Генри Хаггард - Ожерелье Странника

• Название: Ожерелье Странника
• Автор: Генри Хаггард
• Издательство: ТЕРРА — книжный клуб
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1998

---

— Прекрасно, капитан Олаф, — сказала она. — Вы наконец закончили сравнивать мой бледный облик с образом вашей северной девушки? Оценили ли вы нас по своим меркам? Если да, то кому из нас двоих вы отдаете предпочтение?

— Идуна прекрасней, чем когда-либо были вы, Августа, — тихо произнес я.

Она уставилась на меня и смотрела до тех пор, пока ее глаза совсем не округлились, затем сморщила рот, словно собираясь что-то крикнуть в бешенстве, но в конце концов разразилась смехом.

— Клянусь всеми святыми Византии, — проговорила она, — или, что лучше, их мощами, так как среди живых их нет ни одного, что вы — самый странный мужчина из известных мне. Вы что, устали от этой жизни, если осмеливаетесь говорить подобные вещи мне, императрице Ирине?

— Устал ли я от жизни? Да, Августа, пожалуй, что так. Порой мне кажется, что смерть и все, что грядет за ней, гораздо интересней. Но, в конце концов, вы задали мне вопрос, и я, по обычаю моего народа, отвечаю на него настолько правдиво, насколько это возможно.

— Клянусь своей головой, вы повторяетесь! — вскричала она. — Да разве вы не слышали, сверхневинный северянин, что бывает и такая правда, о которой не следует говорить, а тем более повторять ее?

— Я о многом наслышался в Византии, Августа, но никогда не обращал на это внимания… Старался не обращать. Кроме тех вещей, что непосредственно относятся к моим обязанностям…

— Да, еще одно. Как ее звали… эту девушку?

— Идуна Прекрасная.

— Эта Идуна, я уверена, навсегда потеряна для вас, и я не удивлюсь, если узнаю, что у вас в Византии есть возлюбленная, не так ли, Олаф Датчанин?

— У меня нет никого, — возразил я. — Женщины приятны, но за их любовь приходится платить очень дорогую цену. И все, они вместе взятые, не стоят и капли крови моего брата Стейнара, потерявшего жизнь из-за одной из них.

— Ответьте мне, капитан Олаф, а не являетесь ли вы членом новой секты отшельников, о которых сейчас так много говорят? Эти люди после того, как увидят женщину, обязаны держать свою голову в песке в течение пяти минут.

— Я никогда не слышал о них, Августа.

— Вы христианин?

— Нет. Но я уважаю эту религию… Или, скорее, ее последователей.

— Значит, вы язычник?

— Нет. Я вступил в единоборство с богом Одином и срубил ему голову вот этим мечом. Поэтому-то я и оставил Север, где все ему поклоняются.

— Кто же вы такой тогда? — воскликнула она, в раздражении топнув ногой.

— Я — капитан личной гвардии Вашего Императорского Величества, немного философ и посредственный поэт. На своем родном языке, не на греческом. Я также могу играть на арфе.

— Вы сказали «не на греческом», потому что опасаетесь, как бы я не попросила прочитать ваши стихи мне, чего я, конечно, не стану делать, Олаф. Солдат, философ, поэт, артист. И он отрекается от женщин! Но ведь это противоестественно — отвергать женщин, если только вы не монах. Наверное, вы такой оттого, что еще любите эту Идуну и надеетесь добиться ее в один прекрасный момент.

Я покачал головой и возразил:

— Я бы мог сделать это давно, Августа.

— Тогда, должно быть, все это оттого, что есть какая-то другая женщина, которой вы хотели бы добиться? Почему вы всегда носите это странное ожерелье? — вдруг резко спросила она. — Оно что, принадлежало вашей красотке Идуне, такой жестокой и вероломной? Одного взгляда на него достаточно, чтобы заметить, что оно отлично выполнено…

— Нет, Августа. Она лишь брала его ненадолго, и это принесло ей несчастье, как принесет и всем другим женщинам, кроме одной, которой, может быть, еще и на свете нет.

— Дайте мне его. Мне нравится это ожерелье, оно необычно. О! Не волнуйтесь, вы получите полную его стоимость.

— Если вы желаете это ожерелье, Августа, вы можете снять его, но только вместе с моей головой. А мой вам совет: не делайте этого, так как ожерелье не принесет вам удачи и счастья.

— По правде говоря, капитан Олаф, вы меня раздражаете своими загадками. Что вы хотите сказать об этом ожерелье?

— Я хотел бы сказать, что взял его в очень древней могиле…

— Этому я могу поверить, ибо ювелир, изготовивший его, работал в Древнем Египте, — перебила она.

— …И после этого мне приснился сон, — продолжал я. — Сон о женщине, носящей вторую половину этого ожерелья. Я еще не встретил ее, но, когда встречу, узнаю сразу же.

— Вот-вот, — вскричала она. — Разве я не говорила вам, что на востоке или западе, на юге или севере есть такая женщина?

— Та, о которой я говорю, Августа, жила тысячу и более лет назад, но она может появиться снова, сейчас или еще через тысячу лет. Именно это я и попытаюсь выяснить. Вы сказали, что это египетская работа? Августа, ради вашего удобства, не будете ли вы столь добры, что возьмете себе другого капитана на мое место? Я должен побывать в Египте…

— Если вы оставите Византию без специального, подписанного моей рукой разрешения… не рукой императора или кого-нибудь еще, а именно моей, то я предупреждаю, вас поймают и выколют вам глаза, как дезертиру! — с яростью проговорила она.

— Как будет угодно Августе, — ответил я, салютуя ей.

— Олаф, — произнесла она мягче. — Несомненно, мы сошли с ума. Но, говоря по правде, вы — сумасшедший, который мне нравится, ибо мне надоели все эти мошенники и подхалимы, которые в Византии называют себя умниками. Во всем городе не найти ни одного мужчины, который осмелился бы так разговаривать со мной, как вы, а это действует освежающе, подобно бризу с моря. Одолжите мне это ваше ожерелье, Олаф, только до завтрашнего утра. Я хотела бы рассмотреть его при свете лампы и клянусь, что не заберу его у вас или не совершу в отношении вас какую-нибудь другую шутку.

— Вы обещаете не надевать его, Августа?

— Конечно же. Неужели может случиться такое, что я вдруг пожелаю носить его на своей обнаженной груди после того, как оно столько лет терлось о ваши покрытые пылью доспехи?

Без дальнейших слов я расстегнул ожерелье и протянул ей. Она сразу же отбежала от меня, одним быстрым движением застегнула ожерелье вокруг своей шеи. Затем вернулась и набросила большую нитку жемчуга взамен ожерелья мне на шею.

— Теперь вы нашли женщину из своего сна, Олаф? — спросила она, поворачиваясь передо мной в лунном свете.

Я покачал головой и сказал:

— Нет, Августа. Но я боюсь, что вы уже нашли несчастье. Когда оно придет, я молю вас вспомнить, что вы обещали не надевать это ожерелье. И то, что ваш солдат Олаф с радостью отдал бы свою жизнь, лишь бы вы не делали этого. И не из-за сна, а ради вас, Августа, защищать которую — моя обязанность!

— Ну что ж! Значит, ваша обязанность всего-навсего в том, чтобы защищать меня, ни больше ни меньше… — воскликнула она с горечью.

И, произнеся эти непонятные мне слова, она покинула террасу с ожерельем из золота и изумрудов-жуков на груди…

На следующее утро ожерелье было возвращено мне одной из фавориток Ирины, которая вовсю улыбнулась, отдавая его. Это была темноволосая, остроумная и смазливая девушка по имени Мартина, давно уже по-дружески относившаяся ко мне.

— Августа сказала, чтобы вы проверили эту драгоценную вещь, не подменили ли вам ее.

— Я никогда не думал, что Августа может быть воровкой, — возразил я. — Поэтому в подобной проверке нет необходимости.

— Она также велела передать вам, что если вы подумаете об осквернении этого ожерелья тем, что она его примеривала, то она после этого отдавала его в чистку.

— Это было очень любезно с ее стороны, потому что ожерелье, конечно, давно следовало вымыть. А теперь возьмите этот жемчуг, который Августа по ошибке оставила мне.

— Я не получала каких-либо указаний брать этот жемчуг, Олаф, хотя и заметила, что исчезли две самые лучшие нитки Августы. О! Вы большое северное дитя, — добавила она шепотом. — Храните этот жемчуг, Олаф, он вам подарен и стоит огромных денег. Берите все, что вы еще сможете получить.

Я не могу вспомнить ничего больше в отношении этого жемчуга и не знаю, что с ним стало. Возможно, что его забрали у меня во время заключения, а может, я отдал его Хелиодоре или Мартине. Где он теперь, хотел бы я сам знать…

Прежде чем я смог ответить, она ушла.

В течение нескольких недель после этого я больше не видел Августу, которая, казалось, избегала меня. Но однажды днем я был вызван в ее личные покои Мартиной и пошел туда. Августа была одна, если не считать Мартины.

Первое, что я увидел, — она носила на шее точную копию моего ожерелья с золотыми раковинами и изумрудными жуками; кроме того, ее талию обвивал пояс, а запястье украшал браслет простого рисунка. Сделав вид, что ничего не заметил, я отсалютовал ей и остановился, чтобы выслушать приказания.

— Капитан, — начала она. — Там, — она махнула рукой в направлении города, так что я не мог не видеть ее браслет, — дядюшка моего сына-императора сидит в тюрьме. Вы что-нибудь слышали об этом?