Джон Теннер - Тридцать лет среди индейцев: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера

• Название: Тридцать лет среди индейцев: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера
• Автор: Джон Теннер
• Издательство: Издательство Иностранной литературы
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1963

Повесть Джона Теннера – безыскусный, правдивый, насыщенный драматическими событиями рассказ о жизни и приключениях человека, который в конце XVIII в. девятилетним мальчиком был похищен североамериканскими индейцами и, усыновленный ими, провел среди них 30 лет.

Из этой книги, глубоко взволновавшей в свое время великого русского поэта А.С. Пушкина как достоверный документ, разоблачающий лицемерие американской демократии и жестокость белых «цивилизаторов», читатель узнает о тяжелой борьбе за существование индейских охотников-звероловов, об окружающей их суровой природе, о нравах, обычаях и верованиях этих людей, находившихся тогда на этапе первобытнообщинных отношений.

Узнает он и о том, как предшественники современных расистов грабили и спаивали индейцев, скупая за бесценок дорогие меха, натравливали одни племена на другие, втягивали их в распри между конкурирующими пушными компаниями и прикрывали свои злодеяния клеветой на «первобытных дикарей», изображая их кровожадными, лживыми и алчными язычниками.

Трагическая история Джона Теннера, не нашедшего себе места в корыстолюбивом мире белых людей, куда он вернулся зрелым человеком, несомненно, заинтересует не только широкого читателя, но и специалистов по этнографии, исторической географии и истории Северной Америки.

Редакция литературы по вопросам, географических наук

---

Его сопровождал еще один очень хороший охотник– Кау-ва-бе-нит-то (Тот, Который Поднимает в Поход). От реки Маус-Ривер мы повернули круто на север и, так как у нас было шесть лошадей, продвигались очень быстро. И все же прошло четыре дня, прежде чем мы постигли Лосиной реки. Здесь мы расстались с Вау-це-гау-маиш-кумом, который решил идти на Миссури, чтобы организовать там военный поход. Но Кау-ва-бе-нит-то остался и всегда отдавал нам лучшую часть своей добычи. Он показал мне также озеро, вблизи которого находилась плотина, сооруженная бобрами. Однажды вечером я отправился туда, сел на землю и заметил тропу, по которой бобры волокут к озеру стволы деревьев и ветви для постройки своего жилища. Только я расположился, как невдалеке послышался шум, похожий на тот, который раздается, когда женщины выделывают шкуры. Я встревожился, зная, что в этой местности не должно быть индейцев, и по думал, не разбило ли здесь лагерь какое-нибудь враждебное нам племя. Решив не возвращаться домой, пока не допытаюсь, кто это мог быть, я взял ружье наизготовку и осторожно пополз. Мой взгляд был устремлен далеко вперед, но, случайно посмотрев в сторону, я обнаружил совсем рядом обнаженного и раскрашенного индейцах[64], лежавшего в кустах на животе и тоже приготовившегося к выстрелу. Увидев его, я тотчас инстинктивно отпрыгнул на другую сторону тропы и прицелился. Мое движение вызвало у него взрыв смеха, он поднялся и заговорил со мной на языке оджибвеев. Так же как я, незнакомец решил, что в это время поблизости не должно быть других индейцев, но едва вышел из палатки, разбитой недалеко от плотины, как заметил человека, подкрадывающегося к нему через кустарник. Тогда он тоже притаился, не зная, кто перед ним – друг или враг. Побеседовав немного, мы пошли вместе к нашей стоянке, где Нет-но-ква вскоре установила, что индеец приходится ей родней. Мы прожили с этой семьей около 10 дней, а затем они перекочевали со своей палаткой на значительное расстояние от нас.

Второй раз в жизни мне предстояло в течение зимы взвалить все заботы о прокормлении семьи на свои плечи. Но еще до наступления холодов из Мо-не-онга (Монреаля) к нам приехали семь охотников из племени надоуэй[65], и среди них племянник Нет-но-квы. Они решили остаться с нами; осенью и за первую половину зимы мы добыли много бобров.

Я был более искусным охотником, чем пять из этих надоуэев, и, хотя у каждого из них имелось по десять капканов, а у меня только шесть, я наловил больше бобров. Зато два других индейца во всем превосходили меня. Зимой к нам присоединились еще два надоуэя, промышлявших для торговой компании, которую индейцы называли «Оджибве-Вай-мет-и-гут-ши-вуг» (что означает «Французская компания, торгующая с оджибвеями»). Некоторое время мы охотились сообща, истребили всю дичь, и начался голод. Однажды мы договорились, что пойдем охотиться на бизонов. С наступлением темноты все возвратились, за исключением двух надоуэев: очень высокого юноши и маленького старика. На следующий день юноша возвратился в новой куртке из бизоньей кожи и новых красивых мокасинах. Он рассказал, что встретил семь палаток незнакомых индейцев кри, язык которых понимал с трудом. Кри пригласили его в одну из своих палаток, накормили и были так радушны, что он решил остаться у них переночевать. Утром, сложив бизонью шкуру, на которой провел ночь, юноша хотел ее отдать, но ему сказали, чтобы он оставил ее себе в подарок. Мало того, заметив, что его мокасины сильно порвались, одна женщина принесла, ему новую пару.

Такое гостеприимство обычно для индейцев, еще не сталкивавшихся с белыми; это одна из их главных добродетелей, которую старики за назидательной беседой внушают детям. Но индейцы надоуэй не привыкли к такому обращению в своей стране.

Несколько позже на стоянку прибыл и старик. Он рассказал, что обнаружил 50 палаток ассинибойнов, которые приняли его очень радушно. У них было много мяса, и они оказались очень гостеприимными. Хотя у старика не было никаких доказательств в подтверждение его слов, он все же уговорил нас примкнуть к этим индейцам. На следующее утро, когда мы уже собрались в поход, старик сказал: «Я не могу сейчас идти с вами, мне нужно сначала починить мокасины». Чтобы избежать задержки, один из юношей отдал ему пару своих мокасин. Тогда старый индеец заявил, что должен еще отрезать кусок одеяла и сшить себе рукавицы. Другой индеец, у которого было в запасе два куска материи, помог ему в этом деле. Тут старик стал придумывать все новые и новые отговорки, вымогая у нас различные вещи для удовлетворения своих прихотей. Тогда мы заподозрили его во лжи. Кто-то пошел по его следу и установил, что старик далеко не отходил, никаких индейцев не видел и не имел во рту ни куска пищи после того, как вышел из палатки.

Стало совершенно ясно, что искать 50 палаток ассинибойнов – дело бессмысленное, и мы решили присоединиться к группе кри, с которой повстречался юноша. Но тут мы совсем случайно столкнулись с другой группой того же племени. И хотя мы с ними не были знакомы, все же, узнав, где их руководитель, мы вошли в его палатку и уселись у очага. Тотчас женщины повесили над огнем котел и достали из мешка какую-то неизвестную нам еду, пробудившую любопытство. Когда нам принесли поесть, мы рассмотрели, что это маленькие рыбки одинаковой величины, не более дюйма, В котел их бросили в виде большого смерзшегося комка. Этих маленьких рыбок, которых мы позднее научились ловить и приготавливать, собирают в полыньях мелких озер, где они скапливаются в таком количестве, что их можно сотнями вычерпывать просто руками. Когда мы поели, одна из женщин, как видно главная жена вождя, осмотрела наши мокасины и подарила каждому из нас по паре новых. Эти индейцы уже собрались в поход и вскоре расстались с нами. Намереваясь охотиться на бизонов, мы решили соорудить сунжегвун и запрятать там все свое имущество, чтобы оно не обременяло нас в предстоящем длительном походе. Затем наша семья пошла по следам группы кри и догнала их в прерии.

Мы попали туда примерно в середине зимы; вскоре наш долговязый юноша надоуэй заболел. Его друзья обратились к старому знахарю из племени кри, по имени Медведь, с просьбой помочь больному. «Дайте мне 10 бобровых шкурок, – заявил старик, – и я приложу все свое умение, чтобы его вылечить». Но мы оставили все свои меха в сунжегвуне и после этого добыли лишь девять шкурок. Пришлось взамен десятой предложить знахарю кусок материи, более ценной, чем бобровая шкурка, и тогда он согласился начать лечение. Старик соорудил особую палатку, где в первый день занялся тайными обрядами в отсутствие больного. На другой день мы принесли занемогшего юношу и посадили на циновку поближе к огню. Старый Мук-ква, весьма посредственный чревовещатель и не очень искусный знахарь, с грехом пополам подражал различным звукам, пытаясь убедить присутствующих, что эти шумы исходят из груди больного. Под конец он заявил, что слышит, как злой огонь бушует в груди юноши. Положив одну руку ему на сердце, а другую на спину, к которой он вдобавок прикоснулся ртом, старик некоторое время массировал больного и дул на него, пока как бы случайно на пол не упал маленький шарик. Знахарь продолжал массировать и дуть, то подбрасывая шарик, то перекидывая с руки на руку, и наконец бросил его в огонь, где он сгорел, шипя, как влажный порох. Меня это нисколько не удивило, ибо я видел, как знахарь заранее насыпал немного пороха на то место, куда упал шарик. Заметив, что его магия не удовлетворила «клиентов», знахарь стал уверять, будто в грудь больного проникла змея, которую он сможет удалить только на следующий день. Извлечение змеи сопровождалось такими же ужимками и бормотанием, после чего он действительно показал нам маленькую змейку. Затем знахарь прикрыл рукой то место, откуда он якобы вытащил змею, пояснив, что рана еще не затянулась. Он не уничтожил змейку, а осторожно отложил ее в сторону, будто бы для того, чтобы она не проскользнула в тело кого-нибудь из присутствующих. Все эти неумелые приемы вызвали у надоуэев взрыв смеха, но на больного не оказали никакого воздействия. Вскоре надоуэйи сами научились имитировать различные шумы и старик с тех пор стал объектом постоянных насмешек. Несколько самых уважаемых и умных индейцев кри посоветовали нам не иметь больше дела с Мук-квой, которого считали слабоумным.

Как раз в то время у меня приключились неприятности с одним из надоуэев, охотившихся по договору с «Оджибве-Вай-мет-и-гуш-ши-вуг». В эту местность он прибыл после меня, и, следовательно, у него было меньше прав на выбор угодий для промысла. Между тем один или два раза он уже бросил мне упрек в том, что я охочусь на его территории. Как-то раз я выследил нескольких бобров, поставил капканы и, как обычно решил прийти за добычей на следующий день. Но, вернувшись туда утром, я обнаружил, что этот индеец пошел по моим следам, бросил мои капканы в снег и расставил вместо них свои. В его капканы попался только один бобер, которого я без колебаний отнес домой как свою добычу. Следуя его примеру, я выкинул в снег его капканы и насторожил свои. Об этом происшествии узнали все индейцы в лагере, и даже друзья надоуэя отвернулись от него, приняв мою сторону. При подобных недоразумениях у индейцев вместо законов действуют обычаи племени. Нарушитель обычая не может рассчитывать ни на поддержку, ни на сочувствие. Но, как правило, угнетение или бесчестные действия по отношению друг к другу среди индейцев довольно редки.