Александр Солженицын - Двести лет вместе. Часть первая. В дореволюционной России

• Название: Двести лет вместе. Часть первая. В дореволюционной России
• Автор: Александр Солженицын
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 5-85887-110-0

В своем новом монументальном труде Александр Исаевич Солженицын описывает историю еврейского народа в Российском государстве. Этому сочинению автор отдал десять лет работы за письменным столом и еще добрых сорок потратил на сбор материала и дотошный сравнительный анализ всех кочующих по историческим книжкам сведений, тщательно отсеивая все, что недостоверно, и выстраивая то, что неопровержимо.

Первая часть монографии «Двести лет вместе (1795-1995)» охватывает период с 1795 по 1916 год.

---

И вот, «широкие массы “черты” взирали “с ужасом и подозрением” на русскую школу, не желая и слышать о ней» [274]. – в 1817, затем в 1821 отмечены случаи в разных губерниях, когда кагалы не допускали еврейских детей до обучения русскому языку и в каких-либо общих училищах. Еврейские депутаты в Петербурге настаивали, что «не считают за нужное учреждение [таких] еврейских школ», где преподавались бы какие-либо языки, кроме еврейского [275]. Они признавали только хедер (начальную школу на еврейском языке) и ешибот (повышенную, для углубления знаний по Талмуду); существовал свой ешибот «почти в каждой крупной общине» [276].

Еврейская масса в России находилась как бы в состоянии заколоженном, из которого не могла выйти сама.

Но вот из её среды выступали и первые просветители, однако бессильные что-либо сдвинуть без поддержки российских властей. Это, во-первых, Исаак-Бер Левинзон, учёный, поживший и в Галиции, в соприкосновении там с деятелями Гаскалы, считавший не только раввинат, но и хасидов виновниками многих народных бед. Опираясь на Талмуд же и раввинскую литературу, он доказывал в своей книге «Поучение Израилю», что никак не запрещено еврею знать иноплеменные языки, а особенно государственный где живут, столь необходимый в личной и общественной жизни; что знакомство со светскими науками тоже не угрожает опасностью религиозно-национальному чувству; и что преобладание торговых занятий противоречит и Торе, и разуму, а необходимо развивать производительный труд. – Но для издания этой книги Левинзону пришлось использовать субсидию от министерства просвещения, да он и убеждён был, что культурная реформа в еврействе не может осуществиться без поддержки высших властей [277].

Это, затем, варшавский учитель Гезеановский, который в докладной записке властям, наоборот, не опирался на Талмуд, а решительно выступил против него, приписывая кагалу и раввинату тот «духовн[ый] засто[й], в котором народ словно окаменел»; что только умалением их власти может быть введена светская школа; меламедов (учителей в хедерах) проверять и допускать к преподаванию только пригодных педагогически и морально; устранить кагал от финансового управления; и повысить допустимый брачный возраст.

Ещё ранее их обоих уже упомянутый Гиллер Маркевич в докладной записке министру финансов также писал, что для спасения еврейского народа от духовного и экономического упадка надо уничтожить кагалы; надо обучать евреев языкам, организовать их фабричный труд, но и – разрешить свободно торговать по всей стране и пользоваться услугами христиан.

А позже, уже в 30-х годах, во многом то же повторил и Литман Фейгин, черниговский купец, крупный поставщик, повторил более настойчиво, через Бенкендорфа и в руки Николая I (Фейгин пользовался поддержкой в бюрократических кругах). Он – защищал Талмуд, но винил меламедов, что они «“последние невежды”… преподают богословие, “основанное на фанатизме”», и «внушают детям презрение к прочим наукам, а также ненависть к иноверцам». Он тоже считал необходимым упразднить кагалы. (Гессен, последовательный враг кагальной системы, выражает, что кагал «своим деспотизмом» вызывал «туп[ое] озлобление» в еврейском народе [278].)

Однако ещё долог и долог был путь для прорыва светского образования в еврейскую среду. Исключением были пока только Вильна, где под влиянием связей с Германией укрепилась группа интеллигентов-«маскилим», да Одесса – молодая столица Новороссии, со многими еврейскими выходцами из Галиции (проницаемость границ), но населённая и пестротой национальностей, полная торговым движением, – здесь кагал не чувствовал себя сильным, а интеллигенция, напротив, ощущала себя независимой и культурно (и в одежде, во внешнем виде) сливалась с окружающим населением [279]. Хотя даже «большинство одесских евреев противилось учреждению школы» общеобразовательной [280]. – во многом усилиями местной администрации в 30-х годах и в Одессе и в Кишинёве возникли светские частные еврейские школы и имели успех [281].

А дальше, через XIX век, этот порыв и прорыв российского еврейства к образованию всё нарастал и имел исторические последствия и для России и для всего человечества в XX веке. Российское еврейство большой концентрацией воли сумело выбраться из этого опасно-закоснелого состояния, подняться в рост к живой и многообразной жизни. Уже к середине XIX века зримо проступили близкое возрождение и расцвет российского еврейства – движение всеисторического масштаба, ещё никем тогда не прозреваемого.

Глава 3. При Николае I

Николай I был по отношению к российским евреям весьма энергичен. Источники отмечают, что при нём была издана половина всех законодательных актов о евреях, совершённых от Алексея Михайловича и до смерти Александра II, притом Государь сам вникал в это законодательство и руководил им [282].

В еврейской историографии устойчиво утвердилось, что его политика была исключительно жестокой и мрачной. Однако личное вмешательство Николая I сказывалось далеко не всегда вредно для евреев. Так, одно из ближайших дел по доставшемуся ему наследству было возобновлённое Александром I перед самой его смертью (уже по пути в Таганрог) «Велижское дело» – обвинение местных евреев в ритуальном убийстве христианского мальчика. Оно затем потянулось 10 лет. И, пишет Еврейская энциклопедия, «несомненно, что оправдательным приговор[ом]… евреи были обязаны в значительной степени Государю, добивавшемуся правды, несмотря на противодействие со стороны лиц, которым он доверял». И ещё в другом известном деле, связанном с обвинением евреев («мстиславльское буйство»), «Государь охотно шёл навстречу правде; в минуту гнева наложивший кару на местное еврейское население, он не отказался от признания своей ошибки» [283]. Постановляя оправдательный вердикт по велижскому делу, Николай написал, что делает это «по неясности законных доводов, другого решения последовать не может», но прибавил: «внутреннего убеждения, что убийство евреями произведено не было, не имею и иметь не могу. Неоднократные примеры подобных умерщвлений с теми же признаками», но всегда недостатком доказательств, наводят его на подозрение, что существует среди евреев какая-то изуверская секта, «к несчастью и среди нас, христиан, существуют иногда такие секты, которые не менее ужасны и непонятны» [284]. «Николай I и многие его приближённые продолжали считать, что некоторые группы евреев практикуют ритуальные убийства» [285]. И «благодаря тому, что в течение ряда лет Государь находился под тяжёлым впечатлением кровавого навета… в нём утвердилось предубеждение, будто еврейское вероучение представляет опасность для христианского населения» [286].

Опасность Николай видел в том, что евреи будут обращать христиан в иудейскую веру. С XVIII в. ещё сохранялась память о громком случае обращения в еврейство капитана императорской службы Возницына. В России «со 2-й половины 18 в. группы “жидовствующих” получают весьма широкое распространение». В 1823 министр внутренних дел докладывал о «широко[м] распространении ереси “жидовствующих” в России, оценивая число её приверженцев в 20 тыс. чел.». Начались преследования, под которыми «многие сектанты формально возвратились в лоно православной церкви, продолжая, однако, тайно соблюдать обычаи своих сект» [287].

«Всё это привело к тому, что законодательство о евреях в эпоху Николая I получило… религиозную окраску» [288], и это наложило отпечаток на решения и действия Николая I относительно евреев, как и на настойчивый его мотив в запрете евреям пользоваться христианской прислугой, в частности христианками-кормилицами, ибо «служба у евреев оскорбляет и ослабляет в женщинах христианскую веру». (Но несмотря и на повторные запреты – эти распоряжения никогда «не осуществлялись полностью… услужение продолжалось») [289].

И первая энергичная мера относительно евреев, которою Николай занялся от начала царствования, – уравнять евреев с русским населением в несении всех государственных повинностей, а именно: привлечь их и ко всеобщей личной рекрутской повинности, которой они не знали от самого присоединения к России, евреи-мещане заменяли рекрута уплатой 500 рублей [290], – эта мера движима была не одним государственным соображением уравнения тягот населения (подати всё равно затяжно не уплачивались еврейскими общинами, а ещё перетекали в Россию евреи из Галиции, где они подлежали воинской повинности). Не только тем, что рекрутская повинность «уменьшит число евреев, не занимавшихся производительным трудом» (а в солдаты брали тогда на 25 лет), но и мыслью, что оторванность рекрута от густой еврейской среды будет способствовать приобщению его к общегосударственному порядку жизни, а то и к православию [291]. – Именно развитие этих соображений и привело к значительному утягощению для евреев вводимой повинности – постепенно расширяя и численность призываемых, и их возраст к более раннему.