Маша Стрельцова - Записки падшей ведьмы

• Название: Записки падшей ведьмы
• Автор: Маша Стрельцова
• Жанр: Иронический детектив

У нее слишком крутые клиенты, и потому она не смеет никому рассказать о том, что видит и знает. И она пишет дневник онлайн — о магических обрядах, о своих товарках-ведьмах, и о том, что порой следовало бы и на себя карты бросать. Если б знала она, где соломки подстелить — не гонялась бы за ней вся городская братва, стремясь отомстить за смерть вождя.. И одна у нее надежда — на помощь давно погибшего любимого, вот только помнит ли он ту, ради которой умер?

---

Последний рывок — и все будет ок. У меня будет отличный муж, опора и каменная стена, да и маменька наконец — то перестанет меня сватать всяким идиотам. Козырь успокоит Толика и прочих. Все будет хорошо!!! Осталось только Дэна приворожить.

Ерунда какая.

На миг мне стало страшно — а вдруг не получится? По уму — то сейчас надо б раскладку на картах сделать, посмотреть его сердце — а вдруг он еще любит кого — то? Тогда никакой приворот — отворот не сработает. Но с другой стороны — а зачем карты, ведь и так все видно. Нет у него никого, кроме Ленки. А Ленку… Ленку он безусловно любил — иначе зачем бы он на ней женился? Только покажите мне парня, который будет любить девушку после такого, что она устроила. Максимум — какой—нибудь подкаблучник может попытаться наладить отношения, постараться забыть — но никак, никак после такого отношения не будут прежние. Потому что по дому будет бегать ребенок, которого жена зачала от лучшего друга.

Так что — какие к черту карты! Сердце Дениса — пустой сосуд, незаполненное нежностью к кому-то, и надо это быстренько исправить! Пока кто — то другой не успел, а то ведь свято место пусто не бывает!

Я скосила глаза на часы — уже шесть, надо сходить на кухню, выпросить у Веруньки неизменный чай с булочкой — она по-прежнему злоупотребляет чесноком и луком — и к Денису, колдовать. Пора претворять свои планы в жизнь! Я встала с кроватки и пошла на кухню.

Еще из коридора я услышала голоса.

— … а она на меня смотрит наглыми глазами и заявляет — не стану я вашу тухлятину жрать!

Я аж остановилась — голос у Веруньки был до того обиженный, что стало интересно, кто ж ее так, божьего одуванчика…

— Так, может, и правда было что — то несвежее, — послышался равнодушный голос Аллочки.

— Это у меня — то несвежее? — задохнулась от возмущения Верунька. — Вот Евгений Евгеньевич уж который год трескает за обе щеки да знай нахваливает, а ей, видите ли — тухлятина! Она, паскуда, и впрямь носом в тарелки залезла, все обнюхала, рожу скривила и велит — уберите от меня ваши помои!

— Так и сказала?

— Истинный крест! — с жаром поклялась Верунька. — Я ее спрашиваю, мол, чего тебя, хабалка, не устраивает, поди в своей деревне слаще морковки ничего не едала, а тут — нате — пожалуйста, пальцы гнем! А она мне — мол, на диете я…

— Ну вот, а ты кипятишься, — так же спокойно оборвала ее Аллочка. — Да и не похожа она на деревенскую, вон какая цаца…

Однако Веруньку было не остановить. Не заметив хозяйкиной реплики, она вовсю меня честила:

— … а тока какая такая у нее диета, не пойму я! Принесла я ей чай, а она в него аж семь ложек сахера поклала!! Я считала!

— Счетовод, блин, — не выдержала я и вошла на кухню. — Тебя чего, Евгений Евгеньевич не предупреждал, чтобы ты язык свой попридержала?

Верунька в это время водила кисточкой по лицу полулежащей на угловом диванчике Аллочки — накладывала желтковую маску. Увидев меня, она отставила в сторону миску с кисточкой, уперла руки в боки и завопила как скорая помощь:

— А! Явилася! Кой — чего и вспомнить нельзя, как оно всплывает!

— Леди! — стиснула я зубы и напомнила себе что я в гостях. — Вы б за речью своей следили!

— А ты мне рот — то не затыкай! — задиристо ответила Верунька и полуобернулась к хозяйке. — А еще, Алла Петровна, эта перед вашим мужем хвостом крутит, сиськами трясет! Давно примечаю, а сегодня аж сердце не выдержало! Выслала меня подальше — и ну прям на террасе охмурять Евгения Евгеньевича!

И тут мое терпение лопнуло. Строевым шагом я дошла до мойки, по пути схватила кружку с недопитым чаем, налила в нее воды и внятно, не стесняясь, начитала заговор на килы.

— Чего-й ты там бормочешь? — подозрительно осведомилась Верунька.

Я запечатала заклинание и молча вылила воду на Веруньку.

— Аааа! — заголосила она.

— Что случилось? — с трудом шевеля скованными подсохшим желтком губами, осведомилась Аллочка. На глазах у нее лежали чайные тампоны — и слава богу. Не надо ей всего видеть.

Я подхватила мисочку со взбитым желтком, кисточку, и принялась старательно наносить маску, приговаривая:

— Все нормально, не переживайте.

— Допрыгалась Верка? — усмехнулась Аллочка.

— Ну, — со вздохом призналась я. — Водой ее облила, чтоб успокоилась. А насчет того что я Евгения Евгеньевича охмуряю — врет!

Алла едва заметно улыбнулась.

— Я знаю, кого ты тут охмуряешь.

Я пристыжено заткнулась. Это что, так заметно? Мы помолчали, потом хозяйка в сердцах бросила:

— Да помолчи ты ради бога, уши закладывает уже.

Я покосилась на усердно визжащую на одной ноте Веруньку. Та на минуту закрыла рот, всхлипнула, и принялась жаловаться на жизнь.

— Вот она, благодарность — то людская! Столько лет тута проработала, обстирывала всех, обшивала, кормила, дерьмо за вами выносила…

— Чего — чего ты за нами выносила? — изумленно переспросила Аллочка.

Верунька осеклась, поняв что слегка увлеклась, подумала и зарыдала горше прежнего:

— Вот, дожилась на старости лет, никакого уважении я и почитания, всяк меня обидеть норовит, бедная я бедная!

Я аккуратно подцепила последнюю капельку желтка, нанесла ее на кожу Аллочки и обернулась в безвинной жертве. Лицо ее уже расцвело красными точками размером с копеечку. Я аж удивилась, что так быстро подействовало. Сама я килы не разу не сажала, но технологию знала. Скоро по центру «копеечки» должна под кожей вылезти жутко болючая горошинка, полная гноя. Это и есть кила. Лечить ее сложно — потому как гнойная сумка под кожей, и «соска», как называла это бабушка, то есть выхода наружу нет. Не выдавить килу, словно обычный прыщ.

Мне килы запомнились по одному случаю. Когда я жила в детстве у бабушки, та подсадила их местной почтальонше. И за дело — мерзавка рылась по посылкам. Вроде бы мелочь, скажете вы, недостойная такого наказания? Как сказать… Деревенька у нас была небольшая, в основном из пенсионеров, которые остались доживать свой век на обжитом месте, молодежь, как и везде, устремилась в город. И вот для тех бабулек, что приходили со слезами к моей бабушке — разоренная посылка была вовсе не мелочь. Они, бедные, все на пенсию жили, с трудом концы с концами сводили, а в тех посылках им взрослые дети обычно посылали что — нибудь вкусненькое, что б порадовалась старушка — мать. А старушка получала из всей посылки дай бог если четверть.

Бабушка моя долго увещевала Таньку — почтальонку, мол, брось кражами у старух промышлять. Та лишь делала круглые глаза — мол, о чем вы? У нее у самой было двое детей, и потому бабушка колебалась, не спешила с наказанием. Понимала, каково одной ребятишек поднимать.

Однако сколько веревочке не виться, а конец все равно будет. Карасиха, наша соседка, съездила к сыну по зиме в город и вернулась в слезах. Оказывается, сынок уж полгода как устроился на прилично оплачиваемую работу и потому с каждой зарплаты отправлял ей по посылке с консервами, печеньем и обожаемой Карасихой сгущенкой. Ни одной посылки она не получила. Все это бедная соседка, плача, рассказывала у нас на кухне. Я знала, чего она так расстроена — у нее эти полгода как раз тяжкие были. Картошку у нее по осени всю подчистую выкопали неизвестные лица, а как в деревне без картошки зимовать? Да и приболела она тогда, заготовок не смогла наделать.

Бабушка молча выслушала Карасиху, погладила ее по плечу и велела идти домой.

А у почтальонши на следующий день выступили килы.

Когда мы с бабушкой навестили ее в больнице, ее уже пытались лечить. Врачи славно потрудились, вскрывая килы и отсасывая гной, а было их столько, что на лице у Тани не было и миллиметра, свободного от них. И вот утерли хирурги пот, забинтовали ее лицо, а когда рубчики поджили — килы полезли по-новому на освобожденную кожу.

Я видела, как Таня при виде бабушки немедля кинулась на колени, и взахлеб принялась умолять ее о помощи.

— Поняла, за что тебе это было? — спросила бабушка.

Таня истово кивала головой и рыдала.

Больше жалоб на нее с тех пор не было.

Верунька же по—прежнему завывала, сидя на табуреточке. Я отставила в сторону пустую миску, взмахнула руками и очень натурально удивилась:

— Ой! А чего это у тебя с лицом — то?

Та, не обращая внимания на меня, усердно рыдала.

— Вера! — я придала голосу тревожность, схватила со столика зеркальце и подала ей. — Ну-ка, посмотрись!

Та наконец замолчала, схватила зеркальце и поднесла его к лицу. С минуту она рассматривала себя, после чего с каким — то недоумением спросила:

— А чего-й это у меня с рожей-то приключилось?

И тут как по заказу прямо на кончике носа вспухла горошина килы. Верунька нахмурилась, подняла руку, чтобы ощупать ее, коснулась и заорала благим матом. Мда… Говорили мне, что килы — вещь жутко болючая…

От ее вопля Аллочка вздрогнула, чайные тампоны свалились с глаз и она запричитала: