Октавиан Стампас - Цитадель

• Название: Цитадель
• Автор: Октавиан Стампас
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5—85686—032—2

Повесть о несчастном короле Бодуэне, о дочерях его — добронравной Сибилле и прекрасной Изабелле, о льве ислама султане Саладине, о Старце Горы и его ассасинах-убийцах, о рыцарях — Раймунде Триполитанском и Конраде Монферратском, и иных воинах палестинских, достославных и великолепных, жестоких и коварных, о бессмертной любви и клятвопреступлениях, о честных поединках и кровавых битвах между крестоносцами и сарацинами, о коварстве иоаннитов, о похищениях и пытках, о золоте и проказе, о том, как был потерян христианами Святой город Иерусалим, и о том, как защищали его тамплиеры.

---

— Тем не менее, сударь, я поняла, что скрываемая вами тайна имеет ко мне прямое касательство и, стало быть, не одна лишь ваша судьба здесь подразумевается, но также, может быть, и моя честь. Так что, извольте говорить.

Продолжая выражать своим видом крайнюю степень смущения и сомнения, де Труа оглянулся, словно в надежде, что кто-то из придворных догонит их и помешает разговору.

— Я жду.

— Первое мое преступление состоит в том, что я приехал к вам с письмом, и до сих пор не передал.

— Однако!

— Да, Ваше высочество, я никогда не лгал в том, что касается моей персоны, но иногда позволял себе недоговаривать.

— От кого письмо?

— Ваше высочество…

— То есть вы собираетесь и теперь мне его не отдавать?! — возмущение Изабеллы было нешуточным.

Де Труа достал из-под плаща пергаментный свиток.

— Вот оно. Видите, за этот месяц оно даже успело слегка обтрепаться.

Принцесса не удержалась и тут же сорвала печать. Письмоносец вежливо отступил на один шаг делая вид, что его интересуют картины природы позднего палестинского лета! И рассматривать было что. Поверхность пруда была покрыта широкими листьями кувшинок, пропущенное сквозь кроны смоковниц, солнце многочисленными струями обезвреженного света касалось влажной глади, проявляя ее тайно-зеркальные способности. Голоса людей, в июле завязавшие в душной влажности, теперь пользовались чистой августовской звучностью воздуха.

— Вы знаете содержание письма?

— Да, Ваше высочество.

— И знали все это время? Ну конечно же, — усмехнулась принцесса сама себе, — и вы могли все это время скрывать его от меня, де Труа?

Шевалье встал на одно колено и склонил некрасивую голову.

— Я понимаю, что виноват и понимаю до какой степени виноват, но дерзаю просить о том, чтобы вы меня поняли.

Ноздри принцессы раздувались, но не один только гнев был тому виной.

— Говорите.

— Прекрасно осведомленный о планах маркиза Конрада Монферратского, я прибыл в Яффу и не задумываясь выполнил бы его просьбу.

— Что же помешало? — ехидно спросила принцесса.

— Как вы уже, наверное, заметили, Ваше высочество, я человек пытающийся мыслить самостоятельно, и разобрав на месте состояние дел, я решил поступить по своей совести и руководствуясь своим пониманием природы человеческой. Ваш союз с графом Рено уже стал некоей легендой в государстве Иерусалимском и, когда я увидел, что в яви все еще благороднее и величественнее, чем в устах молвы, я рассудил, что не хочу быть разрушителем этого союза, ибо это было бы прегрешением против божеского умысла о человеке.

— Рассуждая о божеском умысле не худо было бы помнить, что находитесь вы здесь по воле умысла человеческого, а именно маркиза Конрада. Как вы могли ослушаться его приказа? Это не укладывается у меня в голове!

Де Труа отрицательно покачал головой.

— Я не состою ни у кого на службе, даже у маркиза. Тем более у маркиза. Стало быть, никому я не подчиняюсь. И взялся выполнить его просьбу, и только просьбу. Но он не брал с меня слова, что я выполню ее при любых обстоятельствах. Мне не вменялось в непременное условие не видеть, не рассуждать, не приходить к самостоятельным выводам.

Изабелла молчала, постукивая свитком пергамента по своей ладони.

— Встаньте.

Де Труа повиновался с благородной медлительностью.

— Не будем впредь говорить об этом.

— О чем, Ваше высочество?

— О том, стоит ли мой легендарный роман с графом Рено, тех благ, что предлагает мне маркиз Монферратский. Отныне я запрещаю вам вторгаться в эту сферу.

— Я понял вас, Ваше высочество, — стоически произнес шевалье де Труа.

— И не смейте мне утаивать демонстрацию своего неудовольствия и навсегда оставьте этот тон. И потом… — Изабелла вдруг язвительно хмыкнула, — откуда у вас в человеке, претендующем на благоразумие, более того на глубокомысленность, такое трепетное отношение к любовным переживаниям. Эта область более приличествует моему трубадуру, нежели вам.

Де Труа насуплено промолчал.

— А-а, должно быть какое-нибудь глубокое сердечное разочарование! Это предположить нетрудно, учитывая вашу внешность, вашу любовь отвергла какая-то привередливая негодница? Но подобное разочарование, как раз, должно было бы, ополчить вас против женщин и чувств, ими вызываемых.

— Ваше наблюдение, что с моей внешностью легко иметь сердечные разочарования, весьма тонко. Я не всегда был таков как сейчас. Я любил, был любим, но после одного пожара… в общем ваше подозрение об «негоднице», верно.

— Не смейте на меня обижаться, ибо у меня и в мыслях не было вас обижать. Я просто говорю то, что вижу.

— Я тоже. Когда чувствую необходимость сделать комплимент, то делаю его.

Изабелла прищурилась.

— Вы дерзите мне. Пусть тонко, но дерзите. Тем не менее я не намерена продолжать эту тему.

— Готов поддерживать любую другую.

Принцесса опять постучала свитком письма по ладони.

— Вот вы мне скажите, до какой степени то, что пишет маркиз, серьезно?

— Я знаю только, что супруга его скончалась. И, стало быть, его намеки о брачном союзе, с церковной точки зрения вполне основательны. Кроме того, всем известно, что среди владетелей нашего королевства маркиз и самый сильный и самый умный. Он бы не сделал предложения, не взвесив все последствия подобного союза.

— Продолжайте.

Де Труа с неохотою продолжил.

— Что тут еще можно сказать. Также как для вас, возвышение принцессы Сибиллы было уязвлением, прежде всего потому, что она никак не могла быть признана серьезной соперницей, так и для маркиза, триумф ничтожного Гюи оскорбителен по тем же причинам. Монферрат всегда и всеми ставился выше Лузиньяна. И если бы не мощь Храма…

Принцесса подняла руку.

— Теперь скажите мне, не уловка ли это?

Де Труа пожал плечами.

— Я не могу влезть в душу маркизу и разглядеть во мраке, коим напитана всякая человеческая душа, что либо отчетливое. За одно могу ручаться, что послание это писано собственноручно маркизом Монферратским и даже в моем присутствии.

Закусив задумчиво верхнюю губу, принцесса сделала несколько шагов по дорожке.

— Ваше высочество, вы велите вашему мажордому Данже порыться в бумагах, не может там не оказаться какого-нибудь послания от маркиза. Сличите.

— Сличим, сличим, — продолжая задумчивое дефилирование, пробормотала принцесса.

— А что касается вашего опасения…

— Какого опасения?

— Вы ведь сейчас озабочены мыслью, не есть ли это способ скомпрометировать вас перед вашею сестрой, не так ли?

Принцесса обернулась.

— И что?

— Если рассуждать логически, то маловероятно. Для чего маркизу подвергать себя риску быть разоблаченным. Ведь это он к вам пишет, а не наоборот. Ведь вы можете добиться к себе благосклонного расположения новой королевы, послать письмо марки за ей. Так зачем ему рисковать, когда вы сейчас, говоря откровенно, никакой серьезной опасности для Иерусалимского двора не представляете.

— Сказано, хоть и обидно, но справедливо. Не такая я сейчас птица, чтобы тратить на меня стрелу. Так вы советуете мне довериться маркизу?

Де Труа почувствовал, что слегка перегнул палку.

— Я просто честно и до конца высказал свои соображения. О моем высшем мнении вам известно. Я бы повторил его сызнова, но изъясняться на эту тему, вами же не велено.

— Правильно, — сказала Изабелла, — я еще ничего не решила. Мои письменные сношения с маркизом, даже самые невинные, стали бы оскорблением для графа Рено. Он слишком дорог для меня.

— Слава Господу нашему, кажется я не ошибся в вас, — преувеличено радостно всплеснул руками де Труа, — разве можно сравнить любовь и власть. То счастье, то тихое, полноценное счастье, что дает нам любовь…

Принцесса остановила его излияния надменным взглядом.

— Не спешите. Я еще ничего не решила.

Оставив принцессу в состоянии приятной задумчивости, де Труа вскочил в седло своего коня, щедро угостившегося овсом на дворцовой конюшне и, в сопровождении верного Гизо поскакал на окраину города, где отыскал дом, сложенный из плит светлого ракушечника с узкими бойницеобразными окнами. Когда-то в этом районе селились небогатые финикийские купцы и чины из местной мусульманской администрации. После латинского завоевания, район этот, по непонятным причинам, стал хиреть и по местным поверьям стал считаться нечистым. Улицы заросли по большей части бурьяном, в запущенных апельсиновых и грушевых садах гулял ветер. Одну из таких полузаброшенных вилл занимала госпожа Жильсон. Вокруг дома валялась в густой тени охрана — шестеро ленивых на вид, — но знающих свое дело вооруженных людей. На появление де Труа с оруженосцем они не отреагировали никак — высшая степень почтительности, они показывали, что находятся с господином носителем странного лица в разных мирах, никак не пересекающихся.