Вячеслав Шишков - Емельян Пугачев. Книга 1

• Название: Емельян Пугачев. Книга 1
• Автор: Вячеслав Шишков
• Жанр: Историческая проза

Жизнь, полную побед и поражений, хмельной вольной любви и отчаянной удали прожил Емельян Пугачев, прежде чем топор палача взлетел над его головой. Россия XVIII века... Необузданные нравы, дикие страсти, казачья и мужичья вольница, рвущаяся из степей, охваченных мятежом, к Москве и Питеру. Заговоры, хитросплетения интриг при дворе «матушки-государыни» Екатерины II, столь же сластолюбивой, сколь и жестокой. А рядом с ней прославленные государственные мужи... Все это воскрешает знаменитая эпопея Вячеслава Шишкова — мощное, многокрасочное повествование об одной из самых драматических эпох русской истории.

---

Екатерина сдвинула брови, наваждение растаяло. Она подняла взор к висевшей в углу небольшой иконе богородицы, подбородок ее задрожал, глаза ее увлажнились. Но не чувство жалости к убитому супругу отразилось на взволнованном лице ее, оно все исполнено было внутренним ликованием. «Да будет воля твоя», — твердо сказала она, спрятала роковую записку Орлова в потайной ларец и поспешила в столовую. (Это обеляющее Екатерину письмо пролежало в ларце тридцать четыре года; оно найдено графом Растопчиным после смерти Екатерины; с него снята копия; затем оно попало в руки не любившего свою мать Павла I, тот прочел его и злорадно бросил в камин).

Григорий Орлов, получивший высокое придворное звание камергера и генерал-адъютанта, валялся после обеда в ногах своей дамы сердца. Двери кабинета закрыты. Обнимая трепетные колени императрицы, он молил:

— Не губите братишку моего, дурака Алешку! Я ему изрядно надавал по зубам… Государыня, ведь вы ныне супруга моя перед богом.

Екатерина слегка поморщилась, вскинула правую бровь и сказала:

— Не торопите, ваше превосходительство, события. Пред богом это не значит, что пред людьми.

Смущенный Григорий поднялся, умоляюще взглянул на Екатерину и повесил голову.

Привстав на цыпочки, Екатерина по-холодному поцеловала его в лоб и, шурша юбками, стремительно удалилась.

На другой день воспоследовал мошеннический «скорбный» манифест. В нем сообщалось, что в день 6 июля «бывший император Петр Третий, обыкновенным и прежде часто случавшимся ему припадком геморроидическим, впал в прежестокую колику» и что, несмотря на оказанную ему врачебную помощь, «к крайнему нашему прискорбию и смущению сердца… он волею всевышнего бога скончался».

2

Прах Петра 8 июля привезли в Петербург, в Невский монастырь, и выставили для поклонения в темной комнате, стены коей завешаны были черным сукном. Гроб обит малиновым бархатом с широким серебряным позументом, поставлен под катафалк. Покойник одет не как император всероссийский, а как простой офицер, в мундир голштинских драгунов, руки сложены накрест, в длинных, с крагами, перчатках. Лицо густо припудрено, однако очень темное, в пятнах. На раздавленной шее широкий шарф, Прическа без парика, без буклей. Окна открыты, жидкие волосы треплет сквозняк. Возле гроба нет ни орденов, ни знаков отличий — покойник простой офицер, не больше… Мрачно стоят часовые. Свечи в подсвечниках мерцают тускло. Окна прикрыты флером.

В комнате нарочитая сутемень.

В монастырской ограде, на площади масса народу. Торопливой лентой тянутся в траурный дом, проходят из соседнего помещения в комнату с гробом, наступая друг другу на пятки, быстро идут мимо катафалка, со вздохом отдают праху поклон, пытаются всмотреться в почерневшее лицо мертвеца, но офицеры покрикивают:

— Проходи, проходи!

10 июля похороны. Лужайки и кладбище забиты народом. Все ждут не дождутся небывалого зрелища. Съезжаются высшие чины государства.

Но Екатерина, якобы по болезни, то ли по просьбе Сената, отсутствует.

Престарелый фельдмаршал Миних, прощаясь с покойником, плачет: Петр вернул его из ссылки, осыпал милостями.

Петр был погребен не в императорской усыпальнице, что в храме Петропавловской крепости, а в Благовещенской церкви монастыря, рядом с бывшей правительницей Анной Леопольдовной.

Народ удивлялся, почему такие скромные похороны, почему не было царицы. Пошли разные толки.

Так скончал жизнь свою «случайный гость русского престола» Петр Федорович III, император и самодержец всероссийский.

Но спустя одиннадцать лет его призрак в грозе и буре вновь появится на страницах русской истории. А еще много позже, в декабре 1796 года, тотчас после смерти Екатерины, воцарившимся Павлом прах Петра III будет коронован и погребен вторично. Восстав за честь убитого отца и чтоб отомстить вероломной матери своей, Павел I повелит: прах Петра переложить в новый пышный гроб, возложить на прах корону и царские регалии, торжественно перенести из Невского монастыря сначала в Зимний дворец, затем в собор Петропавловской крепости, оба гроба — Екатерины и ее супруга Петра III — выставить в соборе рядом и, отправив всенародную панихиду, предать усопших погребению с царскими почестями.

3

Город обычен, торговля вовсю, траурных флагов не вывешено. Праздный народ повалил с похорон по кабакам, по трактирам помянуть великого покойника, о том, о сем покалякать.

Сегодня очень жарко. Мясник Хряпов с огородником Андреем Ивановичем Фроловым пошли на Неву купаться. Возле дровяных штабелей берег усеян народом. Оказывается, вытащили утопленника, откачали. Это арап Нарцис.

Накануне похорон он был освобожден из-под ареста, а сегодня, проводив императора в могилу, пошел на Неву, долго бродил берегом, потом бросился в воду с целью покончить свои дни. Мокрый, жалкий, он, покачиваясь, сидел на песке, полусонно твердил:

— Убиль, убиль… Моя Петер… Се рамно не буду жить…

Подоспела полиция. Нарциса посадили на линейку, увезли. В толпе гадали, кто такой этот самый арап и что такое бормотал он.

Мясник Хряпов сказал:

— Как же вы не знаете? Лицо известное. Это слуга Петра Федоровича, покойника, царство ему небесное.

Тогда многие обнажили головы, стали креститься. Чернобородый плотник в лаптях, ни к кому не обращаясь, заговорил:

— Вот ты и посуди… Арап, можно сказать — чумичка, а сердце-то у него жалостливое… Что-то вот никто не утопился, жалеючи царя… А черномазый в воду мырнул… Видно, царь не плох был до простого люда, до слуг-то своих.

— А-а, не плох? — сердито ввязался рыжий парень в фартуке, без шапки и с серьгой в ухе. — А по што ж ты матушке Катерине в петропавлов день уру кричал?..

— Народ кричал, и я кричал… Молчать, что ли? — возразил чернобородый плотник. — Да ты и сам, лешева голова, гайкал… Рядом шли.

— Врешь! Хоть борода длинная, а врешь… Я не гайкал… И других отговаривал.

— Ха, он, рыжий черт, отговаривал! — с ехидством прокричал плотник. — А где у тя шапка? Закинул ты шапку свою, как орал… А тоже: я-ста да я-ста…

Толпа стала смеяться над ними, подзуживать. Рыжий парень сдернул с плеч берестяной, на постромках, туго набитый кошель и, не говоря худого слова, с размаху смазал им чернобородого по уху. Боднув головой, чернобородый бросил пилу, засучил рукава и грудью полез на рыжего драться.

За рыжего сразу вступились трое, за чернобородого четверо. Полетели кошели, котомки, шапки, наступила горячая работа кулакам. К той и другой стороне приставали пьяные и трезвые доброхоты, народ попер стенка на стенку. Со всех концов бежали к берегу любопытные и тоже безоглядно ввязывались в свалку. Взмахивали над толпою кулаки, новые на веревках лапти. Гул стоял, кряк и матерщина.

Знаменитый мясник Хряпов, вспомнив молодость и поддавшись настроению толпы, тоже вступил в бой. Он ловко орудовал здоровенными кулаками, сшибая наземь кого попало. Суматошный шум, гвалт, ничего немыслимо понять. Лезли в уши разные крепкие словечки: «Петр Федорыч, — он на соль цену сшиб! Бей их!!!» — «Землю от монастырей царь отобрал!» — «Мужиков слобонил!

Ур-р-ра!» — «Матушка Катерина тоже не подгадила! Ура! Ура!» — «Присяга!» — «Крест целовали!!!» — «А вот я те поцелую. Получай!» — «Ура матушке Катерине!» — «Дворянам не по нраву пришелся, сбросили». — «Убили… Убили!»

— Кого убили? — свистки, будочники с алебардами, разъезд казаков, полиция:

— Р-ра-зой-дись!

Толпа очухалась, бросилась в стороны, как стадо овец от волка. На песке валялись лапти, кошели, всякая одежина и — трое попорченных в свалке. Казаки и полиция лупили бегущих ременными нагайками.

Окровавленный, но шустрый Хряпов, невзирая на трясущееся брюхо, бежал впереди всех вдоль пыльного, уставленного дровами берега; он задыхался, присел к водичке, стал, пыхтя, замывать в Неве разбитый нос.

Благовестили ко всеношной. Широкая Нева горела в лучах солнца. Над водой кружились с тоскливым криком чайки.

Вечером мясник с распухшим носом и огородник с завязанным глазом успели оба подвыпить, сидели в трактире Барышникова «Зеленая дубрава».

Хозяин подвел к их столу щупленького, невысокого роста человека с козьей бороденкой, с зоркими бегающими глазками.

— Это вот ржевский купец Остафий Трифоныч Долгополов, примите в компанию, — проговорил Барышников, усаживая гостя, и сам сел.

— Слыхал, слыхал про вас, — загнусил хрипловатым тенорочком Долгополов , заискивающе заглядывая в заплывшее жиром лицо Хряпова. — Вы к государеву двору мясо доставляете, а я для царских конюшен — овес. С покойным государем лично знакомы были.

— Нет, я кофеев с императором пить не удостоился, а капиталы приобрел, — с оттенком надменной брезгливости покосился столичный толстосум на невзрачного Долгополова, одетого в потертую чуйку и нечищенные простые сапоги. Затем достал серебряную табакерку, всем предложил понюхать: «Набивай нос табачком, в голове моль не заведется», поблестел золотыми кольцами, вынул без нужы золотые заморские часы, посмотрел время. Долгополов притих, сконфузился. Мясник поманил полового пальцем: