Вячеслав Шишков - Странники

• Название: Странники
• Автор: Вячеслав Шишков
• Жанр: Историческая проза

---

Амелька говорил теперь крикливо, раздраженно, как бы бичуя самого себя. Филька внимательно слушал и неодобрительно крутил головой.

— Ты бы в детдом старался. Там, толкуют, шибко хорошо…

— А ты был там? Ну, так и молчи! — вспылил Амелька. — Вот я был, так и знаю. Парнишке надо ремеслу учиться, а ему банку с лягушками да золотых рыбок по ученью в нос суют, называется аквариум, да игрушки, чтобы из глины ляпал, да какие-то кубики из картонки, черт их не видал. Нет, детдом нам не с руки… Да я и устарел для этого.

В таких разговорах они пересекли железнодорожное полотно и пошли вдоль путей.

— Помню, в детдоме один парнишка был, ну, прямо, еж! Уж как его приручить хотели, — нет! Написал на доске в классе «исплататоры», все бросил, забился в уборную, за печку. Он там от скуки целыми днями считал, сколько поездов пробежит, — дом был возле железной дороги, — сколько галок пролетит, сколько пьяных пройдет, все считал. А потом повесился,

— Ой, ты! — пожал плечами Филька.

Ребята шли среди вагонного кладбища, — оно разлеглось на целую версту. Одних только классных вагонов здесь было сотни две. Амелька, проходя мимо вагонов, цепко присматривался к ним. Наконец стал:

— Здесь.

Филька заметил на ржавом бандаже колеса намеченные мелом крестики, кружочки, птички.

— Это знаки наши, — пояснил Амелька и постучал в облупленную стенку.

— Кто? — послышалось ив вагона.

— Свои. Двое нас.

— Обзовитесь!

— «Наши с краю»…

— «Ваших нет!» — Дверь вагона с треском отворилась, вышел босоногий, весь какой-то щетинистый подросток и сердито махнул рукой: — Хряйте, хряйте восвояси по шпалам прочь!

— Нам бы переночевать, — притворяясь тихоньким, покорно сказал Амелька.

— По двугривенному с рыла за ночь. И чтобы без шухеру: у нас строго, живо нос балахоном сделаем.

— Ша! — хрипло, повелительно вдруг оборвал Амелька. — Вожак дома, Петька Болт? — И, оттолкнув мальчишку, вошел в вагон. За ним прошмыгнул и Филька.

Вагон напоминал собою загаженный свиной хлев: по всему полу — грязная давнишняя солома, арбузные корки, гнилая картошка, огрызки яблок, огурцов. Из угла в угол — веревка, на ней — рваная ветошь. В вагоне холодней, чем на улице: печки нет, да и топить нельзя — солома.

В углу, возле окна, лежал на ободранном диване курносый и большегубый, чисто бритый парень лет двадцати. От него несло винным перегаром; его глаза опухли; видно, что он изрядно вчера кутнул.

— Здорово, Петька, — подсел к нему Амелька. — Сармак есть? Я в нужде: нашу баржу разорили, большой шухер был. Хочешь не хочешь — долг плати.

— Я не отрекаюсь, — неприятным сиплым голосом ответил Петька Болт, все еще лежа на диване. — Только сармаку нет. Вот получи две вши да рыжик . Рыжик я тоже за вошь считаю, итого тридцать рублей долой — за мной семьдесят.

Петька Болт вынул из-за голенища два червонца и золотое кольцо.

— Когда у вас дело будет? — спросил Амелька, разглядывая на свет червонцы, не фальшивые ли.

— Не знаю. Тихо у нас, — сказал Петька Болт, достал из-под головы бутылку с водкой, отпил глотка два, протянул Амельке.

На Амельку глядели с полу четыре острых глаза. Вот высунулись из соломы две встрепанных головы и закричали:

— Амелька, долг!

— Какой еще долг? — оторвался Амелька от бутылки.

— Забыл? Я Колька Снегирь, помнишь, в чайнухе?

— Я Митя Хромой, у перевоза денег тебе одолжал, пятерку.

Амелька бросил им червонец:

— Нате, гады. Квиты!

— Теперь, айда в чайнуху, чаю выпьем, пирога с рыбой потребуем: у меня деньжата завелись, — сказал Амелька, когда они подходили к базарной площади.

И только он проговорил, как его схватил за ворот подкравшийся сзади милиционер, Филька стремглав бросился в проулок. Амелька же вскрикнул и упал на мостовую. Он весь задергался, все тело изгибалось в дугу, руки и ноги корчились в судорогах, пальцы рук вывертывались назад, лицо потемнело, покрылось обильным потом.

И сразу же — толпа. Сердобольные кричали:

— Господи, царь небесный!.. Припадочный.

— Ах, несчастный…

— Граждане! Чем бы прикрыть… Нет ли простыни?.. Либо фартука?..

У Амельки правый глаз закатывался под лоб, сверкали покрасневшие белки, левый — расширенным зрачком таращился на кончик носа.

— Братцы, в больницу бы…

— Товарищ милицейский, зови скорую помощь… Умирает.

Вдруг на устах припадочного появились клубы пены, мелкая дрожь прокатилась по лицу. Это сразу проняло милиционера.

— Граждане, доглядите! Он натуральный ворина… Я сейчас. — И, придерживая у бедра кобуру с наганом, он побежал в телефонную, стоявшую через дорогу будку.

Припадочный вытянулся, как мертвый, захрипел и судорожно взметнул руками; тетки со страхом перекрестились. Через секунду Амелька внезапно вскочил и устрашающе дико заорал:

— Прочь!! Съем!!

Толпа шарахнулась в сторону. Амелька же с хохотом помчался, как стрела.

— Это «скорая»? — надрывался милиционер. — Живо гони на базар! Человек кончается… Говорит постовой милиционер номер тридцать семь.

16. МЕШОЧНЫЙ ПРОМЫСЕЛ. ЧЕРТИ

Амелька прибежал домой и никому ни слова. У него дрожали кисти рук, он как-то устало улыбался, а ночью бредил: ловкое притворство все-таки взвинтило его нервы.

Утром ребята закричали:

— Карась пришел!

Одноглазый мальчонка, бывший сподручный Амельки, вошел в трущобу молча, ни с кем не поздоровался и сразу же стал шарить по углам:

— Пошамать бы, — сказал он тихим голосом, — оголодал без вас.

Ему дали огрызок булки, колбасы. Единственный глаз его заблестел звериной жадностью, белые зубы с наслаждением рвали пищу. Утолив голод, он сказал:

— Уфф!.. Ребята, там, на улке, «красивый» ждет. Инженер Вошкин отворил дверь и позвал:

— «Красивый», хряй…

Озираясь на тьму прищуренными глазами, несмело вошел прилично одетый мальчик и остановился у порога, держа в руке зимнюю, с наушниками, шапку. На нем опрятное пальто темно-синего сукна и прочные сапоги.

Филька удивился: почему ж это назвали мальчишку «красивым», когда у него приплюснутый нос, толстогубый рот, раскосые китайские глаза и оттопыренные, как у барана, уши?

— Из какого дома? — спросил Амелька.

— Из Розы Люксембург.

— На зиму глядя только дураки бегают, — сказал Амелька.

«Красивый» вынул носовой платок, стряхнул им мусор со скамейки, сел, ответил пискливо:

— Заведующий очень балда. Очень трудные задачи из арифметики. А с зимы хотят немецкий язык… Ну их к монаху! Я по воле стосковался. Кругом солнышко светит, потом снежок полетит. Я сижу под окном, сижу и гляжу: разные люди ходят, собачонки, барышни, а я сижу, все гляжу да песни пою: «В неволе сижу, на волю гляжу, а сердце так жаждет свободы». И до черта захотелось, ребята, в Крым, на курорт. Вот бежал.

Все сочувственно захохотали. Амелька подмигнул своим:

— Нашего полку прибыло. Мы — туда же. Карась, зарегистрируй гопника. Амуницию выдай, чтоб по форме, с кандибобером, высший сорт. — Амелька ухмыльчиво прищурился на «красивого», весело сморкнулся на пол и добавил: — А шкурку евоную вместе с сапогами Матрешихе на толчок снеси, да не продешеви, а то пятки к затылку подтяну.

* * *

Вечером Амелька сказал:

— А все-таки надо насчет дальнейшей жратвы промыслить… Разве котиков половить?

— Что ж, — встрепенулся Пашка Верблюд и с ожесточением поскреб свой горб. — Дело к зиме, кыскины шкурки с руками оторвут!

— А я, братишки, знаю как… — проговорил Карась. — Другие дураки сначала удавят кошку, а потом обснимывают мертвую. А надо с живых сдирать кожу, как чулок. Кошке тогда сильно больно, поэтому вся шерсть дыбом, и шкура самая добрая получается, с ворсом…

— Нет, братва… Это дело — тьфу! А вот что… — И Амелька начал выкладывать свои соображения.

Его слушали внимательно. «Красивый», одетый теперь в рвань и дырявые валенки, поощрительно кивал Амельке головой.

Вожак Амелька знал, что со станции ежедневно отправляются два состава поездов, груженных белой мукой. Он с братией раздобыл дюжину пустых мешков и ночью повел ребят прочь от вокзала вдоль путей. Когда полотно дороги пошло в гору, Амелька остановился и сказал:

— Тут поезд делает тихий ход. Вошкин, стой здесь, Пашка — еще дальше, Степка — еще дальше. И остальные так же — на пять сажен друг от дружки. Приготовьте ножи. Сбоку вагонов будут висеть мешки — живо срезай, чтобы упали. Только и всего. Один промахнется, другой срежет.

Он дал ребятам по две понюшки кокаина и зашагал с мешками к семафору.

Остановившись на удобном месте, Амелька точно так же зарядил обе ноздри крепкими понюшками. От этого бдительность его стала острее, и внимание сосредоточилось в глазах, в руке, державшей нож.

Так он поступал всегда, когда шел «на дело».

Ночь была темная и тихая. Над станцией висело зарево от электрического света. Красные, зеленые, белые огни светились повсюду на развитии путей.