Джованни Боккаччо - Амето

• Название: Амето
• Автор: Джованни Боккаччо
• Жанр: Проза

---

Однако благоуханный цветок развился в негодный плод, ибо я возомнил себя чуть ли не достойным славы Геракла и, залетев помыслами выше, чем то угодно богам, метил попасть в небожители, правя, как вы видели, огненной колесницей, запряженной парой свирепых драконов. Однако небеса замкнулись предо мной, и обессилевшие драконы были уже на волосок от крушения, неминуемо грозившего мне смертью. Но тут, благодаря вам, я вернулся к жизни, поэтому приказывайте мне все, что сочтете нужным, ибо отныне я ваш, навеки покорный вашим желаньям, и чего бы вы ни потребовали от меня, я все исполню ревностно и неукоснительно".

Так он сказал и умолк, не сводя с меня глаз. Но я ничего не потребовала от возвращенного к жизни юноши, только просила его обратиться к прежним занятьям и все сделать для того, чтобы прекрасный, уже распустившийся цветок развился в достойный плод, а кроме того, чтобы после богини я одна стала госпожой его помыслов, обещая ему за то все дары, какими награждает моя богиня.

Доведя до конца свою повесть, прекрасная дева, по заведенному порядку, мелодичным голосом запела:

XXIV

Погасит жар в своих волнах Диана,

и лук ее - обидчику грозит,

а месть ее ужасна и нежданна,

разгневавшись, богиня не щадит;

тому примером участь Актеона,

он псами был затравлен и убит.

Всегдашняя защитница закона,

Астреи справедливее она,

строга, непогрешима, непреклонна.

Кто нрав ее сумел постичь сполна

и внял его воздействию благому,

тому несносна ложь и не нужна,

чего не любит - не сулит другому,

и никого не обижает зря,

и рад служить знакомцу и чужому.

И, справедливость на земле творя,

она весы и меч горе подъемлет,

простых даря, заносчивых коря.

Когда же алчность злобная не дремлет

мать распрей и начало всяких ссор

и все своим могуществом объемлет,

она вершит над алчностью надзор,

и умеряет та свою природу,

поскольку суд неотвратим и скор;

И если б люди не жили в угоду

и низменной и злобной силе той,

они скорбей бы не знавали сроду.

Но те, кто каждодневною тщетой

на беды обрекли себя жестоко,

терзаются последнею бедой,

им уготованной по воле рока,

и молят, плача и стеная, ту,

что с их поступков не сводила ока.

И суд она свершит начистоту,

и гнев Юпитера огнем обрушит,

карая злобу и неправоту.

А кто с ней, благодатною, не дружит,

пусть от нее, неумолимой, тот

и месть и кару для себя заслужит;

и будет всяк, кто благостную ждет,

стократ блажен, а тот, кто злобой мучим,

с подобными себе в грехе умрет,

мир уступив и праведным и лучшим.

XXV

Умолкла сладостная песнь нежной девы, тешившая слух Амето так же, как слух Аргуса песнь Атлантова внука; в третий раз ощутив пламя в груди, он отвел взгляд от небесного лика и со вздохом подумал:

"О Инах, хоть тебе все под силу, но не проще ли было обратить меня в Ибрида, а его в Амето, чем заменять молящей матери девочку Ифис мальчиком? О, как бы я желал быть превращенным в Ибрида и какие мольбы вознес бы тебе, если бы смел надеяться, что сподоблюсь такой благодати!"

А вслух сказал, оглядев внимающих нимф: - О прекрасная дева, благородной речью и песнью последуйте примеру подруг.

Видя, что эти слова обращены к ней, нимфа, облаченная в пурпур, прелестно рассмеялась и, закинув голову, приступила к рассказу:

XXVI

- Разве не благоразумнее было бы мне промолчать, после того как от двух подруг мы выслушали о подобной любви? Так бы я и поступила, если бы не боялась нарушить нами же заведенный порядок. Но раз на то пошло, расскажу и я о своем, не столь жарком, как у них, любовном пламени. Отец мой родом с Кипра, богатого городами; происхождением и душой он благороден, но ремеслом простолюдин. Рыцарское достоинство он сложил с себя вместе с родовым могучим щитом, где в лазурном поле изображены лучи Феба и зверь, под чьим знаком солнцу весело в небе; а все силы положил на стяжание благ Сатурнии, дабы обогатиться. Разбогатев, он присватал мою мать, слывшую в ту пору по всему Кипру красивейшей нимфой, и брак их оказался счастлив и угоден богам: кроме меня, у них родилось много других детей, обликом подобных родителям. Покуда я, юная и резвая, подрастала, простодушно вытягивая нити Лахесис, заботливая Помона в просторных садах приметила славного мальчика, который родился от соков молодого отпрыска старинной крепкой груши и от силы солнечных лучей у некой нимфы; выпестовала его как рожденного среди ее нег, а так как он был кроток и миролюбив, то и нарекла ему имя Пачифико. Подрастая, он оправдал свое имя, и, когда достиг возмужалости, богиня сделала его служителем Вертумна, а потом - ибо мы были ровесники - моим супругом. Он мне понравился и нравится больше всех, и никто другой не заставил и не заставит меня о нем позабыть. Любимая им, я решила служить Помоне так же, как он служит Вертумну, чтобы, обучившись ее ремеслу, бежать праздности; как надумала, так и сделала, с благословения богини. По лику Дианы она назвала меня Адионой и однажды, взяв за руку, сказала: "Пойди со мной, взгляни на дело моих рук, увидишь, на что я не жалею трудов".

И она подвела меня к вратам сада, за которыми мне открылось немало чудес. Следуя по нему за богиней, я подивилась, в сколь стройном порядке содержит она угодья, особенно прекрасные в лучах Аполлона, который тогда находился в той же части неба, что нынче. На глаз сад представился мне квадратным и в меру просторным; каждой стороной в ограде высоких стен он обращен к одной из стран света, а внутри его нет ни одного праздного или неразумно занятого уголка. Кругом вдоль стен бежит ровная тропа шириной как та, что ведет отсюда к храму. Поверху она, уподобясь галереям дворца, крытым каменными сводами, защищена от солнца тростником Сиринги, а к нему искусной рукой привязаны виноградные лозы, оплетшие его стеблями и листьями, что выткали дочери царя Минея; в раннюю пору года лозы благоухают цветами, а позже отягощаются золотистыми и рдяными гроздьями; побеги их соприкасаются со стеной, а проход под сводом остается свободным. Вдоль стены для отдохновения на небольшом уклоне расставлены изящные каменные скамьи, которые отстоят от нее настолько, чтобы по ширине быть удобными для сидящих и позади оставлять простор для разнотравья.

Там произрастает и горячащая сальвия с белесой кустистой головкой, над которой простер стебли с узкими листиками розмарин; и в изобилии шалфей, известный множеством целебных свойств; должное место отведено и мяте с душистым майораном в мелких листочках; целый угол там занят холодной рутой и высокой горчицей, которая враждебна носу, но отменно прочищает мозги. В изобилии растет там тмин, змеясь по земле тонкими побегами, и шершавый базилик, ароматом подражавший когдато гвоздике, и буйный сельдерей, которым Геракл некогда увенчал главу. И мальва, и настурции, и укроп, и пахучий анис с холодящей петрушкой. Но зачем перечислять все травы одну за другой. Сколько я могу их назвать, все там были, и еще сверх того немало. Но слушайте дальше: по правую руку проход надежнее защищен от жгучих лучей Аполлона, ибо вдоль тропы не тесно и не слишком просторно рассажены разные деревья; служа опорой обильным лозам, они вместе с тонким тростниковым плетением, подобным сети, в которую обманом уловляют бегущих зверей, отгораживают тропу от грядок и борозд. Но не бородавником и не бедой бирючиной оплетена изгородь, а, как вяз плющом, сверху донизу увита густым жасмином и колючими розами. Как ясное небо в звездах радует зренье, так радует его эта зеленеющая изгородь, усыпанная цветами; белыми и алыми розами, которых так желал Люций, когда, превращенный в осла, утратил людское обличье, и кое-где белыми лилиями. Да и сама тропа не поросла сухим пыреем или цепким чертополохом, а весело пестреет цветами. Здесь и Нарцисс, и оплаканный Адонис, и Клития, любимая Солнцем, - все в пышном изобилии, и несчастный Гиацинт, и превращенный Аякс, и многие другие, любезные взору, отчего вся тропа столь многоцветна, что с ней едва ли сравнятся турецкие ковры или пестротканые полотна Минервы.

Обойдя сад кругом, как было угодно Помоне, мы отправились в глубь его по тропе, выходящей из середины одной из четырех сторон; тропа эта во всем подобна описанной, только та с одного боку ограждена стеной, а эта с обоих цветами. По ней мы вышли на прекрасную лужайку, по величине соразмерную саду, от середины которой отходили еще три такие же тропы, выводящие каждая к середине одной из сторон сада. Но я прежде обратила взгляд вверх и увидела, что сверху лужайка, как и тропы, закрыта от солнца и видом напоминает растянутый на поле боя шатер.

Этим и всем прочим виденным я не могла нахвалиться; но когда я опустила взгляд ниже, то увидела диво, достойное еще большей хвалы, из-за которого чуть не позабыла обо всем остальном. Посреди лужайки располагался многоводный фонтан из белого резного мрамора с множеством отделений, по желанию Помоны то обильных, то скудных водой. Струя била из тонкой трубки к небу и опадала в источник с нежным журчаньем, а когда надо, через маленькие отверстия разбрызгивалась далеко по траве и тем самым, неприметно снаружи, орошала весь дивный сад, как объяснила мне и показала сама Помона. Долго я любовалась фонтаном, но наконец богиня через маленькую калитку вывела меня в ту часть сада, что не защищена от солнца, и оттуда я увидела, какого свойства деревья произрастают в саду, ибо их кроны прежде скрывала от меня благодатная тень. Все четырехугольное пространство занимали деревья разной породы; а их ветви так изгибались над подвязанными к стволам лозам, что все вместе являло подобие зубчатых стен, над которыми высятся башни с бойницами.