Сергей Болотников - Стуки-ДАО

• Название: Стуки-ДАО
• Автор: Сергей Болотников
• Жанр: Научная Фантастика

---

Мой день: я просыпался от тяжкого сна. Голова гудела, я страшно не высыпался, потому что полночи глядел в окно на пустую дорогу. Я сжимал зубы, приводил себя в норму, отчаянно борясь с желанием не пойти в школу но лимит прогулов уже исчерпан, а значит идти придется. Восстанавливал в памяти список присутствующих и отсутствующих недругов - одевался, умывался в состоянии несвежего зомби.

Боролся с утренней депрессией. Перебарывал. По пути в школу моя голова была занята анализом будущего дня. Школа: проскользнуть мимо дежурных. До звонка оставаться на втором этаже в толпе. Перед самым звонком появиться в классе. Тихо присесть на первую парту, слиться с нею. Опустить голову. На перемене ошиваться на втором этаже. Появиться перед звонком. Опустить голову, сидя на первой парте.

Не идти в столовую. Сбежать с последнего урока труда.

На пути домой я чувствовал себя счастливым. Мир был такой ясный, такой свежий, так четко все виделось и было удовольствием вот так просто идти. Одному, когда вокруг никого нет и никто не может помешать.

Дома я досыпал, видя красивые цветные сны - вот она, еще одна моя отрада. А потом читал до самого вечера. Сны тоже мои - они рождаются внутри раковины, на ее внутренней перламутровой поверхности. Ночью смотрел в окно на опустевшую улицу, враз ставшую таинственной и чуть пугающей. Часов до двух ночи я с восторгом наблюдал за потаенной, скрытой во тьме полуночной жизнью. Вот вам постулат - смотреть на ночные улицы гораздо лучше, чем по ним гулять! Уж поверьте эксперту. Утром я просыпался и все шло по новой.

Окончательный перелом наступил после девятого класса. На этом знаменательном стыке неполного и полного среднего образования, на Рубиконе, отделяющем подающих надежды от посредственностей и споткнулось большая часть моих недоброжелателей.

Раз-два - и вдруг не стало большей их части! Ушел Горгон, ушли некоторые Моржоевы прихлебатели. Классы резко поменялись в составе.

Моржой не ушел - он оказался куда умнее, нежели я о нем думал. Каким то чудом, но он перешел в десятый класс. Но не в мой, а в параллельный, где у него еще оставались друзья и сподвижники.

Нельзя сказать, что мне так уж сильно полегчало, но, несомненно, зима закончилась, и началась оттепель. Я, впрочем, продолжал совершенствоваться.

Холодный остракизм некуда не делся - меня по-прежнему не держали за человека, но теперь это выражалось просто тотальным отсутствием общения. Я отвечал тем же.

Нехитрые школьные радости не представляли для меня никакого интереса. Женский пол я тоже обходил стороной (хотя некоторые одноклассницы, из тех, что появились у нас недавно, и находили меня интересным, видимо, считая мое молчание и отчужденность признаками наличия некоей интригующей тайны), по той простой причине, что подобного рода общение потребовало бы от меня нарушить некоторые из тех установленных мною же принципов, а значит, вновь стать уязвимым. Кроме того, окружающие уже казались мне неизмеримо чуждыми, наподобие пришельцев с другой планеты. Я не мог говорить с ними, и не собирался заводить никаких знакомств, чтобы не потерять маневренности.

В конце концов, все, что я требовал - это чтобы меня не трогали. Не подкаливали, не наступали мне на ноги, не били меня, не делали мельницу, не заталкивали в женский сортир, не крали мою сумку, не писали про меня гадости, не клеили мне "ударь меня" на спину, просто не делали ничего! Оставили меня в покое! Разве я не этого просил? Оставить меня одного! У меня свой путь под закрытыми веками. Свой путь под толщей песка. В слоях застывающего бетона.

Просто оставьте меня в покое!!!

И меня оставили. Остаток школьных чудесных дней прошел в размеренном однообразном существовании. Я не ходил на прогулки, не ходил на дни рождения, потому что мне не к кому было идти, не ездил на экскурсии, не бегал на свидания, исчезал из школы через две минуты после звонка. Я остался некурящим и непьющим, я совсем не ругался матом, не слушал громкую музыку, не смотрел телевизор с утра до ночи, с точки зрения взрослых я так и остался золотым ребенком.

Под конец школы у меня возникли некоторые проблемы с прогулами, но грамотная политика нехождения помогла решить и эту неприятность.

В классе ко мне больше никто не приставал. Моржой иногда подъезжал на переменах, да младое поколение начало пробовать на мне зубы. Но это все было мелочи! Ерунда. К концу школы я стал все больше ощущать странное равнодушие - мне все время вспоминался тот камень посередине ручья. Или я, подобно древнему китайцу, уже сидел на берегу своей реки и ждал? Потому что научился ждать? Все становилось незначительным, мелким, несущественным. Были только я и эта река.

Людской поток кипел вокруг - цветные пятна, лица разные, но вместе с тем одинаковые, похожие, изменяющиеся, люди, люди, похожие на вечнозеленый кустарник волнующийся под ветром. Общество, стадо, и кажется, тогда я понял, что лучше их.

Они не сделали того, что и я. Они не смогли бы. Они жили своими мелкими страстенками, желанием, их двигало примитивное. Они не хотели ничего анализировать. Они не знали, как избежать неприятностей. Они были по уши в дерьме и тянули скрюченные дурнопахнущие конечности к моему костюму из белого шелка. Но теперь то я знал, как избежать их прикосновений.

Это путь духа и постижения себя. Это настоящее отшельничество. Это высшая степень отшельничества. Это самостоятельно отделение себя от мира. Оставление благ во имя торжества свободы духа.

Это одиночество в толпе.

В конце десятого класса Моржой полностью завалил годовой экзамен и был с помпой отчислен прочь. Я слышал об этом, но не испытал никаких особенных чувств - странно, оказалось, что я совершенно не ненавижу Моржоя. Мне просто было на него наплевать. К тому времени я почти не видел его. К тому времени я почти никого уже не видел, крайне редко появляясь на уроках. Мой панцирь достиг толщины бетонного дзота и из-за его толстых стен уже никто не мог до меня докричаться.

Вот так закончилась моя десятилетняя школа жизни. К концу обучения я уже полностью утратил известность. В школе меня почти позабыли. Мое выпускное сочинение получило пятерку с плюсом. На фотографии класса меня не было, потому что тот день я прогулял. Учителя тепло со мной попрощались. Я сдал на пять математику и впервые одел костюм с галстуком. Никто из одноклассников не удостоил это и единым словом. На торжественной части вручения аттестатов мне никто не хлопал и я прошагал всю дорогу до потной руки директора в торжественной тишине. На выпускной бал я не пошел - там был и параллельный класс, и те недруги, что еще оставались. Кроме того, я не понимал, что мне делать среди всех этих чужих абсолютно людей.

После окончания торжественной части я, в костюме, с аттестатом, крошечным колокольчиком на груди (о, колокольчик, бесхитростный символ принадлежности к стаду!) вышел из школьных дверей и пошел, не оглядываясь, во взрослую жизнь.

Больше в школу я так никогда и не вернулся. Откровенно говоря, мне было на нее глубоко наплевать. На свете есть вещи, которые вовсе не стоят вашего внимания.

На свете полным-полно таких вещей.

А еще через какое-то время я победил своего врага. Сидел на берегу и смотрел, как его труп плывет мимо меня. Беда в том, что к тому времени я уже не считал его врагом. Это, пожалуй, один единственный минус рассказанного мной метода.

Я уже не помню, зачем меня занесло на улицу возле стройки. Какие то мелкие дела, может быть, я захотел срезать. Стройка была та самая, на которой в золотые школьные годы так любили ошиваться местные хулиганы. Место, которое я не посещал давным-давно.

И вот, вновь стоя здесь, где-то полгода спустя после окончательного и бесповоротного получения среднего образования я вдруг услышал слабый молящий голос, который игривый утренний ветерок донес до меня со стройки. Голос был смутно знаком, и я, сам не зная зачем (очень редкий случай) отправился на зов.

Утренний осенний денек был прекрасен - синее-синее небо, тихо умирающая по канонам японской красоты природа. Желтые листья и бодрящий холодок.

Стройка так и осталась замороженной - унылые бетонные плиты, ребра арматуры на фоне неба. Моржой висел на краю второго этажа, судорожно вцепившись поцарапанной рукой в обгрызенный временем край и моляще смотрел в небеса. Две пустые пивные бутылки и дымящийся бычок отмечали место его последней стоянки. Две параллельные царапины на бетоне и раскиданный в стороны сор давал ясное представление о случившемся. Видимо пивший пиво Моржой пытался облегчиться с высоты второго этажа, но не рассчитал возможностей собственной вестибикулярной системы и, получив легкое vertigo, сверзился вниз. Каким то чудом он успел ухватиться за край плиты и теперь нелепо болтался на высоте десяти метров над грудой битого кирпича и бетонного лома. Когда я подошел, Моржой отвел взгляд от небес и устремил его на меня.