Внутренний СССР - Дело было в Педженте

• Название: Дело было в Педженте
• Автор: Внутренний СССР
• Жанр: Политика

(второй смысловой ряд фильма «Белое солнце пустыни»)

---

Сухов поднял голову. Посмотрел на женщин. Увидел их глаза, испуганно устремленные к морю. Обернувшись к воде, он увидел Абдуллу, который боролся с волнами уже у самого берега. Вода была ему по пояс, но встать на ноги он не мог и передвигался то вплавь, то ползком.

На мели ему всё же удалось подняться. Он тяжело дышал, стоя на коленях, метрах в десяти от Сухова и женщин.

Взгляды их встретились.

Ценой огромных усилий Абдулла заставил себя встать на ноги. Ему удалось сделать три шага, женщины в ужасе попятились. Абдулла сделал еще один шаг и рухнул лицом в песок».

Из этого эпизода киноповести (напомним, что в фильме он отсутствует) нельзя сделать однозначного вывода о об окончательной гибели Абдуллы. Но благодаря ему, по крайней мере на уровне второго смыслового ряда, можно понять, что:

· библейская концепция управления уже “на коленях и в воде”; альтернативная ей Концепция Общественной Безопасности имеет название — “Мёртвая вода”;

· основы библейской концепции управления будут подорваны не столько усилиями общественной инициативы (Абдуллу ранил не Сухов, а “таможня”), сколько внутренними противоречиями её сторонников, в основном нравственного характера;

· явление нового мировоззрения, несущего народам мира культуру Богодержавия, становится главным фактором в информационном противостоянии двух концепций управления, о чём говорят слова киноповести “взгляды их встретились”;

· попытка Глобального надиудейского Предиктора подняться над мерой понимания, явленной миру общественной инициативой Русской цивилизации даже ценой “огромных усилий”, обречена на неудачу, поскольку любое знание — только приданое к определённому типу строя психики; строй психики представителей толпо-“элитаризма” — не человечный;

· единственные, кто будет “тоскливо и однотонно выть” по поводу краха уходящей в прошлое концепции управления, так это национальные “элиты” и иерархи всех церквей имени Христа, лишившиеся в результате такого поворота событий возможности паразитировать на труде своих народов.

«Бывшие жены медленно подошли к Абдулле. Сухов видел, как они окружили его и, не смея дотронуться, тоскливо и однотонно завыли…

Из воды вышла и пошла куда-то прочь от Педжента потрясенная Настасья».

Такой финал киноповести известен только её читателям. Но если даже принять во внимание её тираж 1994 года — 100 000 экз. (очень большой для постсоветсого книгоиздательства), то всё равно знакомые с ним едва ли будут составлять доли процента от количества посмотревших (многие не один раз) фильм “Белое солнце пустыни”. А в фильме, как все помнят, финал совсем иной:

Абдулла не спешит бежать на баркас, а пытается самолично перестрелять своих неверных жён и с этой целью под огнём Сухова и Саида поднимается по металлической лестнице к горловине цистерны, в которой ещё остаются “свободные женщины Востока”. На какое-то мгновенье от этого занятия его отвлекает взрыв баркаса, заминированный двигатель которого после завершения борьбы с бандитами наконец удалось запустить Верещагину. Сухов окриком: “Я здесь, Абдулла!”, — заставляет того оглянуться, после чего расстреливает его в упор. Смертельно раненый Абдулла, артистично выпуская в “белый свет” магазин своего маузера, медленно сползает цепляясь за поручни металлического трапа прямо в лужу нефти. На экране — искаженное гримасой ужаса лицо Настасьи сопровождается её душераздирающим криком отчаяния.

После этого и слышится приглашение Сухова: «Выходите, барышни!».

В последних кадрах фильма по прибрежной воде медленно движутся кони без всадников; навстречу им бредёт потерянная от горя простоволосая Настасья.

Такое прочтение киноповести кинорежиссёром тоже возможно, а для зрителя, незнакомого с её сюжетом, оно может даже более эффектно. Вопросы типа: стал бы реальный главарь банды подвергать свою жизнь смертельной опасности ради уничтожения гарема? — можно игнорировать ссылками на необходимость привлечь внимание зрителя закрученностью сюжета. Важнее другое: при таком финале рассыпается целостность второго смыслового ряда всего повествования.

Но при этом выясняется и другое. Применяя предложенные ключи иносказания к расшифровке последних кадров фильма можно сделать вывод о том, что на уровень подсознания зрителя сгружается иная матрица, отличная от той, над которой работали В.Ежов и Р.Ибрагимбеков. В матрице, порождённой воображением Мотыля, большевизм вроде бы поражает библейскую концепцию на уровне третьего — идеологического приоритета обобщённых средств управления-оружия (Сухов убивает Абдуллу из пистолета?), что, мягко говоря, не соответствует реальному положению дел.

Национальные толпы (кони без седоков в финальной сцене), лишившиеся национальных “элит”, вроде бы обретают возможность стать народами. Но меж коней ходит овдовевшая Настасья, что на уровне второго смыслового ряда может означать — церковная иерархия еще долго будет поддерживать толпо-“элитаризм” в обществе.

Всё это вместе вписывается в троцкистский подход при решении любых проблем, которые троцкизм хотел бы усугубить. На эту тенденцию психического троцкизма обратил внимание ещё А.С. Пушкин в поэме “Домик в Коломне”:

То переварит, то пережарит;

То с посудой полку уронит,

Вечно всё пересолит.

Однако, на эти потуги психического троцкизма можно ответить следующее: в подсознании народа верующие Богу непосредственно и церковная иерархия никогда не отождествлялись как единое целое, как никогда не были синонимами партийная иерархия КПСС и простые коммунисты труженики. Понимание этого факта отражено в поговорке, ставшей символом начала процесса размежевания между партийной массой и партийной “элитой” ещё в начале перестройки: “В нашей стране не все члены партии — коммунисты, и не все коммунисты — члены партии”. И мы еще станем свидетелями размежевания церковной иерархии с её “паствой”.

Картина 22. Не надо плакать, может ещё встретимся

«Утром следующего дня на площади перед станцией Сухов прощался с отрядом Рахимова, пришедшим ему на помощь, и бывшим гаремом Абдуллы.

Дымила походная кухня.

Сухов воткнул свою палку-часы в песок и определил время:

— Шесть часов, — сказал он. — Пора!

— Может обождёшь? — спросил Рахимов, — Денька через три мы бы тебя в Ташкент доставили, а там — поезда.

— Нет, — сказал Сухов. — Я напрямик пойду, по гипотенузе… Дойду до Астрахани, а оттуда по воде до Нижнего рукой подать.

— Ну хоть коня возьми.

— Не-е… С ним хлопот — кормить надо. Прощай!»

Расставясь с троцкизмом, большевизм после всех испытаний полностью отказывается от толпо-“элитаризма”, поскольку с ним действительно “много хлопот”: толпу надо кормить, ибо ей нужны хлеб и зрелища; народ способен прокормить себя сам. Поэтому национальным толпам предстоит пройти большой путь, прежде чем они станут народами. Для этого им придётся рассуждения по авторитету преданий и вождей заменить культурой мысли, что потребует от них собственных интеллектуальных усилий, а это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Поэтому при прощании с Суховым “женщины Востока” тихо плачут, а не тоскливо воют, как это было при расставании с Абдуллой. И тем не менее большевизм надеется, что встреча народов возрождённой Русской цивилизации возможна в новой культуре Богодержавия.

«Сухов пожал руку Рахимову и повернулся к женщинам. Они тихо плакали, по щекам их текли слёзы.

Он по очереди пожал им всем руки.

— Прощай, Джамиля… Прощай, Гюзель… Прощай, Хафиза… Прощай, Зухра… — назвал он всех восемь по именам. — Не надо плакать, — улыбнулся им Сухов. — Может, ещё встретимся. Извините, коли что не так.

Он подтянул «сидор» с подоткнутыми под веревки сапогами и пошёл.

— Спасибо тебе! — крикнул ему вдогонку Рахимов.

— Не за что, — ответил Сухов.

Он уходил не торопясь, нормальным походным шагом».

Русский большевизм, окончательно размежевавшийся с психическим троцкизмом, готов оказать своему союзнику — кораническому исламу — мировоззренческую помощь.

«Рядом ехал на своём коне Саид.

— Ты как с Джавдетом? Может, помочь? — спросил Сухов, когда они отошли от берега подальше и не стало видно моря».

Может возникнуть вопрос: а не является ли такое предложение вмешательством во внутриконфессиональные разборки мусульман? Имеют ли право большевики, наследники Сталина на такое решение вопроса? Имеют! И чтобы доказать это обратимся к некоторым фактам не столь далёкой истории Русской цивилизации.

Вызывают удивление действия Сталина в отношении крымских татар и чеченцев во Вторую мировую войну, если не считать его по крайней мере тайным суфием. Так, например, жители Мариуполя немцев приняли с хлебом-солью, сдали всё подполье и сотрудничали с оккупантами также, как татары в Крыму. И тем не менее Мариуполь не был сравнен с землей, а его жители не были выселены, как ингуши или чеченцы.