Борис Шапошников - Мозг армии. Том 1

• Название: Мозг армии. Том 1
• Автор: Борис Шапошников
• Издательство: Военгиз
• Жанр: История
• Год: 1927

Книга Б.М. Шапошникова «Мозг армии» знакомит читателя с основными взглядами на характер войны и ее масштабы, дает представление о структуре генерального штаба как органа верховного главнокомандования и о сущности его работы, о требованиях, предъявляемых современной войной к полководцу, к органам оперативного управления и их работникам. Наконец, она знакомит читателя с функциональной деятельностью генерального штаба по подготовке экономики страны к войне. Появление труда «Мозг армии» вызвало живой интерес среди командного состава РККА и нашло широкий отклик на страницах военной печати как у нас в стране, так и за рубежом. Много лет прошло после выхода в свет трех книг «Мозг армии», многое, конечно, за это время изменилось; жизнь внесла немало изменений и в выводы, изложенные в них. Но и сегодня значение труда Б.М. Шапошникова по-прежнему огромно…

---

«Война ведется не только в мозгу, как это думают некоторые люди. Мозг скорее является органом разрабатывающим, чем творческим. Мозгам надо доставить всевозможные данные, а последние являются позитивными.

Разум, суждение и индукция перерабатывают эти данные, в результате чего выходит комбинация, проект операции (часть умозрительная). Затем чтобы уяснить, насколько эта идея осуществима в жизни, необходимо вмешательство расчета (позитивная часть)».

«В зависимости от фазы изменяются сущность и условные задачи. В области теории господствуют разум и воля: действие здесь имеет преимущественно духовный характер. Это – искусство с сопровождающими его неожиданностями, произволом, порывами и беспредельностью».

«Затем надо покинуть эти высоты, где господствует полная свобода, и снизойти на землю, где все является сплошным препятствием, перейти от воображаемого к действительному, привести в движение отдельные единицы, импульсировать массы, преодолевать сопротивление, удовлетворять все требования, предвидеть, рассчитывать. Здесь искусство блекнет, и на сцену выступает наука со всей своей точностью и позитивизмом».

«Поэтическая сторона войны постепенно сходит на нет, – выводит Леваль. – Ее блестящее очарование уступает место механизму. Искусство отворачивается от идеального и все больше и больше уклоняется к реализму; это следствие, вытекающее из техники».

По мнению Леваля, «много говорят о гении… Гений, несомненно, является природным дарованием, так как предпосылками его являются широкая интеллектуальность и очень всесторонний ум…» Отсюда вывод: «Одних природных дарований недостаточно для создания военного вождя. Сторонники врожденных идей тщетно стремятся поставить вновь на первый план вдохновение. Вдохновения больше нет, если оно вообще когда-либо существовало»… «Знание теперь полезнее, чем когда бы то ни было. Широкое распространение новых изобретений все больше стремится сгладить моральные различия между нациями: превосходство окажется за наилучше вымуштрованными, за более искусными, за лучше обученными: но весы судьбы, конечно, всегда чутко отзовутся, если на одну из чашек будет положен гений вождя».

Успехи Мольтке Леваль объясняет именно большим наличием научности, чем искусства: «Фельдмаршал Мольтке проявил гораздо больше научности, чем искусства, машинизация у него преобладала над замыслом».

«Организация и командование важнее всею, – писал Бональ. – Одних военных добродетелей недостаточно. Нужно, чтобы, кроме них, были крупные интеллигентные силы, которые продолжительное время работали бы по доброму методу и в благоприятствующей им среде».

Идея «военного мандарината» заполняла галльские умы, объяснившие свои неудачи 70 года безграмотностью в военном деле их маршалов III империи, стремившихся основать свои действия на волевых качествах полководца.

Мы не коснулись русских взглядов на полководца; они с легкой руки Леера, несли в себе предпочтение интеллектуализма, а такие мыслители, как Драгомиров, оказывались пророками в пустыне. Правда, нужно сказать, что интеллектуализм, особенно у русских, не прививался, и русские полководцы не прочь были выдвинуть на первое место «вдохновение», ибо оно не утруждало мозгов в предварительной работе – преимущество, очень важное для русских генералов. Вернее сказать, русская военная мысль не имела устойчивых взглядов на роль и значение полководца в современных условиях и с любовью культивировала идею Суворова: «Полная мочь избранному полководцу», тем более, что она хорошо обеспечивала «военных мандаринов», каковыми были русские полководцы перед мировой войной, да и во время се.

На протяжении последней на нашей памяти прошло много различных «военных мандаринов» – интеллектуалистов и волюнтаристов, и ныне большинство из них, потеряв свои отличительные шарики, порой раздумывают о том, что требуется от полководцев наших дней, и делятся своими думами с нами.

Кое-какие из этих дум, особенно тех мандаринов, которые оказались ни обломках крушения, мы позволим предложить читателям нашей повести. Искать сейчас правды в заявлениях полководцев, оставшихся еще в славе, полагаем трудным по мотивам личного характера этих людей.

Итак, обратимся к знаменитой «паре» мандаринов, кои особо претендовали на роль великих людей – Гинденбургу и Людендорфу.

Эти «государственные мужи» наших дней откровенно нам заявляют, что политикой особенно они не интересовались.

«Политическими деятелями и партиями я никогда не интересовался», говорит нам Людендорф, но в то же время и открывает, что это, собственно, касалось тех партий, которые говорили «о соглашении, вместо того, чтобы подымать боеспособность нации». «Правительство и партии большинства сошлись между собою и внутренне отклонили меня с моим солдатским мышлением».

«Ясно, что я нашел больше последователей среди тех партий, которые, подобно мне, считали соглашение, в виду разрушительных стремлений врага, невозможным, и поэтому выступали за максимальное проявление энергии в ведении войны. Я никогда не обращался к ним, но они мне доверяли. Это было меньшинство правой ориентировки. Поэтому те другие заклеймили меня именем «реакционера», хотя я думал только о ведении войны».

«Я ни «реакционер», ни «демократ», – продолжает известный начальник штаба. – Во время войны моя цель была такой: величайшая энергия в ведении войны и упрочение военной и равноценной ей сельскохозяйственной жизненной возможности для будущего Германии».

Оказывается, недоброжелатели и друзья втягивали Людендорфа в «партийные разногласия», а его протесты оказывались тщетными, ибо «правительству удобно было найти громоотвод», который в сущности руководился «прямым солдатским мышлением».

Мы отлично знаем, что это далеко обстояло не так, как рисует нам Людендорф, пытавшийся взять в свои руки управление всей страной. Что ему для этого не хватило – также известно; он не был «государственным мужем», а лишь после войны занялся изучением вопросов, кои оказывают влияние на войну не меньше, чем чисто военные факторы.

«Руководимый прямым солдатским мышлением» Людендорф открывает нам, что «управление фронтом, забота об армии и о поддержании боеспособности родины стояли на первом месте среди всех работ. Военно-политические вопросы будущего шли только во второй линии». Ныне мы знаем, что дала первая линия, а вторая, незнакомая первому генерал-квартирмейстеру, не могла ей оказать уже поддержки. Между тем, немецкие же мозги Клаузевица думали на этот счет так: «никто не начинает войны (или, по причиной мере, действуя разумно, не должен бы начинать) не сказав себе: «Чего он желает достичь войной и чего в самой войне». «Первое – это цель войны», учит Клаузевиц, «а последнее – цель, поставленная войне».

Патрон Людендорфа Гинденбург в своих воспоминаниях, более слабых в литературном отношении, вторит своему начальнику штаба.

«И во время моей деятельности на высших командных постах на Востоке, и после моего назначения начальником генерального штаба армии, у меня не было потребности заниматься вопросами современной

политики больше, чем это было безусловно необходимо. Правда, в условиях позиционной войны я считал невозможным для военного командования совершенно отмежеваться от политики».

«Со мной согласятся, что резкой границы между политикой и военным руководством нет, – открывает нам Гинденбург. – Они должны еще в мирное время согласовать свои действия. Ко время войны, которая поглощает все их силы, они должны дополнять друг друга».

Такие взгляды на политику и стратегию были в сущности у всех полководцев мировой войны, и когда в той или другой армии правительство, политические партии большинства, хотели взять в свои руки управление страной, то они встречали резкий отпор своих «военных мандаринов».

В наши задачи не входит давать оценку указанных выше германских мандаринов, что сделал лучше нас в Германии Дельбрюк в отношении Людендорфа. Доказывая политическую безграмотность этого злобного тевтона, профессор истории приходит к выводу, что «самые крупные стратеги в большей мере оказывались государственными деятелями». Что же представлял собою Людендорф в «первичном» всех общественных отношений – экономике. Дельбрюк дает нам ответ устами другого деятеля, экономиста: «нами правит сошедший с ума кадет», с тупым отчаянием сказал мне как-то на повороте в 1917-18 гг. один из близко стоявших у решения этих (экономических) дел». По-видимому, этот деятель был не из числа «правых», которым был и остается любезен «сошедший с ума кадет». Как ни соблазнителен путь критики деяний и мыслей Людендорфа, мы не имеем права становится на этот путь. так как он отвлечет нас от поставленной себе задачи. Мы бросим беглый взгляд лишь на его суждения о военных качествах полководца.