Лемони Сникет - Зловещая лесопилка

• Название: Зловещая лесопилка
• Автор: Лемони Сникет
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Сказка
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00547-Х

Злосчастная судьба забрасывает сирот Бодлер в ужасное, мрачное и абсолютно не подходящее для маленьких детей место — на лесопилку «Счастливые запахи», где за каждым бревном их подстерегают беды и напасти. Жевательная резинка вместо завтрака, громыхающие, смертельно опасные станки и загадочная оптиметрия — вот из чего теперь состоит жизнь бодлеровских сирот.

---

Дети вздохнули и поднялись на ноги. Они уже давно оставили надежду убедить Мастера Флакутоно в том, что они не лилипуты. Они помахали Чарльзу на прощание и медленно направились к ждущим их доскам. Мастер Флакутоно шел за детьми, и в этот самый момент сыграл с одним из Бодлеров шутку, какую, надеюсь, с вами никто и никогда сыграть не пытался. Эта шутка состоит в том, что вы вытягиваете ногу перед тем, кто идет впереди, отчего он спотыкается и падает на землю. Такое однажды проделал со мной полицейский, когда я нес в руках хрустальный шар, принадлежавший одной гадалке-цыганке, которая так мне и не простила того, что я свалился и вдребезги разбил ее шар. Это злая шутка, сыграть ее крайне просто, и мне неприятно говорить, что Мастер Флакутоно прямо сейчас сыграл ее с Клаусом. Клаус упал на пол, очки соскользнули с его носа и завалились за доски.

— Эй! — закричал Клаус. — Это вы подставили мне подножку?

Один из самых досадных аспектов шутки такого рода — это то, что человек, который ее проделывает, притворяется, будто не понимает, о чем идет речь.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Мастер Флакутоно.

Клаус был слишком раздосадован, чтобы спорить. Он встал, а Вайолет пошла за его очками. Но, наклонившись, чтобы поднять их, она сразу увидела, что дело очень, очень плохо.

— Скруч! — взвизгнула Солнышко, и была права. Мало того что, скользя по полу, очки Клауса покрылись царапинами, вдобавок они сильно ударились о доски. То, что подняла Вайолет, было похоже на произведение современной скульптуры, которое когда-то создала одна моя приятельница. Эта скульптура называлась «Искривленное, Треснувшее и Безнадежно Сломанное».

— Очки моего брата! — закричала Вайолет. — Они искривились и треснули! Они безнадежно сломаны, а без них он почти ничего не видит!

— Тем хуже для тебя, — пожимая плечами, сказал Клаусу Мастер Флакутоно.

— Не говорите глупостей, — сказал Чарльз. — Мастер Флакутоно, ему нужны новые очки. Это и ребенку видно.

— Только не мне, — сказал Клаус. — Я почти ничего не вижу.

— Возьми меня за руку, — сказал Чарльз. — Ты никак не можешь работать на лесопилке, если не видишь, что делаешь. Я немедленно отведу тебя к глазному врачу.

— Благодарю вас, — сказала Вайолет с облегчением.

— Разве здесь поблизости есть глазной врач? — спросил Клаус.

— О да, — ответил Чарльз. — Ближайший врач — это доктор Оруэлл, та, что написала книгу, про которую вы говорили. Офис доктора Оруэлл почти сразу за воротами завода. Я уверен, что по пути сюда вы его заметили. Он построен так, чтобы походить на гигантский глаз. Идем, Клаус. — Ах нет, Чарльз! — сказала Вайолет. — Не водите его туда.

Чарльз поднес к уху сложенную рупором ладонь.

— Что ты сказала? — прокричал он.

Рабочие уже вернулись на свои места, Фил запустил веревочный станок, и клубок веревки с оглушительным жужжанием начал вращаться в своей клетке.

— На этом здании стоит знак Графа Олафа! — тоже прокричал Клаус, но Мастер Флакутоно загромыхал кастрюлями, и Чарльз только покачал головой, давая понять, что не слышит слов среднего Бодлера,

— Твауши! — попыталась предостеречь Чарльза Солнышко, но он только пожал плечами и повел Клауса к выходу.

Бодлеры-сестры переглянулись. Жужжание не утихало, Мастер Флакутоно без передышки грохотал кастрюлями, но то были не самые громкие звуки, которые слышали две девочки. Чарльз все дальше и дальше уводил их брата, и оттого громче станков, громче кастрюль был неистовый стук их сердец.

Глава шестая

— Послушайте, вам не о чем беспокоиться, — говорил Фил, глядя, как Вайолет и Солнышко тычут вилками в свою запеканку.

Было время обеда, но Клаус все еще не вернулся от доктора Оруэлл, и сестры умирали от беспокойства. Идя вместе с другими служащими после работы через двор, Вайолет и Солнышко тревожно вглядывались в деревянную калитку, которая вела в Полтривилль, но, к великому огорчению, никаких признаков Клауса не обнаружили. Придя в общежитие, Вайолет и Солнышко стали высматривать его в окно и так волновались, что лишь через несколько минут сообразили, что окно не настоящее, а нарисовано на стене шариковой ручкой. Тогда они вышли и сели на пороге, глядя на пустой двор, пока Фил не позвал их ужинать. И вот время близится ко сну, но мало того, что брат не вернулся, так еще и фил настаивает, что им не о чем беспокоиться.

— А я думаю, нам есть о чем беспокоиться, — сказала Вайолет. — Очень даже есть. Клауса нет целый день, и мы с Солнышком опасаемся, что с ним могло что-нибудь случиться. Что-нибудь ужасное.

— Босу! — подтвердила Солнышко.

— Я знаю, что маленькие дети часто боятся врачей, — заметил Фил, — но врачи — ваши друзья, они не могут сделать вам больно.

Вайолет посмотрела на Фила и поняла, что их разговор ни к чему не приведет.

— Вы правы, — устало проговорила она, хотя он был далеко не прав.

Всякому, кто когда-либо бывал у врача, известно, что врачи вовсе не обязательно ваши друзья, не больше, чем почтальоны ваши друзья, не больше, чем мясники наши друзья, чеммастера по ремонту холодильников ваши друзья. Врач — это всего лишь человек, который по долгу службы должен делать так, чтобы вы почувствовали себя лучше, и если у вас когда-нибудь было пулевое ранение, то вы прекрасно знаете, что фраза «Врачи не могут сделать вам больно» звучит просто нелепо. Вайолет и Солнышко тревожились, разумеется, не о том, что их брат получил пулевое ранение, а о том, что доктор Оруэлл так или иначе связана с Графом Олафом, но любая попытка объяснить такие вещи оптимисту обречена на провал. Поэтому они просто тыкали вилкой в запеканку и ждали брата, пока не пришло время спать.

— Наверное, доктор Оруэлл не укладывается в график, — сказал Фил, когда Вайолет и Солнышко примостились обе на нижней койке. — Наверное, в ее приемной яблоку негде упасть. — Суски, — грустно сказала Солнышко, что означало нечто вроде: «Надеюсь, что так, Фил».

Фил улыбнулся сестрам и выключил в общежитии свет. Несколько минут рабочие о чем-то перешептывались потом замолкли, и вскоре дружный храп окружил Вайолет и Солнышко. Девочки, конечно, не спали, со все возрастающим смятением всматривались они в темноту. Солнышко издала грустный звук, похожий на скрип отворяющейся двери, и Вайолет взяла в ладони распухшие от завязывания узлов пальцы сестры и ласково подула на них. Но хоть бодлеровским пальцам стало немного легче, бодлеровским сестрам легче не стало» Прижавшись друг к дружке, они лежали на койке, стараясь представить себе, где сейчас Клаус и что с ним происходит. Но в том-то и беда: одна из самых скверных особенностей Графа Олафа заключается в том, что его преступные приемы столь бессовестны, что совершенно невозможно представить себе, какую пакость он держит про запас. Дабы прибрать к рукам состояние Бодлеров, Граф Олаф совершил так много ужасных деяний, что Вайолет и Солнышку было нестерпимо тяжело думать, в каком положении может сейчас находиться их брат. Становилось все позднее и позднее, и сестрам рисовались все большие и большие ужасы, которые происходят с братом, тем временем как они лежат в общежитии и не могут ему помочь. '

— Стинтамкуну, — прошептала наконец Солнышко.

Вайолет кивнула. Они должны идти его искать.

Выражение «тихо, как мыши» вводит нас в заблуждение, ведь мыши часто бывают очень шумными, поэтому и люди, которые ведут себя тихо, как мыши, могут пищать и шуршать. Более приемлемо выражение «тихо, как мимы», ведь мимы — это люди, которые разыгрывают свои театральные номера, не произнося ни звука. Мимы раздражают и вызывают чувство неловкости, но они гораздо тише мышей, так что выражение «тихо, как мимы» более уместно при описании того, каким образом Вайолет и Солнышко выбрались из койки, на цыпочках пересекли спальню и вышли в ночь.

Светила полная луна, и дети как завороженные устремили взгляд в дальний конец погруженного в тишину двора. В лунном свете пыльная, вытоптанная земля казалась им такой же странной и вселяющей суеверный ужас, как поверхность луны. Вайолет взяла Солнышко на руки и пошла через двор к тяжелой деревянной калитке, ведущей на улицу. Слышался только шорох шагов Вайолет. Сироты не могли припомнить, когда они в последний раз были в таком тихом, спокойном месте, и поэтому внезапный скрип заставил их вздрогнуть от неожиданности. Скрип был шумным, как шуршание мыши, и донесся оттуда, куда они шли. Вайолет и Солнышко пригляделись во мраке, снова послышался скрип, деревянная калитка распахнулась, и в ней показалась невысокая фигурка, которая медленно шла по направлению к ним.

— Клаус, — сказала Солнышко, так как одним из немногих нормальных слов, которыми она пользовалась, было имя ее брата.

И Вайолет с облегчением увидела, что к ним приближается не кто иной, как Клаус. На нем были новые очки, которые отличались от прежних лишь тем, что были совсем новыми и от этого блестели в лунном свете. Он сдержанно и как-то странно улыбнулся сестрам, словно он их не слишком хорошо знает.