Густав Эмар - Росас

• Название: Росас
• Автор: Густав Эмар
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-367-0

---

Дон Мигель и дон Луис украдкой обменялись взглядами.

— Итак, — продолжал дон Кандидо, — слезы текли у меня из глаз, когда я думал о том, сколько несчастных семей будут обречены на нищету, если случайно, вследствие какого-нибудь события, громоносное оружие «сынов свободы» не ниспровергнет этого ненавистного правителя, в действиях которого я не принимаю никакого деятельного участия, — ты лучше, чем кто-либо, знаешь это, Мигель, ни поступками, зависящими от моей воли, ни…

Два удара молотка, раздавшиеся у парадных дверей прервали речь дона Кандидо, который в недоумении замолчал.

Оставив двух секретарей в кабинете, дон Мигель прошел в гостиную и сам открыл дверь выходившую во двор.

— А, это вы, мистер Дуглас! — проговорил молодой человек, узнав пришедшего.

— Да, сеньор, донья Марселина сказала мне…

— Она вам сказала, что мне надо вас видеть?

— Да, сеньор.

— Это правда. Войдите, Дуглас. Вы выехали из Монтевидео третьего дня?

— Да, сеньор, ночью.

— Много там приготовлений, а?

— Там все собираются прийти сюда, а здесь все хотят бежать! — отвечал шотландец, пожав плечами.

— Так что вы зарабатываете себе деньги.

— Немного. В прошлом месяце я сделал семь поездок и отвез шестьдесят двух человек, по десяти унций каждого.

— Это довольно прилично.

— Ба! Моя голова стоит дороже, сеньор дон Мигель.

— Это правда, но легче поймать дьявола, чем вас. Шотландец расхохотался.

— Видите ли, сеньор, я почти испытываю желание дать себя поймать, чтобы узнать, испугаюсь ли я. Все это для меня простое времяпровождение. В Испании я занимался контрабандой табака, а здесь — контрабандой людей, вот и все.

Говоря это, шотландец рассмеялся как ребенок.

— Но они платят немного. Вы больше мне дали, сеньор дон Мигель, за ящики, которые я привез вам из Монтевидео, другие не дают мне столько за спасение своей жизни.

— Тем лучше, мистер Дуглас, я снова нуждаюсь в вас.

— Як вашим услугам, сеньор дон Мигель — моя шлюпка, четверо людей, умеющих стрелять из ружья, и я, стоящий этих четверых.

— Спасибо.

— Если надо отвезти кого-нибудь, то я открыл новое место, где сам черт не откроет тех, кого я там спрячу.

— Нет, теперь дело идет не о людях. Когда вы думаете вернуться в Монтевидео?

— Послезавтра, если наберется необходимое число пассажиров.

— Вы не уезжайте раньше того, как я вас извещу.

— Хорошо.

— Сегодня ночью вы отнесете письма на блокадную эскадру.

— Да, сеньор.

— Ответ вы принесете мне завтра до десяти часов утра.

— Раньше даже, если хотите.

— После вечерни вы останетесь у себя, чтобы получить два маленьких чемодана, которые положите в подполье, где уже лежат два ящика с оружием, в этих чемоданах находятся драгоценности и платья тех дам, которых вы возьмете с собой в шлюпку и отвезете на борт того судна, которое я вам назову, после того как вы привезете мне ответ.

— Все будет сделано.

— Хорошо ли вы знаете берег у Лос-Оливос?

— Как свои пять пальцев.

— Легко ли там может пристать шлюпка?

— Это зависит от течения, но там есть маленькая бухта, которую зовут «соус», она не глубока, но шлюпка может войти в нее и скрыться за скалами, не подвергаясь никакой опасности; только она находится в миле выше Лос-Оливос.

— А насчет Лос-Оливос?

— Если вода в реке будет высока. Кроме того, там опасно.

— Почему?

— Два катера из порта шныряют там с десяти часов вечера.

— Обе вместе?

— Нет, обыкновенно они разъезжаются.

— Сколько на них человек?

— На первом восемь человек, а на втором — десять. Они ходят быстро.

— Хорошо, мистер Дуглас. Мне важно знать все это. Теперь повторю вкратце свои поручения. Не отправляйтесь без моего приказания; сегодня ночью поедете на эскадру и привезете мне ответ на письмо, которое я вам дам, завтра от восьми до десяти часов утра. После вечерни вы возьмете к себе чемоданы, и сами отвезете их на эскадру, когда я вам скажу. Насчет цены не беспокойтесь: берите какую хотите!

— Вот это лучше всего, — сказал шотландец, радостно потирая руки, — вот это значит говорить по-человечески! Теперь мне не хватает только письма.

— Вы его получите.

Дон Мигель прошел в свой кабинет, а контрабандист табака в Испании и людей в Буэнос-Айресе стал мысленно высчитывать ту цену, которую он запросит за исполнение всех этих поручений.

ГЛАВА XVIII. В которой положение некоторых лиц все более и более омрачается

Двое суток прошло с того дня, когда Пилад-Кандидо испытал так много волнений и усталости, душевной и телесной, как на улице, так и в доме своего друга Ореста-Мигеля. Было пятое сентября, в этот день Буэнос-Айрес был на вершине смятения и анархии, то есть враги диктатуры погрузились в мрачное и угрожающее молчание, а федералисты пребывали в нервном возбуждении, не дававшем им успокоиться.

С одиннадцати часов утра сделалось известным, что освободительная армия находится в одном лье от капеллы Мерло и что, следовательно, на следующий день она может быть в Сантос-Луаресе и даже в городе.

Вся улица, на которой стоял дом Росаса, была запружена лошадьми федералистов, а так как ни у одного из федералистов этой породы не было недостатка в хвосте и так как поперек улицы дул свежий юго-восточный ветер, то красные ленты, привязанные к хвостам федеральных лошадей и перья на голове, развеваемые ветром и освещаемые горячими лучами ослепительного сентябрьского солнца, издали походили на спирали красноватого пламени, вырывающегося из дверей ада.

Большой коридор и весь дом, исключая личные комнаты диктатора, был полон народу. Всякий входил и выходил, когда ему вздумается и совершенно без всякого повода. Прежде всего сюда должно было прийти известие о поражении или торжестве Лаваля.

Однако некоторые люди искали донну Мануэлу с искренним и законным интересом — это негритянки.

Африканская раса, почти не сохранившая своей родной крови, значительно видоизмененная языком, климатом и привычками американцев, представляла собой в эпоху террора одно из самых странных социальных явлений. Черная по цвету кожи, она ничем не отличалась от низших слоев населения Буэнос-Айреса во всем остальном. С первых же дней революции на помощь этой несчастной расе пришел великолепный закон Виентреса.

Буэнос-Айрес был первым местом на всем континенте, открытом Колумбом, где было уничтожено рабство.

Но та самая свобода, которая возродила эту расу и разорвала ее цепи, во время террора не встречала более ожесточенных врагов, чем черные.

Правда, Росас, чтобы завоевать их преданность, льстил их инстинктам и возбуждал в них тщеславие, принуждая членов собственной семьи и, даже свою дочь, унижаться до танцев и угощений с ними на площадях и улицах.

Преданность негров Росасу можно понять и даже до некоторой степени оправдать, но совершенно непонятны те превратные чувства, которые вдруг проявились в этой расе с ужасающей быстротой: негры и особенно негритянки становились самыми искусными и преданными шпионами диктатора.

Неблагодарность их была ужасающая: там, где давали хлеб их детям, где о них заботились, где на них смотрели как на родных, — без всякого другого повода, только для того, чтобы сделать зло, они вносили клевету, несчастье и смерть.

Незначительное письмо, платье, лента голубого или фиолетового цвета были их оружием; косой взгляд или выговор со стороны хозяина дома или его детей достаточны были для того, чтобы пустить в ход это оружие. Тотчас же полиция, донья Мария-Хосефа, судья, какой-нибудь комиссар или главарь Масорки получал донос.

А подвергнуться доносу значило — умереть.

Как только Росас отправился в Сантос-Луарес, за ним последовали и батальон негров, находившихся в городе, негритянки покинули дома, в которых они служили, чтобы также отправиться в лагерь.

Но перед тем они толпами проходили то к донье Мануэле, то к донье Марии-Хосефе, громко крича, что также идут сражаться за Ресторадора.

В тот день, о котором мы говорим, множество негритянок наполняло галереи и навесы дома Росаса. Производя адский шум, они прощались с доньей Мануэлой и другими лицами, которые там находились.

Это был день великого праздника для этого дома, столь знаменитый в летописях тирании.

Донья Мария-Хосефа снедаемая живейшим беспокойством, прибыла сюда еще в одиннадцать часов утра.

Наступила ночь.

Вдруг раздался пушечный выстрел, заставивший толпу вздрогнуть.

Донья Мануэла побледнела: она волновалась за жизнь своего отца.

Долгое время толпа прислушивалась, но ничто вновь не нарушило тишины.

Донья Мануэла искала взглядом кого-нибудь, у кого можно было бы спросить о причине выстрела, но она так хорошо знала тех людей, которые окружали ее, что и не пыталась спросить ни одного из них.