Эдуард Скобелев - Катастрофа

• Название: Катастрофа
• Автор: Эдуард Скобелев
• Издательство: Мастацкая лiтаратура
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1984
• ISBN: 4-7020-1020-0-145

Действия романа происходят в стране, формально освободившейся от колониального гнета, но фактически зависимой от монополистического капитала.

Произошел атомный взрыв. Война или несчастный случай? Этого мы не знаем. Мы видим людей, привыкших жить по — волчьим законам, — противостоящих друг другу, равнодушных к судьбам человечества.

Роман разоблачает антигуманную сущность империализма, его политики и идеологии, призывает к сплочению всех демократических сил в борьбе за мир.

---

— Я должен поставить в известность хозяйку…

Я плел все, что забредало в голову. Нужно было любой ценой задержать Ненуа до моего отъезда.

Но служанка обнаружила неожиданное упрямство. Я даже пожалел, что не имею права наказать строптивицу своей рукой.

— Ненуа, ты так упорствуешь, что я подозреваю, будто ты хочешь увеличения платы?

— Нет, хозяин, просто я не хочу видеть вас… Вы нагоняете на меня столько страха, что, кажется, я умираю десять раз подряд. Поверьте, человеку хватает и одной смерти, не всякий смело встретит ее…

Такая снисходительность привела меня в бешенство. Уж не знаю, как это получается, что человек растет или падает в собственных глазах, но унижение, которое я испытал от ее слов, было нестерпимо. Фактически она обозвала меня трусом! Не помня себя, я набросился на служанку и жестоко избил ее.

Шатаясь, она поплелась к себе, а я в полубессознательном, истерическом состоянии остался в столовой и чужими глазами, сам себе чужой, смотрел на какие-то гравюры, какие-то шторы. Временами я забывался, временами мне казалось, что Ненуа уговорили уйти мои враги и ее уход — сигнал, чтобы прикончить меня. Когда обрушился ливень, заглушая все звуки, и я не мог слышать, стучат или не стучат в двери, я вновь отправился искать Ненуа и обнаружил ее в ванной для прислуги. Ненуа была в нижней юбке, ее рвало. Я потащил служанку в спальню, но она больно укусила меня за палец. В озлоблении я ударил ее по голове рукояткою пистолета. Служанка вскрикнула, я увидел кровь, но это не остановило меня: я снова и снова долбил ее тяжелой рукояткою. Наконец, Ненуа затихла. Видимо, потеряла сознание. И вдруг я понял, что должен ее убить, совсем убить, потому что если не убью, она приблизит мою собственную смерть. Я накрыл Ненуа ковровой дорожкой и три раза выстрелил на уровне живота и груди. Была гроза, удары грома следовали один за другим, свет от молний, вспыхивая, обозначал на стене дергающиеся, раздвоенные тени. Я знал, что теперь уже поневоле улечу из Куале, и облик сладостной свободы манил меня все сильнее и сильнее. Я хохотал и плакал, благословляя Ненуа, своею смертью снявшей с меня бремя колебаний. Теперь мне было наплевать на недвижимость и на те деньги, которыми я поневоле должен был пожертвовать.

Смеясь от радости, я выволок труп в подвал и забросал его там рухлядью, оставшейся еще от прежних хозяев дома…

Потом я сел за стол и написал это. Ради покаяния. Я честно и полно исповедался и тем, полагаю, снял с себя тяжесть греха. Бедная Ненуа погибла, чтобы я жил! Теперь пора погибнуть дневнику, моему духовному отцу. Рано или поздно мы уходим от всех тех, перед кем распахивали душу…

Огонь уже пылает. Да здравствует свобода! Я принимаю мир со всеми его недостатками — принимаю! Ведь и в нашей тайной мечте, о которой мы никогда и никому не говорим, много дряни, много несправедливости и насилия…

Счастливый человек — это вор. И все равно я хочу счастья…

«Бедный Фромм, завтра же уезжай! Срочно бери билет на самолет. Ты никому не должен и, в конце концов, никому не давал обязательств!..»

Временами я способен на решительные действия и горжусь этим. После завтрака я осведомился у портье, как заказать билет на ближайший самолет из Куале. Он дал мне телефон. «К сожалению, — ответили мне, — даже от иностранцев мы принимаем теперь заказы только с разрешения полицейского управления…»

Как в клетку попал: приехал по собственному желанию, а теперь желания не достаточно, чтобы уехать!

Я пробовал успокоиться, заставляя себя примириться с неизбежным, для чего оправдывал действия властей. В стране начались беспорядки, появились вооруженные группы, и, естественно, правительство пытается защититься жестким контролем. Оно разыскивает своих противников и, право, не станет создавать неудобства для всех остальных…

Я позвонил полковнику Атанге.

— Извините, но разрешить вам выезд не в моей власти. Вы гость Такибае.

С досады я готов был грызть телефонную трубку. Увидев в вестибюле Макилви, я окликнул его.

— Где вы теперь пропадаете?

— О, я набрел на останки древнейшего из живших на Земле людей!

Я готов был побиться об заклад, что Макилви ведет раскопки близ Угимбы на Вококо или возле Ууланы у подножия Татуа.

— В каком же месте вам посчастливилось напасть на золотую жилу?

— На Вококо, старина, на Вококо…

Я сказал, что хочу слетать в Вену. Макилви присвистнул.

— Зачем такие расходы? Уж если отсюда улетать, то навсегда!

Я пожал плечами и пошел прочь. Хотелось уехать навсегда. Теперь меня все раздражало. Раздражали люди, жара, сонный город, заплеванная пристань и удушливые запахи ресторанов, где в котел шло все вплоть до лягушек, с которых повара-малайцы ловко сдирали ядовитую шкуру…

Я дошел до залива, ища уединения. Мне нужно было придумать, как проще и надежней осуществить свое решение. Я напрягался, но мозг не хотел работать — тоска меня угнетала. Разве земля не дом человека? А вот плачет сердце в ожидании подлинного дома…

Кто-то, покашливая, приближался ко мне. Я обернулся — Верлядски. В ветхом костюме, в шляпе, которую таскали европейские щеголи полстолетия назад. Я смотрел на поляка, освещенного проглянувшим сквозь прореху в облаках солнцем, и видел, что он бесконечно стар, немощен и давно лишен надежды.

— Вот и вы затосковали, — сказал Верлядски, с покряхтыванием опускаясь на песок подле меня. — Рано или поздно это приходит ко всем, потому что острова — тоже мышеловка. Я знаю, я умру здесь, не увидев родной земли, не услыхав родной речи…

Все раздражало меня, все было враждебно. Я не исключал даже, что этот побитый молью аристократ — осведомитель Атанги.

— Впервые вижу вас в миноре, мистер Верлядски. Что-нибудь случилось?

— Истина напоминает мне утомительно длинную анфиладу. Переходишь из зала в зал, надеясь, что вскоре откроется что-либо иное, кроме стен, и вот за последней дверью наталкиваешься на зловонную свалку. Это и есть истина наших дней… Вы знаете, что батальон капитана Ратнера переброшен на Вококо из Утунги?.. Прелюбопытнейшая деталь: когда подошла баржа и началась погрузка, какой-то наемник опознал в Герасто своего бывшего командира. Оба они были в какой-то латиноамериканской стране и участвовали в карательных действиях против партизан. Якобы Герасто в то время звался Вальтером Шультом, ограбил банк, перебил свидетелей, своих сотоварищей, и улизнул из страны… Этот тип, которому суждено было тогда остаться в живых, бросился на Герасто с криком: «Да вот он, Шульт, старая падла, хватайте его!» Схватили, конечно, не Герасто-Шульта, а этого наемника. Ратнер задержал отправку баржи, чтобы лично допросить его. Допрос проходил на вилле в присутствии Герасто. Я думаю, вы не сомневаетесь, чем все окончилось: наемника объявили психически больным и в наручниках отправили в Куале. Понятно, по дороге он умер… Но самое интересное: говорят, будто Герасто — мультимиллионер, а Кордова — подставное лицо. В мире одни маски…

Кричали вдали чайки. Грузовое судно, подавая низкие гудки, медленно входило в залив Куале.

«Подумаешь, Герасто! Все мы — переодетые, перелицованные, перекрашенные… И сам я не тот, за кого себя принимаю…»

— Мистер Верлядски, — сказал я, набредая попутно на новую мысль, — вы слишком доверяетесь людям. Если Герасто легко убрал свидетеля, ему не трудно убрать и тех, кто знает о свидетелях.

— Увы, — вздохнул поляк, — вы сохраните факты гораздо лучше, чем я…

Мы отправились в какое-то кафе, полутемное и затхлое. Молча выпили вина и сразу же вышли на свет и воздух. Пожимая мне на прощанье руку, Верлядски сказал, глядя на залив:

— Люди чаще всего умирают от потери надежды…

Он уходил, осторожно перешагивая через лужи, и я провожал взглядом его одинокую, немощную фигуру. Он одряхлел на чужой земле и знал, что никогда не выберется на родину. Он играл всю жизнь роль, которая позволяла ему как-то сводить концы с концами, но я убежден, эта роль не стала его второй натурой, он тяготился ею и понимал, что прожил, скользя мимо жизни…

Но разве мои дни можно было назвать жизнью? Ни цели, ни любви, ни борьбы, — сплошь функции: визиты, обеды, развлечения ради отвлечения, размышления ради самоощущения…

Вечером пожаловал Куина. На лице — все та же предупредительная улыбка. Марионетка, воспринявшая цивилизацию как декорацию.

Куина передал приглашение отобедать с его превосходительством.

«Удобный случай поговорить об отъезде!..»

Загородной резиденцией Такибае служил особняк бывшего английского губернатора, выстроенный в середине XIX века среди скал Вачача. Город лежал внизу и с высоты в четыреста метров казался гораздо красивей, чем был на самом деле. Зеленые насаждения сливались в сплошной ковер вплоть до порта. А дальше простирались воды залива, желто-серые у берега и ослепительно синие перед островком Бёрдхоум.