Леонид Леонидович Смирнов - Сын Неба

• Название: Сын Неба
• Автор: Леонид Леонидович Смирнов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

По жанру книга Леонида Смирнова «Сын Неба» похожа на сказочную фантасмагорию. Она читается легко, непринужденно, на одном дыхании, но не ради фантастических приключений она написана. Прочитав её, вы заметите в своем взгляде на мир некоторые изменения. Книга может стать помощником и консультантом в достижении поставленных Вами целей, казавшихся недостижимыми. Может расширить возможности Вашего сознания и диапазон человеческих энергий. Она — оружие практика, сильного и волевого человека-победителя.

---

— Давай, давай, за компьютер, за клавиши, пианист ты наш газетный!

4. С утра в коридоре шум. Я не высовываюсь. Я могу спокойно полежать, занимаясь тренингом мозга, погружением в могущественный внутренний микромир. Что мне этот шум в коридоре? Что мне эта квартира? Что мне этот мир? Мне не до них.

Но все-таки соседи меня вышибают из моего мира, и я узнаю, что Хихичка Якимова вляпалась в какашку. И даже не хихикает. Лежала какашка спокойно на кухне, никого не трогала, надо же было Хихичке вступить именно в нее. Как в анекдоте советского времени: вчера в дерьмо, сегодня в партию, вечно ты во что-нибудь вступишь.

Хихичка с криком стучит в дверь к Вите Баранову:

— Скотина!..

Тот, как всегда:

— Это не я!

Но сам он — в женском халате, а на голой ноге — след сползшей вниз какашки. Хихичка заставила его мыть пол. Кучки не осталось, хотя маленькие дрищинки видны были не только вокруг протертого места, видны даже на стене.

— Михалыч! Забери швабру к себе! — Якимова решила не пояснять, что от швабры дерьмом воняет, мотивировала свою просьбу по-другому: — Забери швабру в комнату, а то украдут!

Хихичка утихла, а я смог продолжить свои упражнения. Можно, конечно, медитировать в полной тишине, но полная тишина редко бывает. В условиях крика и визга занятия даже эффективнее, они дают устойчивость результата. Вне зависимости от условий.

5. Опечатки — весьма коварная вещь в журналистике. У меня на память хранится номер одной газеты от 20-го февраля 1982-го года, где слово «Ленинград» написано без буквы «р». Это был последний год брежневского правления, за такие опечатки давно уже не сажали, верхушка редакции отделалась выговорами по партийной линии. Нередко корректура и дежурный по номеру наловят «блох», а ошибки в самых крупных заголовках и рубриках пропускают. Храню я на память и номер с рубрикой на всю полосу: «ИНТЕНСИФИКЦИЯ-90». Да, я знаю, что правильно на самом деле «Интенсификация-90», что после буквы «к» пропущенная буква «а» в корне меняет смысл рубрики, но тем-то и коварны опечатки. Помню, редакторшу после этой «интенсиФИКЦИИ» вызывали в обком «на ковер», она вернулась возбужденная, сосала валидол, потом нервно курила, приговаривая:

— Ну, подумаешь, ну, назвали вещь своим именем, ну, подумаешь…

Для чего я это вспоминаю? Нет, не случайно. Я не видел иного выхода в ситуации, когда Волчков намеревался спереть внаглую открытие Игоря Храмцова. Я сделаю «очепятку». Вместо имени Vitali Volchkov над статьей будет стоять имя Igor Khramtsov. Заметят? Заметят, да. Но в готовом номере. Когда ничего уже изменить невозможно. А при правке и сверке? Когда еще можно все исправить, поменять? Волчков вряд ли в это полезет, вряд ли станет заниматься вычиткой, сверкой. Он понимает, что ничего в этом не понимает. Понайотыч заметит? Если б опечатка была внутри текста, наверняка заметил бы. Но в имени, набранном крупно, расположенном над текстом, он проморгает. Да еще после голодного обморока и рюмочки коньячку из потайного бара хозяина.

Заметила бы и дорогая переводчица. Но мы работали с дешевым Кричухиным.

6. — А-а! Старший лейтенант Добрецов! — радуюсь я, открывая входную дверь на четыре звонка.

— Уже капитан! Это… — поворачивает он мне под нос новехонький милицейский погон.

— Да вы проходите, проходите, — пропускаю я его в кухню. — Как там ваши дохлые мыши?

— Я не с мышами, — отрезает он, — я о собаке.

— О какой собаке?

— Вы травите собакой маленьких детей! — торжествует капитан, доставая из папки бумагу.

— Но у меня нет собаки…

— Не знаю, не знаю. Вот тут, в заявлении, сказано, что вы травите собакой маленьких детей своей соседки Татьяны Капитоньевой!

— А не сказано, что я их ем?

— Нет. Но собакой — травите!

— Вы проходите в комнату, посмотрите, есть ли у меня собака.

— Нам известно, что нет. Но собака есть у Якимовых! Доберман!

— Но я сам этого добермана боюсь!

— Так зачем же, детишек…

— Как можно травить кого-то чужой собакой?

— Значит, вы отрицаете, что травите собакой породы доберман по кличке Игран детей Татьяны Капитоньевой?

— Отрицаю.

— Так и запишем… не травит… это… детей Капитоньевой… Распишитесь — здесь!

7. Как я сочувствовал соседке Капитоньевой, но особенно жалко было ее детей. Нет, не потому, что, если верить милицейским бумагам, я травил их чужой собакой. Собака действительно страшная. Жуткий пес, по кличке Игран. Глаза умные, при встрече взглядом с человеком Игран их не отводил, беспощадные глаза. Жаль было всю семейку Капитоньевых. Замужем мать никогда не была, отличала детей, как в анекдоте, — по отчествам. Родила шестерых, двое из них — счастливые: они были лишены необходимости пройти свой жизненный путь в той среде и в том обществе, в которых они родились. Четверо, несчастные, остались жить.

Я часто встречал их на улице: то бутылки пустые собирают, то попрошайничают. Иногда я что-нибудь им приносил — конфеты, фрукты. Они содержали сами себя, заодно и мать. Она прекрасно знала, где какие фонды раздают бедным одежду секонд-хенд, где какие пайки дают бесплатные для многодетных. Восемь фондов ее финансировали стабильно. Купила дачу, машину. Квартиру не покупает — ей так дадут.

Недавно у нее произошла потеря: один из восьми фондов финансировать перестал. Пришли в квартиру сотрудники фонда. Она плакала, как тяжело ей жить. Ее уже вносили в список на материальную помощь, но среди пришедших была одна неглупая, видать, женщина, спросила Капитоньеву: где учатся ее дети? Естественный родительский вопрос. Та пыталась уйти от ответа, она не могла назвать ни школу, ни класс. Ее не это волновало. Какое ей дело, где учатся дети и учатся ли вообще? Ей бы за счет этих детей еще пару новых благотворительных фондов с подачками. Да и сами детишки, побираясь, немало приносят в дом.

Скорей бы им дали квартиру, хоть кастрюлю на кухне можно будет оставить. Капитоньева, правда, наказывала периодически то старших, то младших: когда они что-нибудь у нее же, у матери, воровали. У своих — нельзя!

Этим детям — очень комфортно в той стране, где они родились. Посмотрите предвыборную программу большинства кандидатов в депутаты. Там почти слово в слово: отдать неимущим, отдать неимущим! Один раз страну уже отдали неимущим. Неимущими стали все. И это продолжается. Поколениями воспитывались профессиональные иждивенцы. Они — тоже родят по шестеро. Те — еще по шестеро… Их будет все больше и больше. Все больше и больше алчных глоток будут орать одно и то же слово, забыв о других словах. Слово — «Дай!»

Почему-то нет детей ни у Храмцова, ни у Кричухина. И квартиры им — не дадут. Им всего надо добиваться самим.

Представьте, что это по глубинной сути своей значит: даром давать жилье? Это значит — отнимать у тех, кто его строил, кто зарабатывал, чтобы его построили, из чьего кармана оплачивали все расходы по его содержанию. И кому-то — ДАВАТЬ! Из кармана тех, кому — НЕ ДАЛИ. Не всем ведь дали. Не дали миллионам и миллионам. Они могут его, наконец-то, купить. Но по какой цене! Если вы покупаете квартиру в России, знайте: вы покупаете ее сразу для пяти-шести семей. Вы платите за них, потому что им квартиры — ДАЛИ!

Игорю Храмцову ничего не дали, он заработал денег, внес пай в строительство нового дома. Но строительство «заморозили». Президент строительный компании смылся за рубеж с деньгами пайщиков. Потом Игорь купил готовую квартиру. Но оказалось, у нее уже был владелец, который вернулся из заключения и вселился в свой дом. Деньги Храмцову так и не вернули. В итоге он квартиру стал снимать. Снимал у одной старушки. Ей квартиру дали, как неимущей. Ее дочери дали. И ее внучке дали. Зачем им — три? В одной жили, две сдавали.

В нашей стране более семи десятилетий одним давали, отбирая у других. Но людей, способных к созиданию, у которых по традиционным советским понятиям надо отнять, остается в стране все меньше и меньше. Скоро на одного производителя станет столько отнимателей, что отнимать будет нечего.

8. Лиса действительно приходила. Он узнал ее по призрачному сиянию, разливавшемуся в небе высоко над городом. Она шла неторопливо по направлению к центральным улицам, часто оглядывалась, осматривала все вокруг. Он спросил прохожего, что виднеется там, над домами?

— Ничего, — пожал плечами прохожий.

Спросил другого. Та же реакция.

— Да посмотрите же внимательно, посмотрите! — не унимался он. — Вон там, над домами!

Наверное, спятил, с облегчением отмечали про себя прохожие, потому что, когда на улице к вам подходит человек его сложения и его роста и ничего не хочет у вас отнять, вы, естественно, вздохнете с облегчением… Он еще поприставал к людям, но скоро прекратил. Для него не осталось сомнений: Ее видел только он.

А Она была в настроении недобром. Она была явно задета. Она была возмущена. Кто посмел? Кто посмел узнать Ее земное имя?