Юлия Туманова - Семь верст до небес

• Название: Семь верст до небес
• Автор: Юлия Туманова
• Издательство: Крылов
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-94371-622-Х

У Алены есть семья, квартира, работа в престижном лицее. Она любит вязать шарфы, от которых подруги приходят в восторг. Что еще нужно для счастья? Но почему ей так часто вспоминается сцена из увиденного в детстве фильма и почему ее не покидает ожидание чуда? Ведь это так глупо, когда тебе почти тридцать!

Кириллу, хозяину процветающего риэлторского агентства «Русский дом», о чудесах мечтать некогда. Но кто бы мог подумать, что его сестра Ольга, талантливый модельер, захочет попробовать себя в роли доброй феи?

---

Жаль, что он ни разу не улыбнулся ей.

Очень жаль.

Наверное, это здорово — узнать его улыбку.

* * *

У него было два дня, чтобы успокоиться и все тщательно продумать. Ему не пятнадцать лет, и он вполне может контролировать ситуацию. В конце концов, это просто ужин. И даже не романтический. Он справится.

Он будет в меру предупредителен, молчалив и постарается не пялиться на нее слишком откровенно.

Он полностью владеет собой.

Или нет?

Он только и думает о том, что снова увидит ее. Он только и думает, как бы поскорей покончить с ужином, сестру и гостей отправить бандеролью в Австралию и наедине с ней постараться выяснить, что происходит. Нет, не так. Плевать ему на то, как именно это называется и что означает. Он просто хочет побыть с ней вдвоем. Один вечер. Он больше не допустит ошибки и не станет вести дурацких разговоров. О шарфах, бандитах и ее муже.

Они вообще не будут разговаривать.

Многоточие.

Он услышал, как сестрица лихо въехала во двор, и понял вдруг, что боится. Жутко боится, что ничего не получится. Вот так вот просто — ничего.

Всю жизнь, с тех самых пор, как умерла бабушка, и стало ясно, что не всегда можно ответить ударом на удар, что не все зависит от тебя, какой бы ты ни был сильный, Кирилл шлифовал свою неуязвимость. Чужие проблемы его не касались, а своих не было. Продажа дома стала первой и последней проблемой. А потом он устроил жизнь так, что ничего важного, ничего ценного в ней не хранилось. Ей нельзя было это доверить, вот и все. Гораздо надежней запихнуть поглубже в сердце, в память, закрыть на тысячу замков, и никогда не прикасаться, и даже на секунду не доставать наружу, чтобы не уронить ненароком, не потерять, не дать выбить из рук кому-то, с кем бессмысленно спорить.

У него была сестра, работа и любимые ручка «паркер» и джип.

Больше ничего.

Ах да, еще дом, где можно было расслабить галстук и плюхнуться в горячую ванну, или в постель, время от времени согретую чужим теплом. Но дом был как бы понарошку, ненастоящий. Потому что невозможно поверить, будто на самом деле ему одному нужна эта громадина с бесчисленным количеством комнат; с гулким эхом в просторном холле, с нежилым запахом в спальнях и гостиной, куда он заходил только случайно, перепутав двери; с неуместными радостными лучами, пробравшимися в открытые окна на безупречный паркет, с тишиной — единственной его постоянной спутницей.

А все остальное ему было не нужно. Он убедил в этом и себя, и других. И теперь, когда вдруг совсем близко оказалось что-то совсем иное, неведомое, странное, несказанно желанное, он не знал, имеет ли право впускать это в свою жизнь.

А вдруг слишком поздно? А что, если ключ давно заржавел пли потерялся? И придется стоять по другую сторону двери, в бессильной ярости сжимая кулаки и уже твердо зная, что выхода нет?

Он боялся.

Но как только Кирилл вышел на террасу и в сумеречном ноябрьском дворе увидел рыжеволосую фигуру в широком, нелепом пальто, страх испарился, только ознобно было в ногах, и радость не помещалась нигде, и невозможно гремело в груди сто сорок в минуту.

— Вижу, ты нам рад, — первым подошел Ромка и даже смутился немного, растерянно глазея на счастливую физиономию приятеля.

— Привет, — сказал Кирилл, не глядя протягивая ладонь.

— Кир, загонишь машину? — издалека закричала Ольга, и та, что шла рядом с ней, внезапно покачнулась, будто споткнувшись.

Кирилл напрягся и ринулся было подхватить, но в этот момент подбежал незамеченный ранее веснушчатый олененок в пузатой смешной куртке и длинных просторных сапогах, из которых торчали острые коленки.

— Привет, — сказал олененок и задумчиво дернул свою рыжую косицу, — ой, а я вас знаю. Вы не депутат случайно? Нет? А может, ведущий? Вы похожи на ведущего. Или нет, на актера. Дядя Рома, это ваш друг, да? Он актер, да?

Кирилл засмеялся в тот момент, когда девчонка предположила, что он — депутат, остановиться уже не мог, а давать пояснения сквозь хохот было несподручно.

Ромка вынужден был ответить, что Кирилл — не актер.

— Нет? — разочарованно протянул рыжик. — А где же я вас видела? А тетя Оля говорила, у тебя… то есть у вас бассейн есть. Правда, есть? Что, прямо в доме?

— Ташка, пошли, я тебе покажу, — принял огонь на себя Ромка, и Кирилл мимолетно улыбнулся ему с благодарностью.

Ни за что на свете он не пропустит этот момент, даже чтобы пообщаться с самым замечательным рыжиком в мире!

Вот сейчас, вот еще немного, пару шагов, ну!

— Кирилл, ну чего ты стоишь? Загони машину! Алена догнала Ольгу, ткнула в бок и прошипела:

— Ты же сказала, его не будет! Как это понимать? Та покосилась недоуменно.

— А что тебя беспокоит? Ну, ошиблась я, никуда он сегодня не собирался, разве это так страшно? Или вы лютые враги и не имеете права сидеть за одним столом?

О, Господи! Ведь, действительно, теперь сидеть за одним столом!

Может, пока не поздно, сослаться на головную боль, похмелье, беременность, срочную работу, на конец света, который вот-вот наступит, и сбежать?

Или получится незаметно проскользнуть, а? Чем черт не шутит!

— Загони машину, Кир! — упрямо повторила Ольга и прошла мимо него в дом, бросив на ходу: — Ален, вы тут недолго, ладно?

Алена от возмущения забыла, что пытается прошмыгнуть незамеченной, и воинственно поинтересовалась:

— В каком смысле? Оля, подожди! Что ты хотела сказать?

Кажется, она себя выдала, кретинка! Нужно было сделать вид, что ничего особенного не происходит. Спокойно поздороваться и с достоинством удалиться. То есть, наоборот, присоединиться к гостям. И не смотреть на хозяина. Не смотреть!

Или взглянуть мельком. Равнодушно.

Ну, хорошо, равнодушно не получится. Посмотри, но только недолго, разрешила себе Алена.

И посмотрела.

Он запомнился ей здоровенным, уверенным, сильным чужаком, который по чистой случайности оказался так близко, что ей удалось рассмотреть складки у рта и усталую отрешенность синего взгляда. И показалось возможным, почудилось на минуту, не отпускало все эти дни — приблизиться еще немного, на шаг, на год, на вечность, чтобы увидеть все остальное.

Его утреннюю сердитость, небритые щеки, задумчивые губы над чашкой кофе; его смех, его привычки, его нетерпеливость, силу, слабость, крепкие пальцы на руле, расслабленные плечи под душем, вмятый в подушку профиль.

Она знала, что не сделает этого шага. Что будет топтаться на месте, как топталась всю жизнь, и все останется как прежде, и в белом пальто за столиком парижского кафе она никогда не дождется его.

А никто другой ей не нужен. Ни там, ни здесь. Ни сейчас, ни через минуту, ни спустя двести лет.

Она знала это, и еще немного, самое главное — ему все равно. Он сам по себе, отдельно, в другой, далекой, недосягаемой жизни.

И только взглянув на него, она вдруг поняла, что знать — это мало. Это ничего, ровным счетом ничего не стоит.

Она увидела его совсем не таким, как запомнила. Он едва улыбался, и у него было некрасивое, искаженное этой странной, смутной, вымученной улыбкой лицо. Подбородок выпячивался вперед, словно защищаясь. Под глазами лежали тени.

И страх навалился еще тяжелей, придавив к земле, не давая дышать.

Он был повсюду, он заполонил ее с кончиков пальцев до макушки, и можно было с ума сойти от этого ужаса, и сердце непременно разорвалось бы, если бы в ту же секунду стремительно и властно не завладела им непостижимая, сокрушительная нежность.

— Здравствуй, Кирилл, — сказала она вместо Алены и протянула ее ладонь ему навстречу.

— Здравствуй.

Он сжал ее пальцы, и Алена невольно поморщилась от боли.

— Извини, — быстро проговорил он, не отрывая взгляда от ее лица, — извини, пожалуйста. Пойдем.

Легонько потянув ее за руку, он помог подняться и распахнул дверь.

— Ты забыл машину поставить, — вдруг вспомнила Алена.

— Да?

— Да.

Они стояли по разные стороны у двери.

— Поставлю потом, — решил Кирилл и вошел следом за ней, — я хочу показать тебе дом.

Вообще-то, ничего подобного он не хотел. А если и хотел, то в пятую очередь. Нет, в девяносто пятую.

На губах у нее дрожала нерешительная, ласковая улыбка, и больше всего на свете ему хотелось попробовать каково это — целовать ее радость.

И печаль тоже. И растерянность, и сомнения, и непонимание, и усталость — узнать, какие они на вкус, и разделить их с ней, и открыть свои.

Черт возьми! Ну, кто решил, что это ему не нужно, и немыслимо, недостижимо, и никогда не случится того, чему он никак не мог дать названия, что смутно представлял, о чем так жадно мечтал последние недели.

Чтобы она была рядом, так близко, что он смог бы, наконец, понять, почувствовать, увидеть, бывают ли чудеса. Возможно ли кого-то пустить в свою жизнь, а самому войти в чужую, и перепутать их, совсем непохожие друг на друга. И просыпаться оттого, что затекла рука под ее попкой, и потешаться над серьезным видом, с которым она усядется впервые за руль, и злиться, когда она в темноте будет стучать спицами, и тревожиться, если задержалась в магазине. Валяться до обеда в кровати в редкие выходные, щелкать каналами и пить остывший кофе из одной чашки, бродить по городу, взявшись за руки, спешить на работу и сталкиваться лбами, и орать раздраженно, и сопеть в притворной обиде, пока она не догадается оттрепать его за уши, а потом поцелует так, что он будет торопиться с работы за продолжением.