Пьер Бомарше - Севильский Цырюльник, или Тщетная предосторожность

• Название: Севильский Цырюльник, или Тщетная предосторожность
• Автор: Пьер Бомарше
• Жанр: Зарубежная классика

---

Бомарше Пьер Огюстен Севильский Цырюльник, или Тщетная предосторожность

ПЬЕР ОГЮСТЕН КАРОН де БОМАРШЕ

СЕВИЛЬСКИЙ ЦЫРЮЛЬНИК

ИЛИ

ТЩЕТНАЯ ПРЕДОСТОРОЖНОСТЬ

Комедия в четырех действиях

Я был отцом и умереть не мог! "Заира", действие II

Действующие лица

Г р а ф А л ь м а в и в а, испанский гранд, тайный поклонник Розины. Б а р т о л о, доктор, опекун Розины. Р о з и н а, особа благородного происхождения, воспитанница Бартоло. Ф и г а р о, севильский цырюльник. Д о н Б а з и л ь, органист, дающий Розине уроки пения. В е с н а, престарелый слуга Бартоло. Н а ч е к у, другой слуга Бартоло, малый придурковатый и вечно сонный. Н о т а р и у с. А л ь к а л ь д, блюститель закона. А л ь г у а с и л ы и с л у г и с факелами.

Костюмы действующих лиц, соответствующие старинным испанским

Г р а ф А л ь м а в и в а. В первом действии появляется в атласном камзоле и в атласных коротких штанах; сверху на нем широкий темный испанский плащ; шляпа черная, с опущенными полями, вокруг тульи цветная лента. Во втором действии он в кавалерийской форме, в сапогах и с усами. В третьем действии он одет бакалавром: волосы в кружок, высокий воротник, камзол, короткие штаны, чулки, плащ, как у аббата. И четвертом действии на нем великолепный испанский костюм, часть которого составляет роскошный плащ; сверху на нем его обычный плащ, широкий и темный. Б а р т о л о. Короткополый наглухо застегнутый черный костюм, большой парик, брыжи и отложные манжеты, черный пояс; когда он выходит из дому, то надевает длинный яркокрасный плащ. Р о з и н а одета, как испанка. Ф и г а р о. На нем костюм испанского щеголя. На голове сетка; шляпа белая с цветной лентой вокруг тульи; на шее свободно повязанный шелковый галстук; жилет и короткие атласные штаны на пуговицах, с петлями, обшитыми серебряной бахромой; широкий шелковый пояс; на концах подвязок кисти; яркий камзол с большими отворотами, одного цвета с жилетом, белые чулки и серые туфли. Д о н Б а з и л ь. Черная шляпа с опущенными полями, сутана без брыжей и манжет, длинный плащ. В е с н а и Н а ч е к у. Оба в галисийских костюмах, волосы заплетены в косичку, на обоих светложелтые жилеты, широкие кожаные пояса с пряжками, синие штаны и такие же куртки, рукава которых, с разрезами для рук возле плеч, откинуты за спину. А л ь к а л ь д. В руке у него длинный белый жезл.

Действие происходит в Севилье; первый акт -- на улице, под окнами Розины, остальные -- в доме доктора Бартоло.

* ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ *

Сцена представляет улицу в Севилье; во всех домах окна забраны решеткой.

ЯВЛЕНИЕ I

Г р а ф один, в широком темном плаще и шляпе с опущенными полями. Прохаживаясь по сцене, вынимает часы.

Я думал, сейчас больше. До той поры, когда она имеет обыкновение показываться в окне, ждать еще долго. Ну, ничего: лучше прийти раньше времени, чем упустить возможность увидеть ее. Если б какому-нибудь придворному любезнику могло прийти в голову, что я, в ста лье от Мадрида, каждое утро стою под окнами женщины, с которой ни разу словом не перемолвился, он принял бы меня за испанца времен королевы Изабеллы. А что в этом такого? Все охотятся за счастьем. Мое счастье заключено в сердце Розины. Но как же так? Подстерегать женщину в Севилье, когда в столице и при дворе сколько угодно вполне доступных наслаждений? Вот их-то я и избегаю. Я устал от побед, беспрерывно доставляемых нам корыстью, обычаем или же тщеславием. Это так отрадно, когда тебя любят ради тебя самого! И если бы с помощью этого переодевания я мог убедиться... Кого-то черт несет!

ЯВЛЕНИЕ II

Ф и г а р о, граф прячется. Фигаро весело напевает; за спиной у него гитара на широкой ленте, в руках бумага и карандаш.

Прогоним грусть: она Нас заедает! Без песен и вина Жизнь даром пропадает! И каждый -- если он На скуку обречен - Исчахнет от забот И дураком умрет!

Пока что, право, недурно.

И дураком умрет, Лень и вино -- мои две страсти: Они мне сердце рвут на части...

Да нет, они его не рвут, они оба мирно уживаются в нем...

И спорят в сердце из-за власти...

А разве говорят: "спорят в сердце"? А, боже мой, наши сочинители комических опер в такие тонкости не входят! В наше время чего не следовало бы говорить, то поется. (Поет.)

Лень и вино -- мои две страсти: Обеим предан я равно...

Мне бы хотелось в заключение придумать что-нибудь необыкновенное, блестящее, сверкающее, содержащее в себе определенную мысль. (Становится на одно колено и пишет напевая.)

Обеим предан я равно: Лень для меня источник счастья, А радость мне дает вино.

Э, нет, это плоско. Не то... Здесь требуется противопоставление, антитеза:

У лени я всегда во власти, Вино же...

Ага, канальство, вот оно...

Вино же--верный мой слуга!

Молодец, Фигаро!.. (Записывает, напевая.)

Вино и лень -- мои две страсти: И дружба их мне дорога: У лени я всегда во власти, Вино же--верный мой слуга! Вино же--верный мой слуга! Вино же--верный мой слуга!

Так, так, а если к этому еще аккомпанемент, то мы тогда посмотрим, господа завистники, правда ли, будто я сам не понимаю, что пишу... (Замечает графа.) Я где-то видел этого аббата. (Встает.) Г р а ф (в сторону). Лицо этого человека мне знакомо. Ф и г а р о. Да нет, это не аббат! Эта горделивая благородная осанка... Г р а ф. Эта нелепая фигура... Ф и г а р о. Я не ошибся: это граф Альмавива. Г р а ф. Мне кажется, это плут Фигаро. Ф и г а р о. Он самый, ваше сиятельство. Г р а ф. Негодяй! Если ты скажешь хоть одно слово... Ф и г а р о. Да, я узнаю вас, узнаю по лестным определениям, которыми вы всегда меня награждали. Г р а ф. Зато я тебя не узнаю. Ты так растолстел, раздобрел... Ф и г а р о. Ничего не поделаешь, ваше сиятельство, -- нужда. Г р а ф. Бедняжка! Однако чем ты занимаешься в Севилье? Ведь я же дал тебе рекомендацию в министерство и просил, чтобы тебе подыскали место. Ф и г а р о. Я его и получил, ваше сиятельство, и моя признательность... Г р а ф. Зови меня Линдором. Разве ты не видишь по этому моему маскараду, что я хочу остаться неузнанным? Ф и г а р о. Я удаляюсь. Г р а ф. Напротив. Я здесь кое-кого поджидаю, а два болтающих человека внушают меньше подозрений, чем один гуляющий. Итак, давай болтать. Какое же тебе предоставили место? Ф и г а р о. Министр, приняв в соображение рекомендации вашего сиятельства, немедленно распорядился назначить меня аптекарским помощником. Г р а ф. В какой-нибудь военный госпиталь? Ф и г а р о. Нет, при андалусском конном заводе. Г р а ф (со смехом). Для начала недурно! Ф и г а р о. Место оказалось приличное: в моем ведении находились все перевязочные и лечебные средства, и я частенько продавал людям хорошие лошадиные снадобья... Г р а ф. Которые убивали подданных короля! Ф и г а р о. Увы! Всеисцеляющего средства не существует. Все-таки они иной раз помогали кое-кому из галисийцев, каталонцев, овернцев. Г р а ф. Почему же ты ушел с должности? Ф и г а р о. Я ушел? Она от меня ушла. На меня наговорили начальству.

О зависть бледная с когтистыми руками...

Г р а ф. Помилосердствуй, помилосердствуй, друг мой! Неужели и ты сочиняешь стихи? Я видел, как ты, стоя на коленях, что-то царапал и ни свет ни заря распевал. Ф и г а р о. В этом-то вся моя и беда, ваше сиятельство. Когда министру донесли, что я сочиняю любовные стишки, и, смею думать, довольно изящные, что я посылал загадки в газеты, что мои мадригалы ходят по рукам, словом когда министр узнал, что мои сочинения с пылу с жару попадают в печать, он взглянул на дело серьезно и распорядился отрешить меня от должности под тем предлогом, что любовь к изящной словесности несовместима с усердием к делам службы. Г р а ф. Здраво рассудил! И ты не возразил ему на это... Ф и г а р о. Я был счастлив тем, что обо мне забыли: по моему разумению, если начальник не делает нам зла, то это уже немалое благо. Г р а ф. Ты чего-то не договариваешь. Помнится, когда ты служил у меня, ты был изрядным сорванцом... Ф и г а р о. Ах, боже мой, ваше сиятельство, у бедняка не должно быть ни единого недостатка -- это общее мнение! Г р а ф. Шалопаем, сумасбродом... Ф и г а р о. Ежели принять в рассуждение все добродетели, которых требуют от слуги, то много ли, ваше сиятельство, найдется господ, достойных быть слугами? Г р а ф (со смехом). Неглупо сказано. Так ты переехал сюда? Ф и г а р о. Не сразу... Г р а ф (прерывает его). Одну секунду... Мне показалось, что это она... Продолжай, я тебя слушаю. Ф и г а р о. Я вернулся в Мадрид и решил еще раз блеснуть своими литературными способностями. Театр показался мне достойным поприщем... Г р а ф. Боже милосердный! (Во время следующей реплики Фигаро граф не сводит глаз с окна.) Ф и г а р о. Откровенно говоря, мне непонятно, почему я не имел большого успеха: ведь я наводнил партер прекрасными работниками, -- руки у них... как вальки. Я запретил перчатки, трости, все, что мешает рукоплесканиям. И даю вам честное слово, перед началом представления я проникся уверенностью, что завсегдатаи кофейной относятся ко мне в высшей степени благожелательно. Однакож происки завистников... Г р а ф. Ага, завистники! Значит, автор провалился. Ф и г а р о. Как и всякий другой. Что же в этом особенного? Они меня освистали. Но если бы мне еще раз удалось заставить их собраться в зрительном зале... Г р а ф. То скука бы им за тебя как следует отомстила? Ф и г а р о. О черт, как же я их ненавижу! Г р a ф. Ты все еще бранишься! А знаешь ли ты, что в суде предоставляют не более двадцати четырех часов для того, чтобы ругать судей? Ф и г а р о. А в театре -- двадцать четыре года. Всей жизни не хватит, чтобы излить мою досаду. Г р а ф. Мне нравится твоя забавная ярость. Но ты мне так и не сказал, что побудило тебя расстаться с Мадридом. Ф и г а р о. Мой ангел-хранитель, ваше сиятельство: я счастлив, что свиделся с прежним моим господином. В Мадриде я убедился, что республика литераторов -- это республика волков, всегда готовых перегрызть друг другу горло, и что, заслужив всеобщее презрение смехотворным своим неистовством, все букашки, мошки, комары, критики, москиты, завистники, борзописцы, книготорговцы, цензоры, все, что присасывается к коже несчастных литераторов, -- все это раздирает их на части и вытягивает из них последние соки. Мне опротивело сочинительство, я надоел самому себе, все окружающие мне опостылели, я запутался в долгах, а в карманах у меня гулял ветер. Наконец, рассудив, что ощутительный доход от бритвы лучше суетной славы пера, я оставил Мадрид. Котомку за плечи, и вот, как заправский философ, стал я обходить обе Кастилии, Ламанчу, Эстремадуру, Сьерру-Морену, Андалусию; в одном городе меня встречали радушно, в другом сажали в тюрьму, я же ко всему относился спокойно. Одни меня хвалили, другие порицали, я радовался хорошей погоде, не сетовал на дурную, издевался над глупцами, не клонил головы перед злыми, смеялся над своей бедностью, брил всех подряд и в конце концов поселился в Севилье, а теперь я снова готов к услугам вашего сиятельства, -- приказывайте все, что вам заблагорассудится. Г р а ф. Кто тебя научил такой веселой философии? Ф и г а р о. Привычка к несчастью. Я тороплюсь смеяться, потому что боюсь, как бы мне не пришлось заплакать. Что это вы все поглядываете в ту сторону? Г р а ф. Спрячемся. Ф и г а р о. Зачем? Г р а ф. Да иди же ты, несносный! Ты меня погубишь!