Макс Хазин - На грани и за гранью

• Название: На грани и за гранью
• Автор: Макс Хазин
• Издательство: Редакция журнала «Интерпол-Москва»
• Жанр: Публицистика
• Год: 1991

Старший советник юстиции Макс Хазин рассказывает о вменяемых и невменяемых преступниках, о некоторых особенностях судебно-психиатрической экспертизы и о случаях соответствующих преступлений.

---

Хотя до ареста Свинтковский ни живописью, ни лепкой не баловался, да и студентом-то был весьма посредственным, проклюнувшаяся в первые же дни ареста мания величия не вызывала сомнений у психиатров. Экспертиза признала его невменяемым. В Стране Советов стало одним шизофреником больше.

Самое удивительное, что комиссию экспертов возглавлял лично директор знаменитого института имени Сербского, академик Академии медицинских наук Г. Морозов.

Как и другие подобные, оспаривать этот диагноз было невозможно. И я бы никогда о нем не узнал, не развернись события самым удивительным образом.

Пробыв какое-то время в больнице, Свинтковский как счастливый обладатель психиатрической индульгенции пустился во все тяжкие. Сейчас уже бояться было нечего, он вовсю занимался финансовыми махинациями и скоро, надо отдать ему должное, стал очень богатым человеком. Забегая немного вперед, скажу, что у него изъяли десятки древних икон, представлявших историческую и художественную ценность, некоторые из них были инкрустированы драгоценными камнями. В его гараже стояли две автомашины, купленные на имя знакомых, у которых и прав вождения-то не было.

Раз в год Свинтковский укладывался ненадолго в психиатрическую больницу, подтверждая тем самым свой статус индивидуальной неприкосновенности для закона. Он понимал, что рано или поздно это может пригодиться. Так и случилось.

Наверняка он все время находился в поле зрения ОБХСС и КГБ, и в один прекрасный вечер эти спецслужбы свои возможности реализовали. Свинтковского задержали немедленно после встречи с человеком, находящимся в машине одного из зарубежных посольств; он передал заморскому гостю ценные иконы. Гостя спас дипломатический иммунитет, а наш соотечественник предъявил саквояж, где лежали триста штук японских часов «Ориент» – плод бартерной сделки.

Все повторилось, как несколько лет назад. «Я – гениальный художник… Должен ехать на международную выставку… Представительный вернисаж… Интриги и козни соперников… История искусств не простит гибели моих работ…» И прочая уже апробированная чушь. Ах, как он был уверен, что однажды отработанный прием приведет к успеху и на этот раз!

Откуда же ему было знать, что следователь при обыске у отца Свинтковского обнаружил не только спрятанные ценности сына, но и записи для репетиций симулятивного поведения! Более того, при том же обыске нашлись документальные доказательства, что Свинтковский-старший еще после первого ареста лично обращался к Г. Морозову по поводу предстоящей экспертизы. А ведь это был не обычный проситель: в свое время он занимал высокие посты в военной прокуратуре, а в перид описываемых событий работал на ответственной должности в Верховном суде СССР. Потом, правда, случилась незадача – пока Свинтковский-младший находился в колонии, его «коллеги» и «товарищи по несчастью» освободившись, убили и ограбили отца.

Все эти документы приобщили к уголовному делу и вместе с арестованным направили в институт имени Сербского.

В психиатрическом микромире из-за этой более чем пикантной ситуации началось брожение умов. Как же! Матерый преступник, однажды признанный невменяемым комиссией во главе со светочем отечественной судебной психиатрии, попался снова и вручил правосудию всю свою «кухню» с рецептами симуляции да еще высветил квалифицированное заступничество папаши! А тут еще следователь не ограничился стандартной постановкой вопроса – вменяем ли Свинтковский сейчас? – но и не отказал себе в удовольствии задать и другой: правильно ли его признали невменяемым тогда, в юные годы?

Следователь пошел еще дальше, он допросил врача из больницы, куда ежегодно укладывался мнимый больной. А тот не будь прост и объясни – никакой объективной необходимости в госпитализации не было, давил авторитет научного учреждения, по диагнозу которого Свинтковского и поставили на учет.

Деваться было некуда, перепоручить эту неприятную работу подчиненным выглядело совсем неприлично. И директор института снова лично возглавил экспертную комиссию. Уж как ни распинался Свинтковский о своей «гениальности», как ни мусолил на все лады обличения «козней и интриг», ни у кого на этот раз не поднялась рука признать его больным.

Зато руки всех членов комиссии подписались и под второй частью заключения: в прошлый раз пациент, мол, был болен. Очень даже болен, потому и правильно признан невменяемым. Так что любимого начальника не огорчили. Ибо это чревато.

Трудно вообразить себе нечто более противное здравому смыслу и элементарным представлениям о профессиональной порядочности. Если человек не так давно был болен и вылечился (где? как? чем это доказано?), почему у него сейчас наблюдаются точно те же симптомы? Какое же это выздоровление? А если эти теперешние «симптомы» не что иное, как симуляция, почему исключается такая же симуляция в прошлом?

К чести Свинтковского надо сказать, что, будучи неглупым по существу человеком, он трезво оценил случившееся: на судебном процессе и не заикнулся о шизофрении, говорил только о деле.

Нет, поистине пути нашей родимой психиатрии неисповедимы. Но об это уже сказано до меня.

И в заключение

Но не в одном директоре института дело. Завтра придет другой, а минздравовская экспертиза останется все той же монополией. Заинтересованным организациям – прежде всего правоохранительным – и частным гражданам просто не к кому больше обратиться во дни сомнений.

Ситуация в правовом отношении сложилась парадоксально возмутительная, если не сказать вопиющая.

По нашему закону заключение экспертизы – это всего лишь один из видов доказательств, не имеющий перед другими никаких преимуществ. Следствие и суд могут принять его или не принять, согласиться с ним или нет. С любой другой экспертизой обстоит именно так. Показалось, допустим, неубедительным заключение автотехнической экспертизы – в стране есть сколько угодно специалистов по дорожному движению: в системе МВД СССР и в Министерстве юстиции СССР, различные отраслевые НИИ, автодорожные институты. В любую из этих инстанций может обратиться следователь, суд, адвокат. Примерно так же обстоит дело практически с любой экспертизой – строительной и бухгалтерской, искусствоведческой и технологической.

И только заключение психиатров «высшей инстанции» непререкаемо. Можно сколько угодно сомневаться, можно быть убежденным на 100% в ошибочности их выводов (а то и в злом умысле) – противопоставить им нечего. Я не знаю ни одного случая в следственной и судебной практике, чтобы их заключение было отвергнуто. Пока это будет продолжаться, нет никакой гарантии, что завтра в институте не признаю душевнобольным меня или вас.

Нас пытаются убедить, что эта незаконная практика прекращена. Ой ли! Не бог весть каким диссидентом был Р. Котык: он всего лишь пришел к выводу, что в его бездомности и безработице виновато государство, и захотел предать это гласности. Способ, правда, он выбрал необычный – отправил записку экипажу самолета, в котором летел, с просьбой передать его в руки правосудия, иначе в следующий раз он захватит самолет. Психиатры не обратили внимания на такой «пустячок», как отсутствие состава преступления в действиях Котыка, суд его впоследствии оправдал. Так что преступления не было, сам по себе умысел у нас не наказуем, а вот признание глубоко психопатической личностью, нуждающейся в принудительном лечении, появилось. Спрашивается, зачем лечить человека, если он ничего предосудительного не совершил и опасности для общества не представляет?

Ну, и к кому, останься этот диагноз в силе, обратился бы «психопат» Котык за справедливостью? К альтернативной независимой экспертизе? Так ее же нет. А больше его бы никто и слушать не стал.

И, наконец, как хорошо было бы иметь экспертную группу особого назначения при Международной ассоциации психиатров. (В нее могли бы входить и советские врачи). Представители этой группы по ходатайству адвокатов или родственников обвиняемого (если он привлекается к уголовной ответственности не в своей стране) могли бы выступать в качестве консультантов или наблюдателей при производстве психиатрической экспертизы. В эпоху развития международных контактов эта идея вполне реальна: уж если полиция разных стран сотрудничает, то целителям человеческих душ и сам Бог велел.