Иоанна Хмелевская - Третья молодость

• Название: Третья молодость
• Автор: Иоанна Хмелевская
• Издательство: Фантом Пресс Интер В.М.
• Жанр: Публицистика
• Год: 1997
• ISBN: 5-86471-139-1

Copyright:

© Joanna Chmielewska «Autobiografia», 1993-1995

© Фантом Пресс Интер В.М., оформление, 1997

© Издательство «Фантом Пресс Интер В.М.».

издание на русском языке 1997

© House Publishing House «SC», оцифровка, 2006

e-mail: [email protected]

http://www.hphsc.narod.ru

---

«Полицейский на рынке, прежде такой вежливый, теперь, как только я подъезжаю, сплевывает, бросает шапку оземь и уходит с перекрестка...»

Вообще-то манера езды в Алжире имеет свою специфику, о чем осведомлены лишь те, кому довелось там побывать. При встрече с другой машиной прежде всего проверяешь – если араб за рулем смотрит на дорогу, можно ехать невзирая на правила движения, если же он глазеет по сторонам, ехать нельзя ни в коем случае. Лица, пренебрегшие этим правилом, потом долго ремонтировали свои средства передвижения.

Дети жили сначала в Оране, потом в Тлемсене, и я в обоих местах побывала. Не понимаю Камю. Он написал, что Оран некрасивый город. И где у этого человека были глаза? Какое там некрасивый – очаровательный красочный город! Меня, по крайней мере, он очаровал. В Тлемсене Ивона прикармливала двадцать кошек. Днем они валялись по всем диванам и стульям, но усвоили твердо: ночь надо проводить на улице.

В Махдии я познакомилась с Саси, молодым арабом, любившим Польшу и поляков. Он подумывал даже насчет жены польки, но мы ему втолковали, что ни одна польская девушка никогда не привыкнет готовить обед, стоя на коленях. Телевизор у арабов стоял на половине высоты стены, а огонь разжигали обязательно на уровне пола. Мамаша Саси, дама прогрессивная, обучала меня подкрашивать глаза хной – делала она это одним легким движением, не глядя в зеркало, а по-французски говорила лучше меня.

Откровенно говоря, что касается языков, единственное утешение – мои дети. Ежи поехал в Алжир, более или менее ориентируясь в немецком. Французский он учил перед отъездом три месяца. На месте поднажал, ложась спать, словарь почитывал, а когда я приехала к ним, языком владел уже хорошо. Почти трехлетняя Каролина, самый послушный ребенок, какого мне доводилось видеть, входя куда-нибудь, непонятно каким образом знала, что следует сказать, – «добрый день» или «bon jour».

Махдия расположена на плоскогорье за хребтом Атласских гор. У самой пустыни. Я вывозила ребенка на природу, пытаясь найти какую-нибудь зелень, и однажды Каролина меня основательно изумила. Мы уже возвращались, когда я услышала, как моя внучка произносит какое-то странное слово.

– Непееехайалаба, – повторяла она над моим ухом. – Непееехайалаба...

Боже милостивый, о чем это она?! А девочка твердила свое все настойчивее. Я не могла понять, в чем дело, пока не увидела наконец араба. Он шел в стороне, далеко от дороги, и даже при большом моем желании «переехать» его наверняка не удалось бы.

Новое арабское строительство меня потрясло. Наше по сравнению с ним – сборка швейцарских часов. Святую правду написала я об этом в «Сокровищах». Вот еще несколько деталей. Сквозные щели вокруг оконных рам в квартире моих детей достигали четырех сантиметров, а лестницу я из любопытства обмерила: каждая ступенька была разной высоты, двух одинаковых не найти, а если такое и случалось, то не подряд. Спускаться следовало осторожно, ибо нога то глубоко проваливалась, то неожиданно оказывалась под подбородком, а перила шатались. Здание было ультрасовременное – достижение нового строя.

Мои взгляды выкристаллизовывались все четче, набираясь новых аргументов. Можно согласиться с глупым утверждением: в разных странах нашего лагеря все похоже, ибо мы граничим друг с другом, принадлежим к одной этнической группе, одним словом, мы – братья славяне. Даже на демократических немцев оказали влияние, а зараза пошла от русских, отсюда и общий идиотизм. Но Алжир с нами не граничит, и славянской души я не углядела ни в одном арабе. Поэтому причина генерального кретинизма, по-моему, совсем иная. Проявления же совершенно знакомые и, возможно, даже более разительные.

В Алжир я попала в ноябре, то есть в осенне-зимний сезон, и оказалась над уровнем моря повыше Закопане. Моросил дождь. Где-то, очевидно, лило изрядно, потому как, добираясь до столицы, мы угодили в настоящее половодье. По шоссе бурлила река выше осей колес, по обочинам шоссе стояли арабские дети и показывали, где кончается асфальт. Об остановке и думать не приходилось. Я присмотрелась, откуда вода. С расположенных выше бескрайних виноградников стекали потоки густой жижи темно-коричневого цвета, насыщенной глиной.

– Послушай, сын, почему же они куда-нибудь не отведут воду? – спросила я со злостью. – Обычная мелиорация, и вопрос решен!

– А зачем? – саркастически ответил сын. – Ведь такие наводнения случаются всего два раза в год, в остальное время сухо. Зачем же утомляться? А виноградники и так скоро исчезнут – пустыня наступает, песок все поглотит.

Наверное, и в самом деле поглотил. В тот раз я видела у шоссе поля проса. А когда довелось ехать той же дорогой через полтора года, никакого проса уже и в помине не было. Поля засыпал песок, длинными языками подбираясь к асфальту. Я не в курсе, как обстоят дела теперь, может, и шоссе уже засыпало.

Старые французские фермы превратились в руины, очаровательные виллы, окруженные зелеными садами, постепенно ветшали, некогда обрабатываемая земля пустовала. Да, этот строй все приводит в соответствующий вид...

С продуктами проблем не было. Даже с мясом. Совершенно ошеломленная, я обнаружила, что эту страну поголовного овцеводства снабжают бараниной, импортируемой из Новой Зеландии. На бараньих тушах стояли печати – не ошибешься. Кроме баранины, продавалась конина, говядина. Колбас и копченостей, естественно, никаких, зато птица – пожалуйста. Правда, с ней происходили таинственные вещи.

Ивона закупала птицу, как правило, в одном магазине, насколько это помещение вообще можно было назвать магазином. И однажды, без всяких на то рациональных причин, мы получили в подарок полтора килограмма куриных крылышек, шеек, печенок. Араб не взял денег и не желал никакой другой платы. Мы так и не уразумели смысла этой благотворительной акции, что не помешало нам с удовольствием слопать подарок.

Буйство фруктов превышало любую фантазию. Однажды при покупке гранатов я сваляла дурака, во что бы то ни стало желая сама выбрать фрукты на лотке. Продавец смотрел на меня с состраданием, потом высыпал из моей сумки все выбранные гранаты и напихал других, по-моему, гораздо хуже. Ладно, будь по-твоему. Я оставила лишь один самый, на мой взгляд, красивый гранат. Он согласился, пожав плечами, – пожалуйста, раз уж мне так хочется. Дома мы занялись сравнением.

Выбранные продавцом фрукты оказались пищей богов; верно, такими соблазнилась Персефона. В жизни я ничего подобного не едала. А мой красивый гранат – сплошной уксус. Больше я никогда на рынке ничего самостоятельно не выбирала.

В чужом апельсиновом саду мы однажды украли апельсин. Не то чтобы у нас обнаружились воровские наклонности, просто апельсин прямо с дерева показался мне и моей невестке невероятно экзотичным и желанным. И мы подослали Каролину, заставив невинного ребенка украсть фрукт. Трофей оказался кислым – вырви глаз, но уж коль скоро он украден, пришлось съесть, иначе поступок выглядел совсем неприличным.

Да, в Алжире вовсе не продавали сыра, а с яйцами творилось какое-то светопреставление. Куры в стране существовали, значит, были и яйца. Тем не менее, когда яйца привозили в «галерею» (так именовался государственный универсам), вокруг разыгрывались невообразимые баталии. Даже закупив товар, очередь не расходилась – должно быть из чувства коллективизма, так что иногда яйца для Ивоны покупал полицейский.

Между прочим, повсюду устанавливались две очереди – в одной женщины, в другой мужчины, и товар отпускали, как у нас инвалидам и пенсионерам: первым с одной стороны, вторым – с другой. Это оказалось очень выгодно для нас – мужчин толпилось гораздо больше. А яйца, конечно, были везде, только на рынке они стоили в два раза дороже.

Жратвы, вообще-то, хватало. Алжирская пищевая промышленность выпускала макароны, кстати очень вкусные. Все остальные продукты в незначительном количестве поступали по импорту, а в мощных дозах – контрабандой. Цены на базарах, напоминающих нашу давнюю барахолку, заламывали бешеные. Чтобы купить, к примеру, полотенца, выгоднее было бы прокатиться за ними в США, а уж во Францию – сам Бог велел.

О запчастях для машины и мечтать не приходилось, все привозили из Польши. Однажды при отсылке таковых, используя, между прочим, и Саси, я устроила у нас в Окенче хороший спектакль. Расскажу об этом позже.

Опять, наверное, кто-нибудь сочтет, что я выдумала нереальные ситуации и неправдоподобные события. А что тут выдумывать? Перед лицом действительности любой вымысел тускнеет...

Насчет багажа при отъезде в Алжир на работу я написала в «Сокровищах». Ничего не наврала, в тексте нет никаких преувеличений. Чертов список я сама шесть раз переписывала на двух языках – по-польски и по-французски; и не на продажу люди везли вещи, а для личного пользования. Чего не привезешь, того не будешь иметь. На продажу везли только старую одежду, которую тамошнее население раскупало нарасхват, ибо по сравнению с их ценами привезенная старая одежда стоила гроши. А полякам эти гроши позволяли дожить до первой зарплаты, обычно задерживаемой на три-четыре месяца. «Полсервис» выдавал аванс лишь за один месяц.