Сергей Снегов - Норильские рассказы

• Название: Норильские рассказы
• Автор: Сергей Снегов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-265-01817-4

Это сборник автобиографических рассказов известного советского писателя-фантаста, произведения которого переведены больше чем на 10 языков. Рассказов о жизни в тюрьме и, в основном, в Норильском исправительно-трудовом лагере после ареста в 1936 году, сфабрикованного обвинения и жестокого приговора. Атмосфера лагерной жизни, характеры заключенных, их жизнестойкость – главный предмет художественного изображения. Рассказы написаны в 1950-е годы, но опубликованы впервые только в 1991 году.

---

Я тихо плакал. Меня сжигала та же страсть, что его, томило то же высокое человеческое чувство, благороднейшее из человеческих хотений – жизнь свою отдать за други своя! Всем нам было нелегко.

Что еще добавить к этому невеселому рассказу? Дней через десять Бушлов исчез из барака. Ходили слухи,что его отправили в Москву, чуть ли не специальный самолет пригоняли для этого. Еще через полгода, когда ввели генеральские звания, я увидел в «Правде» его фотографию: среди прочих генерал-майоров и он глядел на меня угрюмо и настороженно. На этот раз он был гладко выбрит.

Повесть ни о чём

На несколько лет нашей жизнью стала работа.

Опытный металлургический цех – ОМЦ, – куда меня перевели с площадки Металлургстроя, приткнулся к подножью Шмидтихи, закрывшей всю южную часть горизонта. Нижняя половина горы заросла лесом, выше вздымалась голая вершина, как лысый череп над бородатым лицом. На западе – «валялся Зуб» – невысокая удлиненная гора, в самом деле похожая на выпавший клык. На север, до хмурой цепи Хараелаха, тянулся разреженный лесок, и лишь в провале между Зубом и Хараелахом открывался простор в холодную тундровую даль – великая моховая равнина до самого Полярного океана, болота и камни, камни и болота. Таким предстал мне в сентябре этот сумрачный мир – унылые горы, сдавившие клочок земли, изъязвленный топями, покрытый озерками, как паршою, вечные тучи над горами и землей, стиснутый низким небом воздух – он забивал легкие, как песок, этот сырой холодный воздух… Я не порадовался новому месту обитания. Сгоряча оно показалось мне мрачным, как могила. Даже на площадке Металлургстроя было приятней, там хоть не так нависали над душою горы. Мы стояли с Тимофеем Кольцовым на холмике около нашего опытного цеха, и я сказал, с печалью оглядывая окрестность: «Северный рай, Тимоха: позади – мох, впереди – ох!»

Прошло еще немного времени, и я увидел, что этот оштрафованный природой уголок планеты становится иногда по-праздничному нарядным.

И еще была в нем одна отрадная особенность, мы сразу не оценили ее значения. Место нашей новой работы не опоясывали «типовые заборы», так в проектной документации «производственных зон» именовались колючие изгороди с вахтами и сторожевыми вышками. Правда, здесь не было и важных производственных объектов – несколько складов для механического оборудования, гараж автобазы, кернохранилище геологов и наш опытный цех. И трудились на этом клочке земли всего две-три бригады, каждая со своим охранником – вохровский стрелочек доставлял нас в цех и, прикорнув где-нибудь в затишке, только следил потом, чтобы мы не удалялись от цеха дальше выносной дощатой уборной. И следил, естественно, лениво, ибо вся бригада состояла из «пятьдесят восьмой» – не уголовники, народ, конечно, государственно опасный, но не озорной, к попыткам бегства не склонный. Мы быстро научились использовать леность стража и часто совмещали выходы в уборную с прогулками в близкую тундру. Первым стал предаваться такому недозволенному занятию, пожалуй, именно я – во всяком случае, всех дольше проводил время в местах, которые меж нас именовались многозначительно – «за уборной». К каким последствиям привела практика таких кратковременных «убегов» – мы предпочитали сравнительно нейтральное словечко «убег» грозному слову «побег» – и являются рассказанные в этой главке события.

Сам опытный цех разместился в большом помещении, бывшем складе – с крохотной пристроечкой с одной стороны, кабинетом нашей начальницы. По штатному расписанию мы теперь значились печевыми, горновыми, обжиговщиками, электролитчиками, пирометристами, химиками-аналитчиками, механиками и энергетиками. Мы растерянно оглядывались. Где плавильные и обжиговые печи, химические плиты, вытяжные шкафы? Цеху отпустили должности, но не оборудование – цеха не было. Было высокое запыленное помещение, холодный сарай с земляным полом-. Мы тесной кучкой стояли, как нас привели, посередине сарая, а перед нами прохаживалась, куря длинную папиросу, Ольга Николаевна. На этот раз она была в сапожках, а не в модельных туфлях, в тужурке, а не в бальном платье. Но от нее пахло теми же духами, она была такая же изящная в своей неизящной одежде. Ее рассмешило мое недоумение. – Цех существует, – сказала она. – Цех – это мы с вами. Недостающие помещения мы сами пристроим, печи возведем, а оборудование привезем. Через месяц займемся исследованием металлургического процесса, а пока будем набрасывать на бумаге эскизы новых комнат и копать котлованы для них и печей.

В этот первый день мы всей бригадой взялись за ломы и лопаты. Я валил невысокие столетние лиственницы вокруг цеха, рядом со мной трудился сильный, как медведь, металлург Иван Боряев, нам помогал механик-конструктор Федор Витенз. Около стены здания возвышался столб электрической линии, он должен был попасть в центр пристраиваемой комнаты.

– Комната эта моя! Будущая пирометрическая и потенциометрическая, – сказал я, очерчивая четырехугольник вокруг столба. – Хочу комнату со столбом, на нем я устрою вешалку.

Боряев ухмыльнулся.

– Цех не строится, а размножается почкованием. Для моей плавильной печи мы отпочкуем помещение с другой стороны, а электролизную разместим вот здесь.

– А какие глаза у нашей начальницы! – сказал Витенз, вздохнув и опершись на лопату. – Удивительные глаза. И вообще она хорошенькая.

– Глаза невредные, – подтвердил Боряев. – Большие, как фары, и так же светятся. Ночью сверкнет такими глазищами – отшатнешься!..

– И, кажется, она смотрела больше всего на вас,-продолжал Витенз, улыбаясь мне.-Чем-то вы ее по-особенному привлекали.

– А ведь правда! – сказал Боряев, пораженный. – Она часто поворачивалась в твою сторону. Как это я сразу не сообразил!

Он нахмурился. Он не любил, когда кому-либо оказывалось предпочтение даже в том, чего он и не думал добиваться. Его устраивало только первое место, вообще первое место, все равно, чем ни придется заниматься, но непременно – впереди других. Мы как-то прогуливались по зоне и увидали, что группа заключенных с усилием перетаскивает бревна. Боряев мигом растолкал их, один наворочал больше пятерых, высмеял работяг и, довольный, пошел дальше. Они тоже были довольны неожиданной помощью.

– Бросьте! – сказал я с досадой. – Вам померещилось. А если и смотрела по-особенному, так потому, что я хуже вас обмундирован. У меня украли в бараке хорошие брюки.

Я вскоре отошел от них на другое место. Я боялся, что они снова заговорят об Ольге Николаевне. Куда бы я ни поворачивался, я видел ее глаза, огромные, нестерпимо блестящие, не светившие, но сжигавшие – все во мне волновалось от их сияния. Говорить об этом было немыслимо.

Вскоре я уже развешивал свои вещи на столбе, торчавшем посреди комнаты. Комната была великолепная – узенькая, низенькая, с покатым потолком, в два окна, на одну дверь. Тимофей Кольцов прозвал ее гробиком, Иван Боряев – логовом, а дядя Костя, забредший зачем-то в нашу зону – он был бесконвойным, – сказал с уважением:

– Правильная ховирка! Скамейку пошире да столик повыше – и в лагерь можно не заявляться.

Столик вскоре привезли, скамейки мы сколачивали сами. Не хватало лишь батареи центрального отопления, но вскоре появилась и она. И тут обнаружилось, что батарея поставлена впустую. На базе нашему цеху не выдали котла Ольга Николаевна осмотрительно запаслась предписанием начальника комбината, но в Техснабе посмеялись и над ней, и над предписанием.

– У нас остался один котелок нужной вам небольшой производительности, – разъяснили ей – А на этот один котелок выдано четыре разрешения. Все разрешения подписывал начальник комбината.

Возмущенная, она побежала в управление. Но Завенягин в это время был в Дудинке, где заканчивалась навигация, а его заместители отказались вмешиваться в такое щекотливое дело. Ольга Николаевна упала духом Она вызвала нас в свой крохотный кабинетик и объяснила, что с мечтой о центральном отоплении приходится распроститься. Это означало, что в наступающую зиму без интенсивного подогрева мы не сможем пустить электролиз и половина намеченных исследовательских тем останутся нереализованными.

– Будем выкладывать голландки, – с грустью сказала наша начальница. – От холода не умрем. Чего-чего, а угля в Норильске хватает.

– Подождем класть печи,-сказал Боряев. – Разрешение начальника комбината у вас есть? Так в чем дело? Поедем на базу, отыщем этот котелок и, никому не докладываясь, уведем. Там охраняются одни склады, а он, конечно, лежит на земле в стороне от складов.

Ольга Николаевна любила рискованные предприятия.

– Вы, стало быть, предлагаете украсть котел?

– Увести! – поправил Боряев.-У нас такие операции называются – уводить.

– Правильно, уводить! – подтвердил я. – У меня недавно стащили брюки и посуду и объяснили, что не украли, а увели. Согласитесь, это звучит благопристойней.