Джеймс Риз - Книга теней

• Название: Книга теней
• Автор: Джеймс Риз
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-352-00632-8

Дебютная книга молодого американского писателя и сценариста, утонченная стилизация под готический роман с выведенным на первый план эротическим подтекстом заслужила у критики лестные сравнения с романами таких мастеров жанра, как Энн Райс и Антония Байетт. Действие происходит во Франции в начале XIX века. Юная монастырская воспитанница Геркулина, обвиненная в сношениях с дьяволом, получает помощь с неожиданной стороны; в числе ее новых знакомых – инкуб и суккуб, и таинственный Асмодей, и придворная художница обезглавленной французской императрицы, которая поручает Геркулине опасное задание и доверяет ей тайну своей «Книги теней»…

---

Я бродила и бродила по Равендалю с фонарем в руке, в своих домашних туфлях, и лишь шелест их навощенных подметок сопровождал мои шаги, а низкие каблуки стучали, как маленькие молоточки, по длинным каменным коридорам.

Я останавливалась, прижимая ухо к запертым дверям, заглядывала в замочные скважины. Ничего. Я искала следы присутствия Мадлен: лужи крови, красные отпечатки на дверях, стенах или перилах. В темноте было трудно отличить то, что я искала, от тени. В поисках подозрительного кровавого пятна я даже выставила вперед палец и… ничего.

Комнаты первого этажа были большими и ничем не примечательными. Помимо мастерской, моей комнаты, – две одинаковые гостиные, скудно обставленные, второй обеденный зал – пустой, если не считать огромного стола из резного дерева, гораздо более простого, чем тот красный мраморный стол, за которым мы обедали. И еще одна комната, прилегающая ко второму обеденному залу, просторная, как танцевальный зал, паркет, уложенный «елочкой», колыхался – по такому полу было трудно ходить, не то что танцевать. Потом я оказалась в маленькой комнате со сводчатым потолком, покрашенным в небесно-голубой цвет; темные деревянные полки высились от пола до потолка, занимая все стены, даже поверх дверного проема, но были голыми – библиотека эта не содержала ни единого тома. Конечно, где-то еще есть другая библиотека, забитая томами с отметкой «S», которые я читала в последнюю ночь в С***.

Те немногие предметы мебели, которые я нашла в комнатах первого этажа, были превосходны, но ветхи. Хромой стол, украшенный мраморною мозаикой, без одной из тонких гнутых ножек, стоял прислоненный к подоконнику. Желтый шелк, обтягивающий кушетку, порван, пушистая набивка лезла наружу. По углам, как снежные сугробы, покрытые льдом, стояли на полу канделябры. Обои свисали со стен подобно шкурам наполовину освежеванного скота. Деревянные плинтусы отвалились, открывая дорогу мышам, по-видимому водившимся здесь в изобилии. Предметы обстановки, которым нашлось бы место в Версале, были разбросаны вокруг поломанные и забытые – реликвии прошлого. Да, весь дом представлял собой гробницу, некую фантастическую могилу. Он был когда-то домом, но теперь стал убежищем, не более того. Это место утратило связь с миром. Да, это было странное пристанище, и как оно мне нравилось! Совсем не такое, как я предполагала: мастерская, наиболее хорошо обставленная и удобная комната, представлялась мне образцом, которому остальная часть особняка, насколько я могла судить, не соответствовала. И все же я чувствовала себя так, словно попала домой.

На втором этаже я наткнулась на большую комнату, полную стульев, повернутых к одной и той же стене. Это были полные гарнитуры мебели: я насчитала тридцать стульев одного стиля, на всех было клеймо парижского обойщика Дагера. В коридоре рядом с комнатой большой глубокий шкаф был забит севрской посудой, не меньше сотни фарфоровых изделий, – некоторые сервизы целые, другие – с выщербленными краями или расколотые на кусочки. Когда я приоткрыла дверь шкафа, маленькая чайная чашка, хрупкая, как яйцо, упала и раскололась у моих ног.

Больше половины третьего этажа занимала капелла. Некоторые витражные стекла полностью вывалились из рам и лежали, разбитые, на полу. Огромный деревянный крест стоял в углу: птицы свили гнездо над головой Христа. На алтаре – винные бутылки, опутанные серебристой паутиной. Свечи сгорели до основания и не были заменены новыми. Чаша для святой воды у двери переполнена дурно пахнущими тряпками. Засохшие цветы вывалились из опрокинутых ваз; белая хризантема, прекрасно сохранившаяся, рассыпалась от моего прикосновения. Дерево многочисленных икон, разбросанных вокруг, было скользким от плесени, щербатым и пятнистым, словно пораженным болезнью, – окна с витражами упали внутрь, и часовня оказалась не защищенной от морского воздуха, дождя, воздействия погоды и времени.

В конце концов, отчаявшись найти следы чьего-то присутствия, я оказалась на площадке четвертого этажа. Это был верхний и самый светлый этаж – по одной простой причине: часть кровли отсутствовала, и лучи солнца попадали прямиком в эти крошечные комнаты с низкими потолками, пристроившиеся под свесом крыши. Возможно, в них когда-то жили слуги или они использовались как запасные спальни для детей (хотя трудно вообразить, что дети могли жить в таком месте), – так или иначе, эти помещения давно уже служили чердаком. Некоторые из них были битком набиты, другие – пусты. Да, в эти комнаты попадал снег и дождь, в них подолгу сияло летнее солнце, я видела, как мыши бегают, петляя, по доскам покоробленного пола. Повсюду были свиты птичьи гнезда. Я, несомненно, слышала прошлой ночью птичий крик, доносящийся из этих комнат четвертого этажа. Судя по всему, в Равендале обитала по меньшей мере одна ушастая сова: обследуя помещения, я все чаще натыкалась на следы ее деятельности – безголовые скелеты грызунов, иногда весьма крупных, усеивали во многих местах пол, как, впрочем и поля, прилегавшие к особняку.

Едва не упав, споткнувшись об один из таких скелетов, так что он разлетелся по полу, я решила спуститься вниз, вернуться в относительный уют мастерской. Но, возвратившись на лестничную площадку, я наткнулась на полуоткрытую дверь, и, когда толкнула ее, чтобы отворить, она с громким стуком упала плашмя на деревянный пол. По привычке нагнувшись, я вошла в комнату.

Она была пуста, если не считать нескольких разбросанных сундуков, ящиков, лежащей горой посуды. Обои содраны со стен, каков был их первоначальный узор – непонятно, поскольку от него остались только широкие полосы цвета гнилого лимона. Потолок здесь был прочным, во всяком случае казался таким, но пол прогибался слишком сильно – скрип одной из половиц даже заставил меня остановиться. Не желая возвращаться на первый этаж иначе, чем по лестнице, я старалась не двигаться по скрипучему, упругому полу, отступила на порог и отсюда бегло осмотрела комнату. В дальнем углу громоздились ящики, сколоченные из деревянных планок; этот штабель развалился под собственным весом, планки покрылись бело-зеленой слизью, плесенью – такой густой, что она стала похожа на пушистый мох. Только верхний ящик остался невредимым, и что-то в нем привлекло мое внимание.

Я осторожно прошла в угол комнаты и извлекла из ящика старый гроссбух. (Я надеялась, воображала , что это окажется еще одна «Книга теней», но нет.) Книга, ширина которой превышала высоту, была завернута в выцветшую синюю ткань. Я открыла ее, и корешок тут же с треском развалился, кусочки сгнившей бумаги посыпались на мои туфли. На страницах этой ветхой книги велись аккуратные подробные записи хозяйственных расходов Равендаля, который в те давние времена, конечно, имел другое название и был манором, чьи поля обрабатывались крестьянами-арендаторами, работавшими на аристократов, которым принадлежало имение. Эти бухгалтерские записи велись за много лет до того, как Себастьяна вступила во владение домом. Скорее всего, человек, писавший эти цифры таким убористым почерком, даже не знал того беспутного дворянина, что однажды продал дом и землю за портрет побочного отпрыска семьи. (Да, именно так этот дом стал собственностью Себастьяны.) Возможно, это был почерк бабушки или прабабушки вышеупомянутого дворянина – я не сомневаюсь, что столь тщательные записи делались женщиной. В голову лезли грустные мысли о ее доме, земле, о которой она столь ревностно заботилась, а потом все это было продано. Если бы она знала о подобных планах, она бы решительно им воспротивилась. Мужчины, даже мальчишки могли тогда творить такие вещи, а женщины лишь стояли в стороне и наблюдали за происходящим. Права наследования, конечно, изменились после революции, когда женщины, жены и сестры, а также младшие братья, долгое время мирившиеся с тем, что по праву первородства все достается старшим братьям, получили наконец возможность обрести свою долю наследства. Мое воображение увлекла мысль о том, как целая семья во времена ancien regime[87] пришла в негодование, когда некий воображаемый бессердечный человек…

Внезапно раздался шум, и я положила на место старый гроссбух.

Это был первый шум, который я услышала за целый день, по крайней мере мне так показалось. Опасаясь ступать на половицы (а вдруг они провалятся?), я стояла неподвижно, прислушиваясь. Нет, это не звук дерева, не звук шатающихся досок. Это был звук чего-то… кованого , железного, соприкасающегося с чем-то мягким. Лопата. Да, это была лопата…

Я медленно дошла до окна, откинула старый железный крючок, удерживающий вместе две деревянные ставни, и аккуратно, осторожно распахнула их. Я была готова к тому, что ставни слетят с петель, как дверь до этого, или сами петли отвалятся от каменных стен и вместе со ставнями рухнут вниз с высоты четвертого этажа, но этого не произошло. Внезапно какая-то птица захлопала крыльями на крыше, как раз над окном: похоже, я разворошила гнездовье грачей. Вздрогнув, я отшатнулась от подоконника, когда множество черных как сажа птиц стремительно пронеслись темными звездами по залитому солнцем небу… Казалось, прошла вечность, пока успокоилось это темное созвездие… и снова тишина.