Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Книга V. 1613-1657

• Название: История России с древнейших времен. Книга V. 1613-1657
• Автор: Сергей Соловьев
• Жанр: История

Пятая книга сочинений С. М. Соловьева включает в себя девятый и десятый тома «Истории России с древнейших времен». Девятый том охватывает события с 1613 по 1645 г. — период царствования Михаила Федоровича; десятый том — с 1645 по 1657 г. — начало правления Алексея Михайловича.

---

1 февраля пробрался в Москву дворянин Сатин с вестями от Шеина, что государевым людям от литовских людей утесненье, в хлебных запасах и в соли оскуденье большое; воевода писал, что польские полковники говорят о перемирье, соглашаются, чтоб оба войска отступили каждое в свою сторону, а большие послы съедутся между тем говорить о мире; государь послал сказать Шеину, что соглашается на перемирие, если король со всеми людьми отойдет в Польшу и если поляки позволят соединиться с Шеиным государевым подхожим людям, которые должны наряд и всякую казну отпровадить. В то же время государь отправил окольничего князя Григорья Волконского в Можайск посоветоваться с боярами князьями Черкасским и Пожарским, как бы им поскорее помочь государевым людям под Смоленском. Можно ли им идти к Вязьме и Дорогобужу? Бояре отвечали, что можно, и государь велел им готовиться к выступлению; но 3 марта Черкасский дал знать государю, что Шеин помирился с королем и отпущен в Москву. На другой же день, 4 марта, отправлен был Моисей Глебов навстречу к Шеину с запросом: на каких статьях он помирился с королем? Сколько отдал королю наряду и всяких пушечных запасов? Сколько идет с ним ратных людей и сколько осталось под Смоленском больных и на королевское имя? Шеин мог догадаться, что в Москве ждет его прием неласковый: ему Глебов не привез никакого привета, а всем ратным людям сказал, что служба их, раденье, нужда и крепкостоятельство против польских и литовских людей, как они бились, не щадя голов своих, государю и всему Московскому государству ведомы. Шеин прислал статьи договора и список ратных людей, потерянных и оставшихся у короля; последних было очень мало — только 8 человек, и из них 6 донских козаков; всего вышло из-под Смоленска с Шеиным 8056 человек, из этого числа многие повезены больные и в дороге умерли, другие оставлены в Дорогобуже, Вязьме и Можайске. Немцы многие изменили, пошли к королю и в дороге померли, но сколько именно изменило и померло, то неизвестно, потому что воеводы несколько дней просили у немецких полковников росписей их людям, но полковники росписей не дали; больных осталось под Смоленском 2004 человека. По приезде Шеина в Москву его осудили как изменника и казнили смертью: перед плахою дьяк читал ему следующие обвинения: «Ты, Михайла Шеин, из Москвы еще на государеву службу не пошед, как был у государя на отпуске у руки, вычитал ему прежние свои службы с большою гордостью, говорил, будто твои и прежние многие службы были к нему, государю, перед всею твоею братьею боярами, будто твои братья бояре, в то время как ты служил, многие за печью сидели и сыскать их было нельзя, и поносил всю свою братью перед государем с большою укоризною, по службе и по отечеству никого себе сверстников не поставил. Государь, жалуя и щадя тебя для своего государева и земского дела, не хотя тебя на путь оскорбить, во всем этом тебе смолчал; бояре, которые были в то время перед государем, слыша себе от тебя такие многие грубые и поносные слова, чего иному от тебя и слышать не годилось, для государской к тебе милости, не хотя государя тем раскручинить, также тебе смолчали». За этим следовали обвинения Шеина и Измайлова в медленности, что они потеряли лучшую пору, истомили ратных людей и, дождавшись ненастных дней, пошли в дальнейший путь, не слушая государева и патриаршего указа, и этой медленностию своею дали полякам возможность укрепиться в Смоленске; о дурном положении дел к государю не писали, а если и писали, то кратко и несправедливо; дождавшись подкопов, приступали к городу не вовремя, в дневную пору; на приступах Шеин велел в государевых людей стрелять из наряда, отчего много их было побито; русских ратных людей и немцев не слушал, сам государевым делом не промышлял и другим промышлять не давал; лучшие села и деревни Шеин и Измайлов разделили по себе и брали с них всякие доходы, а ратным людям ничего не давали. Поставлено в вину строгое исполнение наказа царского, чтоб ратные люди не смели ничего брать даром и вообще обижать жителей Дорогобужского и Смоленского уездов: «Которые служивые люди от великой скудости и от голоду езжали в Смоленский и Дорогобужский уезд для своих и конских кормов, тех ты приказывал бить кнутом без милости, а Смоленский и Дорогобужский уезды уберег литовскому королю со всеми запасами». Заметим при этом, что ратные люди могли разъезжать по Смоленскому и Дорогобужскому уездам, когда в обозе у них никакой скудости не было, скудость же началась, когда уже нельзя было выезжать из обоза. «Вы, — продолжает обвинительная сказка, — мимо государева указа, изменою и самовольством королю крест целовали, наряд и всякие запасы отдали, только выговорили отпровадить в государеву сторону 12 пушек, да и те пушки ты, Шеин, изменою своею отдал литовскому же королю совсем; да вы же отдали 36 человек поляков и литвы, которые переезжали на государево имя от короля; да вы же отдали королю русских людей, которые государю служили, ходили беспрестанно в королевские таборы для всяких вестей и в Москву с государевыми делами прихаживали, и всех этих людей король велел казнить смертью. А когда вы шли сквозь польские полки, то свернутые знамена положили перед королем и кланялись королю в землю, чем сделали большое бесчестье государскому имени». Наконец любопытное обвинение: «Будучи в Литве в плену, целовал ты крест прежнему литовскому королю Сигизмунду и сыну его королевичу Владиславу на всей их воле. А как ты приехал к государю в Москву, тому уже пятнадцать лет, то не объявил, что прежде литовскому королю крест целовал, содержал это крестное целование тайно; а теперь, будучи под Смоленском, изменою своею к государю и ко всему Московскому государству, а литовскому королю исполняя свое крестное целование, во всем ему радел и добра хотел, а государю изменял».

Отрубили голову и второму воеводе, Измайлову; виноватее всех, если верить предсмертной сказке, был сын Измайлова, Василий: «Ты, Василий, — говорилось в сказке, — будучи под Смоленском, воровал, государю изменял больше всех, съезжался с литовскими людьми, Захаром Заруцким и Меделянским (т.е. Мадалинским) и с государевыми изменниками, Юшкою Потемкиным, Ивашкою Мещериновым и другими, к себе их в стан призывал, с ними пировал, потчевал и дарил, и от них подарки с братом своим Семеном принимал, ночевать их у себя унимал, они у тебя были и ночевали, а приезжали к тебе с своим кормом и питьем и провожали тебя до стану, и ты разговаривал с ними обо всем, что годно литовскому королю. Да ты же, Василий, будучи под Смоленском и из-под Смоленска пришедши в Можайск, хвалил литовского короля, говорил: „Как против такого великого государя монарха нашему московскому плюгавству биться? каков был царь Иван, и тот против литовского короля сабли своей не вынимал и с литовским королем не бивался. Да ты же, Василий, услыша о смерти великого государя патриарха Филарета Никитича, говорил много воровских непригожих слов, чего и написать нельзя“. Князей Семена Прозоровского и Михайлу Белосельского приговорили сослать в Сибирь, жен и детей разослать по городам, имение отобрать на государя. От смертной казни эти воеводы освобождены потому, сказано в приговоре, что все ратные люди засвидетельствовали о раденьи Прозоровского и болезни Белосельского! Сын главного воеводы, Иван Шеин, виновный только по вине отца, освобожден от смертной казни по просьбе царицы, царевичей и царевен, но с матерью и женою сослан в понизовые города. Другой сын Артемия Измайлова, Семен, бит кнутом и сослан в Сибирь в тюрьму за то, что, будучи под Смоленском, воровал, с литовскими людьми съезжался, говорил многие непригожие слова и литовских людей дарил. Тому же наказанью подвергся Гаврила Бакин за то, что, будучи в Можайске, хвалил литовского короля и литовских людей перед русскими, называя последних плюгавством; бит кнутом и сослан в Сибирь в тюрьму Любим Ананьев за то, что жил все во дворе у Шеина, был у него в шишах (шпионах) и подслушивал, кто что про него говорил, ссорил воеводу со многими знатными людьми. Тимофей Измайлов, родной брат Артемия, был у государева дела в Москве на казенном дворе, у большой казны в суде, и по государеву указу ему, Тимофею, на казенном дворе быть не велено, а велено его с женою и детьми для измены брата его Артемья сослать в Казань.

Участь Шеина объясняется легко. Военная история Московского государства давно уже обнаружила несостоятельность русского войска в борьбе со шведами и поляками, по недостатку искусства ратного; правительство очень хорошо понимало это и старалось помочь беде; призваны были иностранцы, русских стали учить иностранному строю; но эти первые слабые шаги в деле, разумеется, не могли тотчас же повести к важным результатам. Собравши войско и деньги, нанявши немцев, отправили под Смоленск воеводу, знаменитого защитою этого города; но защищать город и осаждать — две вещи разные; Шеин не успел голодом заставить сдаться Смоленск и скоро сам был осажден королем Владиславом; а тут положение его было совершенно иное, чем прежде в Смоленске: не говорим уже о том, что острожек его не был так укреплен и так выгодно поставлен, как Смоленск, так защищен от убийственных выстрелов Сковронковской батареи, — прежде в Смоленске Шеин был окружен ратными людьми и гражданами, готовыми биться до смерти за священные интересы, а тут в острожке иноземцы дерзко нарушали в его глазах дисциплину, не хотели признавать над собою его власти, не хотели переносить голода, холода, требовали соглашений с неприятелем; русские люди толкуют: где московскому плюгавству сражаться с литовским королем и его людьми? а из Москвы одно обещанье, что идут со всех сторон воеводы на помощь, и в три месяца никакого исполнения обещаний. Измены со стороны Шеина не видно никакой. Но почему же в Москве постарались обвинить Шеина в измене? Причина ясна: Шеин своею выходкою у руки государевой смертельно оскорбил многих сильных людей; тут, как наивно говорит приговор, ему промолчали, потому что имели в нем нужду, да, вероятно, и Филарет не выдал бы своего сострадальца людям, которые за печью сидели: но теперь неудача Шеина затмила его прежние заслуги; Филарета не было в живых, и сильные люди спешили отомстить за свое бесчестье.