Николай Бондаренко - Консервативный вызов русской культуры - Белый лик

• Название: Консервативный вызов русской культуры - Белый лик
• Автор: Николай Бондаренко
• Жанр: История

---

Виктор Астафьев

Астафьев Виктор Петрович родился 1 мая 1924 года в селе Овсянка Красноярского края, в крестьянской семье, умер в Красноярске в 2001 году. Отец - Петр Павлович Астафьев, мать - Лидия Ильинична Потолицына, утонула в Енисее в 1931 году. Воспитывался в семье дедушки и бабушки, затем в детском доме в Игарке, часто беспризорничал. Окончил железнодорожную школу ФЗО, после которой в 1942 году работал составителем поездов в пригороде Красноярска, пока осенью того же года не пошел добровольцем на фронт. Был шофером, артразведчиком, связистом. Участвовал в боях на Курской дуге, освобождал от фашистов Украину, Польшу, форсировал Днепр, был тяжело ранен, контужен. После демобилизации вместе с женой М.С.Корякиной в 1945 году вернулся к ней на родину, на Урал, жил в городе Чусовом. Там и начал писать. Работал на самых разных тяжелых работах, по ночам писал рассказы. В 1951 году в газете "Чусовой рабочий" появился первый рассказ "Гражданский человек". С 1951 по 1955 годы работал в газете "Чусовой рабочий", печатался в пермских газетах, в альманахах, в журналах "Урал", "Знамя", "Молодая гвардия". Первый сборник рассказов вышел в Перми в 1953 году под названием "До будущей весны". В 1958 году вышел роман о колхозной деревне "Тают снега". С 1958 года член Союза писателей СССР. С 1959 по 1961 год учился на Высших литературных курсах в Москве. Настоящая слава пришла после публикации повестей "Стародуб" и "Перевал". Затем последовал цикл повестей о становлении молодого человека в тяжелых сибирских условиях: "Кража", "Где-то гремит война", "Последний поклон". Одновременно шли рассказы о деревне, давшие полное право причислить Виктора Астафьева к мастерам деревенской прозы вместе с Василием Беловым, Валентином Распутиным, Василием Шукшиным и другими лучшими русскими писателями семидесятых годов.

В 1971 году неожиданно для самого Астафьева возник шедевр "Пастух и пастушка" - уже на тему войны. Любовь на войне, страдания и жестокость. По сути, с этой повести и началась настоящая "окопная правда" в нашей литературе. А тут подоспела проза Юрия Бондарева, Константина Воробьева, Евгения Носова... С 1967 года печатается сначала в "Новом мире" у Твардовского, а затем в "Нашем современнике". В 1969 году переезжает в Вологду, поближе к друзьям-соратникам. В 1976 году вышла повесть "Царь-рыба", отмеченная Государственной премией СССР. В своей и деревенской и военной прозе старается передать чувства простого человека, донести до читателя народную русскую правду. В годы перестройки, уже переехав к себе на родину в Красноярск, купив дом в родной Овсянке, в силу разных причин Виктор Астафьев расходится с большинством писателей-почвенников, отходит от патриотического направления в литературе. Выступает с митинговыми проельцинскими статьями и даже подписывает расстрельное письмо "Раздавите гадину", составленное радикальными либералами, призывающими к окончательной расправе с патриотами России. Конечно, эти настроения сказались и в романе "Прокляты и убиты", который резко не приняли ни Евгений Носов, ни Василий Белов, ни Валентин Распутин... Но тем не менее в прозе своей, по основным мотивам творчества, Виктор Астафьев не смог уйти от своего привычного народного восприятия мира. Чему подтверждение - лучшие главы романа "Прокляты и убиты". В последние годы потянулся к христианству, к смирению, отошел от радикальных перестроечных взглядов. В области морали и этики оставался последовательным консерватором до конца дней своих. Уже в годы перестройки (1989) получил звание Героя Социалистического труда и гордо носил звездочку Героя на лацкане своего пиджака.

"Не напоивши, не накормивши, добра не сделавши - врага не наживешь"русская пословица.

Натан Яковлевич!

(....) У всякого национального возрождения, тем более у русского, должны быть противники и враги. Возрождаясь, мы можем дойти до того, что станем петь свои песни, танцевать свои танцы, писать на родном языке, а не на навязанном "эсперанто", тонко названным "литературным языком". В своих шовинистических устремлениях мы можем дойти до того, что пушкиноведы и лермонтоведы у нас будут тоже русские, и, жутко подумать, собрания сочинений отечественных классиков будем составлять сами, энциклопедии и всякого рода редакции, театры, кино тоже "приберем" к рукам, и, о ужас! О кошмар! Сами прокомментируем "Дневники" Достоевского.

Нынче летом умерла под Загорском тетушка моей жены, бывшая нам вместо матери, и перед смертью сказала мне, услышав о комедии, разыгранной грузинами на съезде: "Не отвечай на зло злом, оно и не прибавится"... Последую ее совету и на Ваше черное письмо, переполненное не просто злом, а перекипевшее гноем еврейского, высокоинтеллектуального высокомерия (Вашего привычного уже "трунения"), не отвечу злом, хотя мог бы, кстати, привести цитаты и в первую очередь из Стасова, насчет клопа, укус которого не смертелен, но...(...)

Более всего меня в Вашем письме поразило скопище зла. Это что же Вы, старый человек, в душе-то носите? Какой груз зла и ненависти клубится в Вашем чреве? (...)

Пожелаю и Вам того же, что пожелала дочь нашего последнего царя, стихи которой были вложены в "Евангелие" - "Господь, прости нашим врагам, Господь! Прими их в объятья". И она, и сестры ее, и братец, обезноженный окончательно в ссылке, и отец с матерью расстреляны, кстати, евреями и латышами, которых возглавлял отпетый, махровый сионист Юровский.

Так что Вам в минуты утишения души стоит подумать и над тем, что в лагерях вы находились и за преступления Юровского и иже с ним, маялись по велению "Высшего судии", а не только по развязности одного Ежова.

Как видите, мы, русские, еще не потеряли памяти и мы все еще народ большой и нас все еще мало убить, но надо и повалить..."

Из письма Виктора Астафьева

Натану Эйдельману

ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН

АСТАФЬЕВУ

Уходит человек - и сразу сбрасывается огромнейший пласт временного, сиюминутного, бытового ила, из-за которого часто уже и сам человек во всем своем величии не виден. Очевидно, так было и с Львом Толстым. Наверняка, так было с Владимиром Маяковским. Так на наших глазах происходит очищение Виктора Астафьева. Очищение от многолетнего ила противоречий, метаний и наговоров и самого писателя и его оппонентов. И уже не так важно, кто был прав или неправ в этих спорах, ибо осталось главное, что определяет его судьбу в истории, остались его изумительные книги "Пастух и пастушка", "Ода русскому огороду", "Последний поклон", "Царь-рыба", "Зрячий посох"... Слава Богу, осталось за ним нечто вневременное, внесуетное. Скажу честно, я искренне рад. Бывает же, что и человек на виду, а уходит - и вместе с пеной суеты, мелких литературных споров и политических дрязг исчезает полностью. И тут уже дело не в том, левый он был или правый. Для меня с очевидностью выросло за последнее время значение личности Вадима Кожинова и его трудов. Стала яснее ценность творчества Татьяны Глушковой, понятней стали истоки ее неукротимости и максимализма. Без этого отстаивания своих аксиом в непримиримой борьбе с друзьями и недругами она бы потеряла нечто главное в самой себе...

Виктор Петрович Астафьев, очевидно, тоже не мог жить без противоречий. Такой характер, такова была эпоха, выработавшая этот характер. Когда он закусывал удила, то уже ничто и никто не могли его остановить. Разве что он сам потом, опомнившись, утишивал себя. Вот и в записях последнего времени Виктор Петрович брал все более высокую христианскую ноту смирения, не отказываясь ни от чего сделанного и сказанного, но и не педалируя, не подтверждая свои былые проклятья. Мол, Бог рассудит... Бог и на самом деле рассудит. Ветер унесет пену бешеного прибоя, а погружаясь в глубину наследия, оставленного нам всем Астафьевым, мы с неизбежностью увидим замечательного русского национального писателя, творящего по русским классическим канонам и утверждающего вечную связь человека и природы, увидим моралиста и патриота земли русской. Пусть последние годы мы слышали брюзжание Виктора Петровича по поводу патриотизма, этим он тоже оказался схож с Львом Николаевичем Толстым, назвавшим в конце жизни в беседе с одним из зарубежных журналистов патриотизм - последним прибежищем негодяев. Но во всей великой русской литературе, пожалуй, нет ничего более патриотического, в самом прямом смысле этого слова, чем "Война и мир". Так и в прозе второй половины ХХ века мало найдется художественных творений, столь последовательно защищающих и русскую землю, и русский народ, как это делает Виктор Астафьев в "Последнем поклоне" и в "Царь-рыбе". Трудно найти еще такого же пламенного реакционера, защищающего вечные консервативные ценности от современной цивилизации. Разве его "Людочка", "Кража", "Конь с розовой гривой" и даже "Печальный детектив" - это не горькое повествование о том, что теряет человек, разрывая с традициями своего народа? Вот уж кто никогда не был ни космополитом, ни интернационалистом в своей художественной прозе, так это Виктор Астафьев, что и прорывалось в его рассказах и письмах. Что прорывалось в отношении к нему, даже позднему, нашей либерально-космополитической интеллигенции. Помню, когда я еще не так давно приезжал в Красноярск на юбилей к своему другу Олегу Пащенко, заходил и в редакцию либеральной газеты, где работали старые мои приятели еще по Литературному институту. Слово за слово, естественно, заговорили и о Петровиче. Как я и предполагал, в либерально-еврейскую интеллигенцию Красноярска Астафьев не вписался, там его по-прежнему, несмотря на все метания и оправдания, не принимали. Чужой он им был всем своим менталитетом, всеми повадками, всем нравом. А представить в каком-нибудь либерально-еврейском салоне мадам Ширман его супругу Марью Семеновну мы (и левые и правые) при всем желании не смогли. В результате все последние годы Виктор Петрович был в удручающем одиночестве. Почти от всех своих былых учеников и друзей он сам отошел, упрекая их в некоей красно-коричневости, а к другому берегу все равно никак пристать не мог, не подпускали. И писем Эйдельману не простили - не та среда, там прощать не умеют, и, главное, прозу-то русскую корневую все равно перечеркнуть не могли. Ежели даже в "Прокляты и убиты" углядели они ненавистного для Астафьева комиссара Лазаря Исаковича Мусенка - "человека-карлика", да и любимых писателем шпанистых Булдаковых и Шестаковых наши либералы тоже на дух не выносят. Чего же им в Астафьеве ценить? Разве что возможность использовать в своих расстрельных письмах его подпись? И то в печально-знаменитом письме либеральных писателей "Раздавите гадину", опубликованном в "Известиях" в 1993 году, после танкового удара по дому Советов, его фамилию поставили последней, без всякого алфавита, и, как меня уверял его близкий друг, без согласования с писателем... Ну, да не о либералах речь. Им место в прозе Астафьева давно определено было, еще в "Царь-рыбе". Гога Герцев проявил себя в последнее десятилетие во всей красе...