Джеймс Риз - Книга теней

• Название: Книга теней
• Автор: Джеймс Риз
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-352-00632-8

Дебютная книга молодого американского писателя и сценариста, утонченная стилизация под готический роман с выведенным на первый план эротическим подтекстом заслужила у критики лестные сравнения с романами таких мастеров жанра, как Энн Райс и Антония Байетт. Действие происходит во Франции в начале XIX века. Юная монастырская воспитанница Геркулина, обвиненная в сношениях с дьяволом, получает помощь с неожиданной стороны; в числе ее новых знакомых – инкуб и суккуб, и таинственный Асмодей, и придворная художница обезглавленной французской императрицы, которая поручает Геркулине опасное задание и доверяет ей тайну своей «Книги теней»…

---

– Вот так: началось со смешных прозвищ и пренебрежения под маской учтивости, а дошло до отсечения головы , – сказала Мадлен. – Должна признаться, что эта дорога – крутой спуск в революцию – так и осталась для меня тайной… Но если возвратиться к тому дню, о котором мы говорили… В тот день, когда король был обречен взойти на эшафот, Париж устроил праздник смерти! Тут и там в огромной толпе люди плясали карманьолу. Казалось, каждый второй бил в барабан: барабаны имитировали учащенный пульс народа .

– Значит, вы действительно были там, в толпе, когда короля казнили?

– Нет, нет, не «в толпе», как ты выразилась, а над толпой, наши души были отделены от телесной оболочки . – Мадлен посмотрела на священника. – Тогда мы были везде, везде, где жизнь вот-вот должна была внезапно и насильственно прерваться. Мы редко принимали человеческий облик: тело стало бы для нас помехой – привязывало бы к одному месту в каждый момент времени .

– А что, вы могли быть в нескольких местах в одно и то же время? – спросила я, зная, что ответ Мадлен, возможно, поставит под сомнение идею Троицы и вездесущности Бога…

– Ну, не совсем.

–  Не так. Не так, как тебя учили, – уточнил священник. – Мадлен хочет сказать, что, будучи бесплотными, лишенными телесного бремени, мы могли и можем , если захотим, передвигаться с места на место быстро, очень, очень быстро.

– В самом деле , – рассмеялась Мадлен, – однажды я видела две казни на противоположных концах города – одну на Плас-дю-Карусель, другую – не помню где, но в газете на следующий день сообщалось, что обе казни состоялись, когда часы пробили полдень! – Я никогда не видела ее такой по-детски оживленной. – Да, один из осужденных был совсем мальчик, ему и двадцати лет не исполнилось; военный суд приговорил его к смерти за то, что он поцеловал геральдическую лилию, вышитую на его потертом мундире. Как плакал этот бедняга, поднимаясь на гильотину!

–  Расскажите мне еще о короле, – попросила я. Отказавшись от удовольствия созерцать проплывавшие мимо ландшафты, я силилась разглядеть Мадлен при падающем в окно кареты неверном свете.

– Что ж, дай вспомнить… на нем были серые чулки, серые кюлоты и розовый камзол под коричневым шелковым кафтаном. Я хорошо это помню. А на голове колпак…

–  Волосы были обрезаны сзади так, чтобы коса не помешала гильотине, – добавил священник.

– И он был спокоен , – продолжала свой рассказ Мадлен. – Или казался таким поначалу. Он взошел на эшафот и, как это было принято, обменялся рукопожатием с палачом Сансоном и его сыном. А затем разгорелся спор .

– Толпе было ясно, – сказал отец Луи, – что Капет не желал, чтобы его руки связывали за спиной. Сансон настаивал. В конце концов вмешался присутствовавший при казни священник: он шепнул что-то королю, и тот смилостивился. У него уже не было выбора.

– В какой-то момент показалось, что толпа вот-вот вмешается.

–  Да.

– Некоторые кричали королю слова поддержки .

– Да, – сказал отец Луи, – хотя указ, расклеенный повсюду, гласил: «Те, кто аплодируют королю, когда он идет к Помосту Правосудия, будут выпороты, те, кто проклинают короля, – повешены». Говорю тебе: то было время великих противоречий. На следующий день после казни в газетах сообщалось о двоих, арестованных на пути следования короля: один из них обращался к королю так, как подобает обращаться к монарху, другой оскорблял его.

– Ведь их обоих убили? – спросила Мадлен. – Кажется, да: монархиста казнили без суда по приговору Трибунала, того, кто выкрикивал оскорбления, убили в тюрьме другие заключенные.

–  Да, – подтвердил священник. – Полагаю, ты не ошиблась.

– Резня в тюрьмах? – спросила я задумчиво.

– Нет, милая. Это случилось несколько раньше, в девяносто втором году, – удивленно сказал отец Луи. – Но скажи, что тебе известно об этих убийствах?

– Я читала показания очевидцев. Но и вы же были их свидетелями. Расскажите, что видели своими глазами.

– Но зачем тебе это, ведьма? Если ты хоть что-то слышала об этой резне, ты уже знаешь слишком много. Да и что там рассказывать: банда примерно из пятнадцати граждан – их было гораздо меньше, чем принято думать, – возбужденная слухами о якобы готовящемся в тюрьмах восстании, врывалась в некоторые из них и устраивала настоящую бойню.

– Не говорите о тюрьмах , – взмолилась Мадлен, – не теперь… Говорите о короле, Людовике .

– А что можно сказать о короле: они убили его, вот и все. Сансон-fils[130] по приказу отца позволил лезвию гильотины упасть, и голова короля Франции покатилась в корзину, как тысячи других до того.

– Можешь мне не верить , – рассмеялась Мадлен, – но некоторые ожидали, что у короля голубая кровь. На это делались ставки, а когда кровь хлынула из шеи, у эшафота началась страшная давка. Нашлись и такие, кто даже пробовал ее на вкус и говорил, что она солоноватая, как мясо скота, выкормленного на солончаках. В конце концов, как говорили тогда, и король жил за счет земли …

– Сансон поднял вверх отсеченную голову, толпа смолкла. А потом, зародившись где-то в задних рядах, медленно нарастая и накатываясь волной, чтобы разбиться об эшафот, раздался глухой первобытный рев… То был жуткий гул радости. Так народ убил своего короля.

– Подумай об этом , – сказала мне Мадлен, – только подумай! Я поняла, что мир стал другим, когда увидела, как воспитанники «Школы четырех наций» бросали свои шапки в воздух .

– Голова и тело короля были вывезены на телеге и захоронены в общей могиле, – продолжил рассказ священник. – Сансон остался на месте казни, чтобы проследить за продажей сувениров – носовых платков, смоченных королевской кровью, и тому подобного, – таким правом обладал палач.

– И право это приносило немалый доход, – можешь мне поверить: Сансон был богат! Жил в достатке… Бывало, сидел вечерами у камина в кругу своей семьи, – Габриель, его старший сын, позже умрет, сломав себе шею (он будет показывать толпе отрубленную голову, неловко ступит вперед и упадет с эшафота ); его второго сына Анри и внука Анри-Клемана тоже, в свою очередь, станут называть «месье Париж» – все они сидят, бывало, у камина, а Сансон-pere[131]медленно водит смычком по виолончели или учит длиннохвостого попугая песням своей юности. А смерть – по существу, убийство – была столь же обычной темой для разговоров, как и любая другая. Я-то знаю, я посещала Сансона несколько раз.

–  Посещала? – переспросила я. – Ты посещала Сансона?

– Нет, нет! Не так, как ты думаешь! Я просто хотела понаблюдать за ним, посмотреть, как он живет. Полюбовавшись, как он ухаживает за тюльпанами в саду, было весьма странно через несколько дней видеть, как Сансон убивает короля. Видишь ли, Сансон был торговцем смертью, поэтому я и следила за ним, уверенная, что, если буду достаточно внимательной, увижу, обнаружу… разрыв, некую прореху в ткани жизни, ведущую к смерти… И ищу ее все эти долгие годы.

Призраки долго еще рассказывали мне о короле. Большинство этих сведений, по их словам, они почерпнули от Асмодея, которого личность монарха почему-то чрезвычайно интересовала. Он нередко принимал облик придворного. Однажды, когда короля везли в Тампль, Асмодей обернулся тюремщиком, а вскоре стал даже брадобреем бывшего короля. Да, Асмодей порой бывал весьма близок к королю, про которого отец Луи насмешливо сказал: «в лучшем случае бездарь, в худшем случае недоумок, потворствующий злу, вечно под каблуком у своей весьма своенравной супруги». Он назвал короля олухом, что вызвало смех Мадлен.

– Луи, я лет сто не слышала этого слова. Действительно олух!

Священник, вдохновленный таким интересом к своему рассказу, продолжал:

– Да, представь себе некую помесь божества и коровы… voila! Таким он и был – олухом, дурачком!

– И все-таки не настолько же он был плох, – начала я. – Говорят, он знал толк в числах, разгадывал загадки…

– Верно, – согласился священник, – он был по-своему неглуп, вот в чем подлинная трагедия. Возможно, он и стал бы, мог бы стать хорошим королем. Он был способен управлять страной, но не мог , поскольку слишком долго ничем не интересовался, а когда наступил кризис, было слишком поздно.

Положение дел в то время, о котором шла речь (когда пути моих четырех спасителей сошлись в Париже), было плачевным.

Давняя привычка к излишествам (Дюбарри, Антуанетта, сотни и тысячи их предшественниц) привела монархию и всю страну на край гибели. Франция обанкротилась, и эта ситуация, когда ее наконец начали осознавать, еще более усугубилась тем, что, я уж не знаю, правильно или нет, назвала бы Зимой Себастьяны.