Октавиан Стампас - Цитадель

• Название: Цитадель
• Автор: Октавиан Стампас
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5—85686—032—2

Повесть о несчастном короле Бодуэне, о дочерях его — добронравной Сибилле и прекрасной Изабелле, о льве ислама султане Саладине, о Старце Горы и его ассасинах-убийцах, о рыцарях — Раймунде Триполитанском и Конраде Монферратском, и иных воинах палестинских, достославных и великолепных, жестоких и коварных, о бессмертной любви и клятвопреступлениях, о честных поединках и кровавых битвах между крестоносцами и сарацинами, о коварстве иоаннитов, о похищениях и пытках, о золоте и проказе, о том, как был потерян христианами Святой город Иерусалим, и о том, как защищали его тамплиеры.

---

— Если у тебя будет выбор умирать с голоду или ограбить церковь, ты тоже не станешь раздумывать, — сказал с вызовом тапирец.

Оказалось, что церковь эта стоит на выезде из Депрема. Анаэль отлично знал ее и отметил про себя. Еще осенью, он обратил внимание, что в этот небольшой, стоящий на отшибе храм, приезжает некий рыцарь. Он одет был весьма изыскано, сопровождал его юный оруженосец. Выглядел он весьма внушительно и его загадочная, мрачная фигура не могла не броситься в глаза наблюдательному человеку.

Настоятельствовал в церквушке отец Мельхиседек, человек подслеповатый и престарелый. Среди горожан он пользовался хорошей славой и искренним уважением. Осенью городок Депрем входил в сферу самых живых интересов Анри, поэтому, часто бывая в окрестностях города, Анаэль неплохо их изучил.

Тапирец продолжал выдвигать резоны в пользу совершенного им богохульства. Он говорил о том, что дороги пустынны, а свирепость городских стражников и собак не поддается никакому описанию. А в том, что они с братом решились обчистить церковь, старик-настоятель виноват сам, ибо напустился на них с проклятиями, когда увидел, что они раздевают у церковной ограды кривого приказчика с лошадиного рынка.

— Он так вопил, что нам пришлось его зарезать, — сказал младший тапирец.

— Кого, отца Мельхиседека? — спросил Анри негромко.

— Нет, приказчика. Он тоже вопил и все из-за этого вонючего кошелька, а в нем оказалось всего четыре дойта.

Анри поднял со шкуры кошелек, достал из него тускло блеснувшую монету и несколько раз подбросил на ладони.

— Если пройдет слух, что мы начали грабить церкви, нам не просидеть здесь и недели, — сказал Анри. — Не знаю, какие теперь понадобятся деньги, чтобы обеспечить нашу неприкосновенность.

С этими словами он положил кошелек себе в карман, показывая тем самым, что дележ добычи закончен. Но он слегка переборщил. Три тусклых серебряных креста, оловянный черпак с узорными золочеными накладками особой ценности не представляли, к тому же их невозможно было сбыть где-нибудь поблизости. Тапирцы почувствовали себя ограбленными.

— Постой! — крикнул старший. — Не хочешь ли ты сказать, что разговор закончен?

Анри нехотя повернулся к нему, продолжая кутаться в плащ.

— Именно.

— Нашего мнения о том, как надо поделить эти деньги, ты узнать не хочешь?

Анри зевнул.

— Дело сделано, и никто больше не будет высказываться по этому поводу.

— Ты ошибаешься! — тапирец сделал шаг вперед, его глаза, затерянные в дебрях грязных косм, сверкали. — Разговор только начинается, клянусь ранами Спасителя!

— Не тебе бы клясться Его ранами, после того как ты только что ограбил один из домов Его.

— Мы с Ним сами посчитаемся, там! — тапирец поднял руку к потолку.

— У Спасителя с разбойниками свои счеты, не забывай, кто висел рядом с Ним на Голгофе.

Настроение присутствующих было неопределенно. Конечно, тапирец вел себя дерзко, но трудно было не признать, что у него есть для этого основания. Самоуправство Весельчака Анри перестало казаться заслуженным и уместным.

— Не мне одному желательно было бы узнать, куда уходят наши денежки, на которые ты каждый раз накладываешь лапу.

Анри выглядел вполне спокойным.

— И ты и все остальные прекрасно знают, для чего я беру с ослиной шкуры такую долю. Себе я не присвоил и полцехина. Можете выставить выборных, и пусть они обыщут мою келью.

— Нет, ты не уйдешь от разговора, мы хотим знать, существует ли в самом деле этот таинственный покровитель, а если существует, почему он не хочет познакомиться еще с кем-нибудь из нас, честных добытчиков.

По лицу Весельчака пробежала легкая тень, он тоже почувствовал, что мнение большинства сейчас не на его стороне. Надо было что-то предпринимать, причем быстро.

Анаэль с понятным интересом следил за развитием событий. Он еще не решил, на чью сторону ему встать, если возникнет схватка. Кажется, все же, что смерть Анри наиболее предпочтительный результат. Шайка просто-напросто распадется.

Весельчак полностью повернулся к своему собеседнику.

— He кажется ли тебе, что ты суешь нос не в свое дело? — спросил он у тапирца.

— Нет! — заорал тот, хватаясь за рукоятку своего кинжала. Что он хотел сделать, так навсегда и осталось неизвестным, потому что Анри одним движением распахнул плащ и метнул ему в грудь свою мизеркордию. С характерным чмокающим звуком она вошла прямо в солнечное сплетение неудачливого бунтовщика. По стенам и потолку метнулись крылатые тени, произошло множественное растерянное движение вокруг костра.

Брат бросился помогать брату, но его тут же сбили с ног и связали.

Порядок восстановился, правда настроение основной массы от этого не улучшилось. Анри продолжал оставаться полноправным хозяином в этом подвале, но вряд ли кто-то был этому очень рад.

Пользуясь случаем, Анаэль указал Анри на ящик с мощами.

— Позволь мне это взять себе?

— Если никто больше не претендует.

Ящик со старыми костями никого не заинтересовал.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. СЫНОВНЯЯ ПОЧТИТЕЛЬНОСТЬ

На следующий день Анаэль попросил вожака, чтобы тот отпустил его в Бефсан.

— Зачем? — спросил тот, но особого интереса в глазах его не было.

— Разумеется, пусть Кадм меня сопровождает.

— Зачем тебе туда?

— Мне кажется я придумал, как добыть немного денег.

— У тебя не получится. Денег в твоем родном городе не добыть. Горожане там беднее церковных мышей. А те, у кого, может быть, есть деньги, научились их прятать.

— Позволь мне все же попробовать, и ты убедишься, что мне можно доверять.

Весельчак ответил не сразу. Ему не хотелось отпускать этого урода, но никаких оснований задерживать его не было. После вчерашней истории Анри не хотелось выглядеть самодуром.

— Ну, хорошо, попробуй. Если тебя поймают и повесят, потеря будет невелика. Кроме Кадма, с тобой пойдут еще два человека. Я готов смириться с тем, что тебя повесят, но мне бы не хотелось, чтобы ты сбежал.

Другого напутствия Анаэль и не ожидал.

На закате отправились. Дороги промерзли, в выбоинах блестели ледяные перепонки. Созвездия проступали на небе, как иглы сквозь темнеющий бархат. Посвистывал не слишком сильный, но при этом совершенно пронизывающий ветерок. Ни огонька во всей округе. Даже грабителю и убийце такая ночь должна была бы показаться мрачной. На эту тему и высказывался Лурих — рыжеволосый туповатый германец, непревзойденный арбалетчик. Кадм помалкивал, Анри сказал ему, что Анаэль сегодня обязательно попытается бежать, и тот напряженно ждал, когда пятнистый начнет это делать.

Приблизительно в полночь подошли к городу. Крепостные ворота оставили справа от себя, держа направление к тем кварталам, что располагались за стенами города. Были слышны колотушки ночных обходчиков. Полаивали собаки.

Скоро четверка подошла к дому, где несколько месяцев назад Анри обменял глиняный кувшин на серебряную монету. На этот раз дом горшечника Нияза остался в стороне.

— Это сарацины? — тихо спросил Лурих.

— Конечно, — также тихо ответил Кадм. Давно пора было бы усвоить, что мусульманам на территории Иерусалимского королевства приходится селиться в отдельных кварталах, а если городок небольшой, то именно им выпадала честь жить вне его стен.

Анаэль уверенно шел по извилистой тропке, так уверенно и быстро, что это заставляло спутников нервничать.

— Куда мы идем? — не выдержал германец.

— Уже почти пришли.

Вода в ручье замерзла лишь по краям, появившаяся луна освещала ручей таким образом, что казалось у дальнего берега затоплена сабля из светлой сирийской стали.

— Тихо! — поднял руку Анаэль.

Все, кажется, было в порядке, ни одного подозрительного звука, ни одной сомнительной тени.

— Заряди самострел, — велел Анаэль Луриху, — и дай мне.

— Это мой самострел, я его никогда не выпускаю из рук.

— Тогда становись у меня за спиной и если собака на меня все же бросится — не промахнись.

— Я никогда не промахиваюсь.

— А почему ты говоришь, собака… — сбивчиво прошептал Кадм, его мучили неопределенные подозрения. — Ты что, бывал здесь раньше?

— По-соседски.

— А-а, — протянул надзиратель, начиная что-то понимать, — а они, эти соседи, богатые?

— Сами они так или иначе ничего не отдадут, но где-то в доме должен быть тайник. Кажется, возле дымохода.

— Понятно.

— Пошли.

Немного поковырявшись кинжалом, Анаэль открыл калитку в глинобитной стене и, выставив кинжал перед собой, негромко позвал:

— Чум, а Чум!

В непроглядной, пахучей глубине красильщикова двора, зародилось какое-то небольшое движение, что-то грохнуло, что-то тихо повалилось, послышалось нарастающее дыхание, и вдруг перед Анаэлем появилась громадная собачья голова, изрыгающая облака белого пара.

— Чум, Чум! — пес на мгновение замер, а потом радостно взвизгнул. Над ухом присевшего хозяина прошелестела короткая арбалетная стрела и попала собаке точно в пасть.