Роберт Хайнлайн - Звездный двойник

• Название: Звездный двойник
• Автор: Роберт Хайнлайн
• Жанр: Научная Фантастика

Другие названия: Двойная звезда, Дублер

Роман, 1956 год

Герой романа «Двойная звезда» актер Лоренцо Смайт не любит марсиан. Ему не нравится, что эти похожие на обрубки существа хотят стать полноправными гражданами Галактической Империи. Но, будучи втянут в сложную политическую интригу, Лоренцо вынужден играть роль страстного борца за права марсианского племени.

Награды и премиии:

Hugo Award, 1956 // Роман (Novel)

---

Его выкатили из лифта в кресле на колесах. Я не входил, пока Бонфорта не уложили поудобней на диван: вряд ли кому приятно быть слабым при постороннем. К тому же, на сцену следует выходить!

И тут я чуть не вышел из образа! Точь-в-точь мой отец! Сходство было чисто «домашним» – друг на друга мы походили гораздо больше, чем он или я на папашу, – однако несомненным. Да и возраст – уж очень он постарел; на глаз и не определишь, сколько ему. Волосы совсем седые, а исхудал-то!

Мысленно я пообещал помочь во время «отпуска» привести его в подходящий вид. Конечно, Чапек сможет нагнать ему недостающий вес, а если и нет – трудно ли сделать человека пополней с виду! Волосы его я сам подкрашу… Да еще об «ударе» задним числом сообщим – не прошел же он, в самом деле, бесследно! Эти недели – вон во что смогли его превратить! Но все же лишних поводов для сплетен о подмене давать не стоит.

Эти мысли прошли краем сознания; меня переполняли впечатления! Даже больной и слабый, Бонфорт сохранял всю свою величественность и силу духа! Он вызывал почти священный трепет! Можно почувствовать такое, стоя в первый раз у подножия памятника Аврааму Линкольну. Глядя, как Бонфорт лежит на диване, прикрыв левый бок шалью, вспоминал я и другую скульптуру – раненого льва в Люцерне. Даже в немощи сохранял он силу и гордость – «Гвардия умирает, но не сдается!»

Он посмотрел на меня и улыбнулся – теплой, ласковой, дружелюбной улыбкой (скольких трудов стоила она мне!) – и мановением здоровой руки пригласил подойти поближе. Я точно также улыбнулся в ответ и подошел. Рукопожатие его оказалось неожиданно сильным; голос звучал сердечно:

– Хорошо, что хоть напоследок встретились…

Говорил он немного неразборчиво. Вблизи видно было, что левая сторона его лица безжизненно обвисла.

– Высокая честь и большое счастье познакомиться с вами, сэр.

Говоря это, я с трудом удержался, и все же не отобразил следов паралича на своем лице. Бонфорт внимательно оглядел меня и усмехнулся:

– Вылитый я! Даже не верится, что мы и знакомы не были…

Я тоже оглядел себя:

– Пришлось постараться, сэр.

– «Постараться»… Да вы превосходны! И чудно же – смотреть на самого себя со стороны…

Мне стало вдруг мучительно больно: Бонфорт не осознает, насколько изменился он сам… Я для него и есть «он», а любое изменение – всего лишь следствие болезни, временное и преходящее, не заслуживающее внимания…

Он продолжал:

– Не затруднит вас походить немного по комнате, сэр? Хочу полюбоваться на себя… то есть, на вас… В общем, на нас. Хоть разок увижу себя со стороны.

Я прошелся по комнате, сказал что-то Пенни – бедная девочка потрясенно переводила взгляд с него на меня – взял бумагу со стола, погладил ключицу, затем – подбородок, поиграл Жезлом…

Он восхищенно наблюдал. Я добавил «на бис»: выйдя на середину, произнес одну из лучших его речей, не пытаясь повторять слово в слово – импровизировал, заставляя слова перекатываться с грохотом, как частенько делал он, а закончил любимой его фразой:

– Рабу нельзя дать свободу – он должен стать свободным. Нельзя и отнять свободу у человека – его можно всего лишь убить!

Все застыли в восхищении, а потом бешено зааплодировали. Сам Бонфорт хлопал здоровой рукой по дивану и кричал:

– Браво!

То были единственные аплодисменты, коих удостоился я в этой роли. Зато – какие!..

Бонфорт попросил меня придвинуть к дивану кресло и посидеть с ним. Заметив, что он смотрит на Жезл, я протянул его ему:

– Он на предохранителе, сэр.

– Ничего, я знаю, как с ним обращаться.

Осмотрев Жезл, Бонфорт вернул его мне. Я думал, оставит у себя. А раз так, надо будет передать потом через Дэка. Бонфорт начал расспрашивать о моей жизни, затем сказал, что меня на сцене ни разу не видел, однако хорошо помнит отца в роли Сирано. Говорил он с трудом; речь была достаточно ясной, но немного натянутой.

Он спросил, что я собираюсь делать дальше. Никаких планов у меня не было. Бонфорт кивнул и сказал:

– Посмотрим. У нас работы всегда невпроворот.

Но о плате ни слова не сказал, и это мне польстило.

Тут начался очередной отчет о результатах голосования, и Бонфорт перенес внимание на стереовизор. Голосование шло уже двое суток; в первую очередь высказывались жители внешних миров и неорганизованные избиратели; даже на самой Земле «день» выборов, в отличие от астрономического, растягивался аж на тридцать часов. Теперь мы слушали о ходе выборов в крупных, густонаселенных земных округах. Еще вчера мы на голову опережали противника, но Родж говорил, что это еще ничего не значит – внешние миры всегда поддерживали Экспансионистов, а решают все миллиарды землян, ни разу в жизни не покидавших родной планеты.

Однако важен был и каждый голос внешних миров. Партия Аграриев на Ганимеде одержала верх в пяти из шести тамошних округов; но это – наши, там Партия Экспансионистов даже для приличия не стала выставлять кандидатов. Куда больше опасений внушала Венера. Венерианцы раздроблены на дюжину непримиримых партий – в силу каких-то теологических разногласий, в которых сам черт ногу сломит. И все же мы рассчитывали на поддержку аборигенов – прямо сейчас, или позже – когда они сумеют все же договориться. А голоса внешников-землян и так практически все – за нас. К тому же, имперская установка, предписывающая аборигенам выдвигать в парламент только людей, была явной несправедливостью, с которой Бонфорт постоянно боролся – сей факт тоже должен был содействовать успеху на Венере. Хотя – не берусь сказать, сколько голосов мы потеряли из-за этого на Земле.

Гнезда Марса пока ограничивались присутствием в ВА своих наблюдателей, так что от Марса нам нужны были лишь голоса живущих там людей. У нас на Марсе была популярность, у противника – власть. Но после того, как честно посчитают голоса, они из своих кресел со свистом повылетают!

Дэк склонился над калькулятором рядом с Роджем. Тот, зарывшись в груду бумаг, что-то подсчитывал по своим собственным формулам. Дюжина с лишним вычислительных центров по всей Системе занимались сейчас тем же самым, однако Родж предпочитал собственный метод. Как-то он хвастал, что может просто прогуляться по округу, разнюхивая обстановку, и определить результат с точностью до двух процентов… А что – такой может.

Док Чапек сидел позади, сложив руки на животе. Поза его точь-в-точь повторяла позу дождевого червя на крючке. Пенни нервно расхаживала по комнате, разносила выпивку и в нетерпении гнула в руках какую-то шпильку. На нас с мистером Бонфортом она старалась не смотреть. До сих пор мне никогда не приходилось бывать на партийных посиделках в ночь выборов, и обстановка здесь значительно отличалась от чего бы то ни было. Все вокруг насквозь пронизано было уютной теплотой. Страсти улеглись. И, казалось, черт с ними, с результатами; мы сделали все, что могли, вокруг – друзья, и всеобщая приподнятость не нарушена будущими тревогами и заботами – она, совсем как глазурь на тех вон пирожных, приготовленных для банкета по случаю завершения выборов…

Никогда еще не было мне так хорошо.

Родж оторвался от своего листа, глянул на меня, затем – на мистера Бонфорта:

– Континент в нерешительности. Американцы пробуют воду, прежде, чем нырнуть; единственное, что их заботит – насколько глубоко.

– Можно уже сказать нечто определенное?

– Нет еще. Голосов-то у нас хватает, но количество мест в ВА еще не определилось – плюс-минус полдюжины.

Он поднялся:

– Пойду-ка я, в город прогуляюсь.

Вообще говоря, идти следовало мне, раз уж я был «мистером Бонфортом». В ночь выборов лидер партии просто обязан появиться с обходом в штаб-квартире, однако она была тем самым местом, где меня легко могли раскусить. «Болезнь» на время кампании избавляла меня от таких посещений; тем более не было смысла рисковать сейчас. Придется Роджу пожимать руки, раздавать улыбки направо и налево и позволять взвинченным бесконечной бумажной возней девушкам вешаться себе на шею.

– Через час вернусь.

Сначала банкет хотели организовать внизу, пригласив весь персонал, и конечно же – Джимми Вашингтона, но таким образом мистер Бонфорт лишался возможности в нем участвовать, а это никуда не годится. Поэтому вечеринку устроили для узкого круга посвященных. Я поднялся:

– Родж, я с вами. Поприветствую гарем Джимми Вашингтона. У них сейчас, небось, тоже праздник.

– Вы с ума сошли? Вовсе не обязательно…

– Но дело стоит того, так? И ничего страшного в этом нет.

Я обратился к мистеру Бонфорту:

– Как вы полагаете, сэр?

– Я бы пошел.

Спустившись на лифте, мы прошли чередой пустующих комнат. В них стояла мертвая тишина, но миновав мой кабинет и приемную Пенни, мы попали в форменный бедлам! Стереовизор, принесенный по случаю торжества, гремел во всю мощь, пол был усеян мусором, присутствующие кто выпивал, кто курил, кто – и то и другое сразу. Даже Джимми Вашингтон слушал отчет с бокалом в руке. Он его даже не пригубил – Джимми вообще не пил и не курил – скорее всего, кто-то просто сунул его ему в руки, а он из приличия взял. Джимми отлично умел вписаться в любую обстановку.