Генрик Сенкевич - Огнем и мечом. Часть 1

• Название: Огнем и мечом. Часть 1
• Автор: Генрик Сенкевич
• Жанр: Историческая проза

Роман «Огнем и мечом» посвящен польскому феодальному прошлому и охватывает время с конца 40-х до 70-х годов XVII столетия. Действие романа происходит на Украине в годы всенародного восстания, которое привело к воссоединению Украины и России. Это увлекательный рассказ о далеких и красочных временах, о смелых людях, ярких характерах, исключительных судьбах.

Сюжет романа основан на историческом материале, автор не допускает домыслов, возможных в литературных произведениях. Но по занимательности оригинальному повороту событий его роман не уступает произведениям Александра Дюма.

---

— Тьфу ты! — бормотал он. — Дьяволу я хвоста крутил, а он теперь башку мне открутит. Разрази гром этого атамана с девичьим ликом и татарской рукою! Вот я и приехал на свадьбу, чистая собачья свадьба, истинный бог! Провались же они, все Курцевичи со всеми барышнями! Мне что за дело до них?.. Мне-то они уже не надобны. Одному сбылося, другому не удалося! И за что? Я, что ли, жениться хочу? Пускай дьявол женится, мне-то что, мне-то зачем лезть в это дело? С Богуном пойду — Вишневецкий шкуру с меня сдерет, уйду от Богуна — холопы меня прибьют, да и сам он не побрезгует. Распоследнее дело с хамами водиться. Поделом же мне! Лучше уж конем быть, который подо мною, чем Заглобой. В шуты я казацкие попал, при сорвиголове кормился, и поэтому меня справедливо на обе стороны выпорют.

Размышляя этак, пан Заглоба весьма вспотел и вовсе впал в дурное расположение духа. Зной стоял невыносимый, давно не ходивший под седлом конь бежал тяжело, к тому же седок был человеком корпулентным. Господи боже, чего бы он сейчас не дал, чтобы сидеть в холодке на постоялом дворе с кружкой холодного пива, чтобы не мотаться по жаре, мчась выжженной степью!

Хотя Богун и спешил, однако привал сделали, потому что жарко было страшно. Коням дали немного попастись, а Богун между тем совещался с есаулами, отдавая, как видно, приказания и объясняя, что кому надлежало делать, потому что до сей поры они понятия не имели, куда едут. До ушей Заглобы донеслись последние слова:

— Ждать выстрела.

— Добре, батьку!

Богун повернулся к нему:

— А ты поедешь со мной.

— Я? — сказал Заглоба, не скрывая досады. — Я ж тебя так люблю, что одну половинку души ради тебя уже выпотел, отчего же не выпотеть и другую? Мы же все равно как кунтуш с подкладкой, так что черти нас, похоже, и приберут разом, что мне совершенно безразлично, ибо даже в пекле, по-моему, жарче быть не может.

— Поехали.

— К чертовой бабушке.

Двинулись вперед, а за ними следом и казаки. Но те шли медленней, так что вскорости значительно отстали, а потом и вовсе исчезли из глаз.

Богун с Заглобой, оба призадумавшись, молча ехали рядом. Заглоба дергал ус, и видно было, что он усиленно работает мозгами, соображая, вероятно, как бы из всего этого выкрутиться. Временами он вполголоса что-то ворчал под нос или поглядывал на Богуна, на лице которого попеременно выражались то неукротимый гнев, то печаль.

«Просто диво, — размышлял Заглоба, — что этакий красавчик девку даже не смог заморочить. Правда, он казак, но ведь и рыцарь же знаменитый, и подполковник, которого рано или поздно, если только он к мятяжникам не примкнет, дворянством пожалуют, что опять же только от него самого и зависит. И хоть пан Скшетуский — достойный кавалер и собою тоже хорош, но с этим пригоженьким атаманом красотой ему не сравниться. Ой, возьмут же они за чубы друг друга, когда повстречаются, ибо и тот, и другой забияки, каких мало!»

— Богун, а хорошо ли ты знаешь пана Скшетуского? — внезапно спросил Заглоба.

— Нет! — коротко ответил атаман.

— Крупный у тебя с ним разговор будет. Я однажды видел, как он Чаплинским дверь отворял. Голиаф это насчет питья. И битья тоже.

Атаман не ответил, и опять оба предались собственным мыслям и собственным огорчениям, вторя которым пан Заглоба время от времени бормотал: «Так-так, ничего не попишешь!» Прошло несколько часов. Солнце покатилось куда-то к Чигирину, на запад, с востока потянул холодный ветерок. Пан Заглоба снял рысью шапчонку, провел рукою по вспотевшей лысине и повторил еще раз:

— Так-так, ничего не попишешь!

Богун словно бы очнулся ото сна.

— Что ты сказал? — спросил он.

— Я говорю, что стемнеет скоро. Далече нам еще?

— Недалече.

Через час и в самом деле стемнело. К этому времени, однако, они уже въехали в лесистый яр, и, наконец, в дальнем просвете блеснул огонек.

— Разлоги! — внезапно сказал Богун.

— Так! Бррр! Знобит меня как-то в яру этом.

Богун остановил коня.

— Подожди! — сказал он.

Заглоба глянул на его лицо. Глаза атамана, имевшие свойство светиться в темноте, горели теперь, как факелы.

Оба долгое время неподвижно стояли у кромки леса. Наконец издалека донеслось лошадиное фырканье.

Это люди Богуна неспешно выезжали из лесу.

Есаул подъехал за распоряжениями. Богун что-то шепнул ему на ухо, после чего казаки опять остановились.

— Поехали! — сказал Богун Заглобе.

Спустя минуту темные контуры усадебных построек, сараи и колодезные журавли сделались видны их взорам. В усадьбе было тихо. Собаки не лаяли. Огромный золотой месяц висел над строениями. Из сада долетал запах цветущих вишен и яблонь, везде было так спокойно, ночь была такая чудная, что не хватало разве, чтобы чей-нибудь торбан зазвучал под окошком прекрасной княжны.

В некоторых окнах еще горел свет.

Оба всадника подъехали к воротам.

— Кто там? — окликнул их ночной сторож.

— Не узнаешь, Максым?

— Никак, ваша милость! Слава богу!

— На вiки вiкiв. Отворяй. А что у вас слышно?

— Все добром. Давно, ваша милость, в Разлогах не были.

Завизжали петли ворот, мост опустился надо рвом, и оба всадника въехали на майдан.

— А слушай-ка, Максым, не затворяй ворота и не поднимай мост, я тут же и уеду.

— Значит, ваша милость туда и обратно?

— Точно. Коней к коновязи привяжи.

Глава XVIII

Курцевичи не спали. Они вечеряли в тех самых увешанных оружием сенях, протянувшихся по всей ширине дома от майдана и до самого сада. Увидев Богуна и пана Заглобу, все вскочили. На лице княгини было заметно не только удивление, но также испуг и недовольство. Молодых князей было двое: Симеон и Миколай.

— Богун! — сказала княгиня. — Ты это к нам зачем?

— Заехал поклониться, мати. Может, не рады?

— Рада я тебе, рада, только приезду удивляюсь, ибо слыхала, что ты в Чигирине за порядком приглядываешь. А кого же нам бог послал с тобой?

— Это пан Заглоба, шляхтич, мой друг.

— Рады вашей милости, — сказала княгиня.

— Мы рады, — вторили Симеон и Миколай.

— Сударыня! — ответил шляхтич. — Правда оно, что незваный гость хуже татарина, но известно также, что, если хочешь попасть в рай, путнику в крове не отказывай, алчущего накорми, жаждущего напои…

— Садитесь же, пейте-ешьте, — сказала старая княгиня. — Благодарствуем, что навестили. Однако ж, Богун, тебя-то я никак не ожидала… Разве что у тебя какое дело к нам есть?

— Может, и есть, — не спеша молвил атаман.

— Какое же? — беспокойно спросила княгиня.

— Своим часом обсудим. Дайте сперва передохнуть. Я же прямо из Чигирина.

— Видать, спешно тебе к нам было?

— Куда ж мне еще спешно может быть, если не к вам? А княжна-доня здорова ли?

— Здорова, — сухо ответила княгиня.

— Хотелось бы на нее взглянуть-порадоваться.

— Елена спит.

— Вот это жаль. Пробуду-то я недолго.

— Куда же ты едешь?

— Война, мати! Времени в обрез. Того и гляди, гетманы в дело пошлют, а запорожцев бить жалко. Разве мало мы хаживали с ними за добром турецким, правда, князюшки? — по морю плавали, хлебом-солью делились, пили да гуляли, а теперь вот враги сделались.

Княгиня быстро взглянула на Богуна. В голове ее мелькнула мысль, что Богун, может быть, решил пристать к мятежу и приехал подбить ее сыновей тоже.

— А ты как собираешься поступить? — спросила она.

— Я, мати? А что? Трудно своих бить, да придется.

— Так и мы рассуждаем, — сказал Симеон.

— Хмельницкий — изменник! — добавил молодой Миколай.

— На погибель изменникам! — сказал Богун.

— И пускай ими палач тешится! — закончил Заглоба.

Богун заговорил снова:

— Так оно всегда на свете было. Сегодня человек тебе приятель, завтра

— иуда. Никому верить нельзя.

— Только добрым людям, — сказала княгиня.

— Это точно, — добрым людям верить можно. Потому-то я вам и верю и потому люблю вас, что вы люди добрые, невероломные…

Голос атамана звучал как-то странно, и на некоторое время воцарилась тишина. Пан Заглоба глядел на княгиню и моргал своим здоровым глазом, а княгиня глядела на Богуна.

Тот продолжал:

— Война людей не питает, а губит, поэтому до того, как воевать отправиться, я и решил вас повидать. Кто знает, вернусь ли, а вы ведь горевать по мне станете, вы ведь мне други сердечные… Разве не так?

— Конечно, так, истинный бог! С малых лет тебя знаем.

— Ты брат нам, — добавил Симеон.

— Вы князья, вы шляхта, а казаком не погнушались, в дому пригрели и доню-сродницу посулили, потому что поняли — нет без нее ни житья ни бытья казаку, вот и пожалели его.

— Не стоит про то и толковать, — поспешно сказала княгиня.

— Нет, мати, стоит про то толковать, ведь вы мои благодетели, а я попросил вот этого шляхтича, друга моего, чтобы меня сыном назвал и гербом облагородил, дабы не стыдно было вам родственницу казаку отдавать. На что пан Заглоба согласие дал, и оба мы будем испрашивать у сейма позволения тому, а после войны поклонюся я господину великому гетману, ко мне милостивому, и он поддержит: он вот и Кречовскому пожалование исхлопотал.