1. «Собака» и «Венера»

Прощальный ужин в доме Луция Пропорция подходил к концу, когда в комнату пирующих вошел смуглолицый раб. Щурясь от яркого света и, косясь на кувшины с вином, он нашел глазами хозяина, забавлявшегося на пурпурных подушках с юной танцовщицей тем, что то подносил, то отдергивал от ее губ сочную сливу. Подбежал к нему и шепнул на ухо:

— Господин! Там в двери ломится какой-то оборванец!

— Дай ему кость и пусть ступает своей дорогой! — благодушно махнул рукой Луций.

— Кто поздно приходит — тому кости! — подтвердил один из его пьяных клиентов, роняя голову на стол.

— Я так и поступил, господин, — ухмыльнулся раб. — Дал затрещину и бросил кость. Но он не уходит. Он сказал, что сгноит меня в яме! — пожаловался он.

— Моего раба?! — вскричал Луций. — Спусти с цепи собак!

— Я б так и сделал, господин но…

— Но?!

Рука Пропорция, не привыкшего к возражениям в собственном доме, да еще от раба, замерла в воздухе, и танцовщица проворно ухватила губами сливу.

— Я не спустил на этого грязного оборванца собак только потому, что он непременно хочет говорить с тобой! — объяснил раб.

— Оборванец? Со мной?! Прот, ты в своем уме?!!

— Этот оборванец, наверное, сошел с ума, потому что утверждает, что он твой давний друг! — огрызнулся раб.

— Луций, что я слышу! — воскликнул из угла взъерошенный клиент, вкладывая в ладошку флейтистки денарий. — Ты уже водишь дружбу с нищими?

Пропорций, сопя, поднялся. Оттолкнув ногой недогадливого раба, из-за которого его подняли на смех клиенты, он с раздражением произнес:

— А ну тащи его сюда. Да живо! Мне самому хочется взглянуть на этого «друга»!

— Бегу, мой господин! — с готовностью бросился выполнять приказание Прот.

— Постой! — окликнул его Луций. — Скажи прокуратору[40], чтобы принес сюда розги. Я думаю, они придадут нашим воспоминаниям о дружбе особую теплоту!

— Слушаюсь, господин! — усмехнулся раб, выбегая из комнаты.

— Это самый наглый и вороватый мой раб! — кивнул ему вслед Пропорций. — Но, клянусь Меркурием, именно этим он мне и нравится!

Он вернулся к юной гречанке, которая тут же обвила его шею руками. Клиенты в предвкушении нового развлечения поднимали кубки и хвалили остроумие своего патрона.

Наконец дверь широко распахнулась. На пороге появился однорукий человек в грязной одежде.

Смех и пьяные крики оборвались.

Луций и гости с любопытством смотрели на калеку с изможденным лицом, сохранившим следы жестоких пыток.

— Так ты инвалид! — разочарованно протянул Луций, жестом разрешая незнакомцу войти в комнату. — Кто такой? Почему назвался моим другом?