Илья Стогов - Мачо не плачут

• Название: Мачо не плачут
• Автор: Илья Стогов
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-94278-190-7

Лучшая книга о 1990-х.

---

Он говорил о Голованове, у которого была машина и пейджер, а он все проторчал... хотя были времена, у него дома по семь граммов кокса лежало... пятерых таких, как ты, убить хватит!.. о Лукиче, которого пушеры на «Ломоносовской» зарубили топором... о Кефире, который... бес, бля!.. за три грамма по дурости сел, и теперь неизвестно когда выйдет.

Я даже приблизительно не представлял, о ком речь. Он плюнул мне под ноги.

— Ладно, пойду я. Увидимся. А Киру встретишь — скажи, что я его убью. Такие долги отдавать положено.

Кирилла я так и не встретил. Хотя недавно разговаривал с ним по телефону. Он позвонил и сказал, что лежит в неврологической больнице. Может быть, я заеду? Я спросил, что с ним случилось? Кирилл помолчал и сказал, что его кормят таблетками. Он весь прохимичен. Было впечатление, что я беседую с радиоприемником.

— А мясом тебя там кормят?

Он замолчал надолго. Я слышал, как он дышит: маленькими глоточками.

— Мясом тоже кормят, но редко. Таблетки очень сильные. Чувствую, что весь прохимичен. Соображаю плохо. Может быть, заедешь?

— Помогает хоть?

— Если честно, не очень. Но таблетки сильные, должны помочь. Чувствую, что весь прохимичен.

— Ну, удачи тебе. Поправляйся!

Он снова помолчал. Потом спросил, работаю ли я еще в информационном агентстве? В агентстве я проработал меньше месяца. Это было несколько лет назад. Как раз перед тем, как Кирилл первый раз попал в Лавру. С тех пор я рассказывал Кириллу, наверное, о дюжине мест своей работы.

Дома у меня лежит кассета с его первым альбомом. Оформленный Кириллом вкладыш с текстами здорово поистрепался. Хотя кассету я практически не слушаю. В принципе я никогда не любил рокабили.

История пятая, о суке и про любовь

Сколько же времени я пил? Вроде бы с понедельника по вторник. Не подумайте плохого: вторник отстоял от понедельника недели этак на две. По утрам в комнату вплывали перламутровые гадюки, ужи и миноги. В уголках глаз творилось вообще черт знает что. Иногда кто-то звонил. Понятия не имею, что означали фразы, которые я произносил. С пищеварением происходили вещи стыдные и тягостные. Господи, зачем вчера я обещал милиционерам, что нажалуюсь на них в ООН?!

Потом все начиналось сначала. Знал ведь, что пить не стоит... впрочем, почему не стоит?.. выбирать приходилось всего-навсего между алкоголем и шизофренией... вы бы что выбрали? Вспоминаются черные провалы арок, переполненные пепельницы. Щетина успела отрасти такая, что развевалась на ветру, как пиратский флаг. Нервные руки напоминали неисправный «запорожец».

В тот день в кафешке на Литейном я наорал на бармена. Странно, что меня не побили. Возле «Коко-Банго» угощал алкоголем тоненькую тринадцатилетнюю девочку. У нее были куриные ключицы. В витрине «Коко» зеленорожий Джим Керри качал двухметровой ногой. Витрина была достопримечательностью района. Мне нужен был гигиенический пакет... человек-гигиенический пакет... та, в которую меня вырвет накопившимся кошмаром. Девочка пила, далеко запрокидывая маленькую голову, и давала смутные авансы. По ее лицу стекала грязная вода.

Уже совсем ночью, в квартире Андрея Морозова, я мешал жидкость «Льдинка» с пивом и пил. Мир упрямо не исчезал... подонок! Как я оказался на лестнице у Карины, не помню. В костяшках правой руки пульсировала боль. Разговор выходил циклическим.

— Ты спала с ними?

— Ты пьян. Уезжай.

— Спала или нет?

— Какая разница!

— Я все видел! Да или нет?!

— Что ты видел?

— Как ты могла?! Да или нет?!

— Уезжай!

Я снова бил кулаком в цементную стену. Наружная сторона кулака напоминала подушку. Иногда мимо проходили Каринины соседи. Я был настолько пьян, что, пытаясь поднять на них глаза, морщился от боли. Потом обнаружил себя дома: смотрел в окно и пытался курить. Пепел я стряхивал в грязную тарелку. Может быть, перед этим я успел поужинать?

Я заперся в ванной. Сквозь прозрачную воду живот казался рыхлым и толстым. Серел съежившийся член. Какое-то время я пытался пилить запястье безопасной бритвой. Из-под кожи выступали бруснички крови. Совсем маленькие. Я плюнул и взялся за нож. Дело пошло успешнее. Иногда в дверь кто-то стучал. Шумела вода, мне не было слышно кто.

Серега Кастальский, московский рок-тусовщик, рассказывал, что обычно врачи «скорой» хитрят. В ванную заходит старичок-докторишка и говорит, что устал от идиотов вроде тебя. Хочешь помереть — флаг в руки! Кстати, нет ли выпить? Ты откладываешь лезвие, делаешь шаг за порог ванной, и трое амбалов скручивают тебя смирительной рубашкой.

Со мной все было проще. Молоденькая докторша приподняла мне веки, пощупала пульс на уцелевшей руке. Сказала, чтобы я не шевелился, меня вытащат. Меня одели. В «скорой» меня вырвало на пол. Докторша гладила мою голову и говорила, что это ничего. Санитары вынесли меня из машины и уложили на кожаную кушетку. Она была холодной.

Я пытался что-то рассказывать, что-то объяснять тетечке из регистратуры. Ей было не интересно. Потом я сидел в облицованной кафелем клетушке. Вместо двери там была сваренная из толстых прутьев решетка. Под потолком на витом шнуре висела лампочка без абажура. Помимо меня, в клетушке лежал небритый мужчина. Я попробовал с ним разговаривать. Он хрипел и шлепал губами. Прежде чем мужчину вынули из петли, он успел порвать себе мышцу слева на шее.

Я поднялся и стал трясти решетку.

— Чего я жду?

— Утром приедет психиатр. Вас нужно ему показать.

— Утром это во сколько?

— Часиков в одиннадцать. Может, чуть попозже.

— А сейчас сколько?

— Полшестого.

Сосед синел и закатывал глаза. Я попробовал спать. Под веками все кружилось. Меня тошнило. Я сел на пол и вытащил из куртки сигареты. Неожиданно обнаружил, что левая рука до самого локтя замотана ослепительным бинтом. Кончики пальцев высовывали наружу любопытные рожицы.

Я снова позвал регистраторшу и попросил воды. Когда женщина повернула ключ в увесистом замке, я отпихнул ее и побежал к выходу. Ногой пнул дверь, оказался в темном дворе. Из-под снега вытаивали собачьи какашки. Догонять меня никто не собирался. Я прислонился спиной к стене. Сполз на корточки. Заплакал. ТАК НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ!

Карина приехала с самого утра. Я проснулся от ее звонка в дверь. Квартира была пуста. Спать совсем не хотелось. Хотелось вскочить и срочно куда-то бежать. Карина была ненакрашенная и злая. Она села на стул в прихожей и посмотрела мне куда-то в живот.

Мы помолчали.

— Покажись, красавец.

Я повернул ей левую руку внутренней стороной. За ночь под бинтом натекло немного крови. Бинт выглядел грязным. Я чувствовал, как в руке стучит пульс.

— Идиот.

Она стащила с красивых ступней ботинки. В комнате устало положила руки на колени... подавила зевок... подняла на меня глаза. Я стоял и молчал. Усмехнувшись, она через голову стянула рубашку. Модели загорают топлесс. Загар был ровным, без паузы на бюстгальтер.

— Так и будешь стоять?

Свет в комнате был серый, утренний. В латунный подоконник стучался последний снег. Или первый дождь? Стягивая брюки, я запутался и чуть не упал. Левая рука забинтована. Правая разбита так, что пальцы не разгибаются и под кожей концентрическими кругами расползается синяк.

— У тебя есть презерватив?

— Нет.

— Плохо. Точно нету?

Иногда открывая глаза, я видел, какое усталое у нее лицо. А ведь начиналось все неплохо. Я совсем не собирался за ней ухаживать. Просто попросил что-нибудь сказать. Она усмехнулась.

— О чем?

— Не знаю. Скажи о любви.

У Карины был день рождения. Гости собрались у нее дома. Жила Карина в тех жутких кирпичных дворах, что расположены вокруг тюрьмы «Кресты». В ее комнате были огромные окна. При ярком свете все чувствовали себя глупо. На низком столике стояло несколько бутылок красного вина и лежали бутерброды. Терпеть не могу такие вечеринки. Сперва даже думал выпить немного и уйти. Но потом стемнело, лишние люди исчезли, на стол выставили водку. Я остался.

К полуночи возникла идея сходить потанцевать. Карина настаивала на клубе «Wild Side». Она была именинницей, никто не спорил. В машине она сидела у меня на коленях. Ровно мне в лицо упиралась отличная круглая грудь. Я что-то пил из горлышка и иногда с ней целовался. Вообще-то у нас были не те отношения, но так уж выходило. Машину подбрасывало, и я хватался за Карину руками. Сразу под тонкой тканью начиналось жаркое, желанное тело.

Кроме нас, в машине сидели еще две пары. Гитарист малоизвестной группы с журналисткой из «Московского Комсомольца». Плюс двое испанцев. Парни взасос целовались между собой. Еще дома я спросил, гомосексуалисты ли они. Ответили они разом, как в армии. Один сказал: «Да!», а второй: «Нет!» По-русски они почти не говорили. Их грозное испанское «тр-р-р-р-хр» перетекало в стеклянное «эль-ль-ль». Парни были красивые, смуглые, с черными ресницами. Тропические и порченые, как лежалые бананы.