Ким Робинсон - Слепой геометр

• Название: Слепой геометр
• Автор: Ким Робинсон
• Жанр: Научная Фантастика

Премия «Небьюла» за лучшую повесть 1987 года.

---

…Я сообразил, что о чем-то говорю. Голос Джереми раздавался откуда-то сверху, — должно быть, Блесингейм стоял прямо передо мной, — и в нем слышалась легкая хрипотца, словно фразы проходили через старый угольный микрофон.

— А что произойдет, если энергию из этой системы направить сквозь векторные измерения в макросистему?

— Что ж… — радостно отозвался я. — Допустим, что каждая точка Р n-мерной дифференцируемой системы М имеет аналог на касательной плоскости, n-мерном пространстве Тр(М), называемом касательное пространство в Р. Теперь мы может определить путь в системе М как дифференцируемое отображение открытого интервала К в систему М. Вдоль этого пути можно расположить все силы, определяющие в системе М подсистему К, громадное количество энергии… — Ну разумеется! Я начал излагать свою теорию на бумаге, и тут соматический эффект наркотика объединился с ментальным, и мне мгновенно стало ясно, что происходит.

Джереми заметил, что я остановился, задышал прерывисто и с натугой, а я тем временем боролся с подступившей тошнотой, вызванной не столько самими химикатами, сколько осознанием того, что меня пытались накачать наркотиком. Что я успел рассказать? И, ради всего святого, почему это для него настолько важно?

— Прошу прощения, — пробормотал я. Мои слова заглушало гудение вентилятора. — Что-то голова разболелась.

— Право, жаль, — произнес Джереми голосом, словно позаимствованным у Джорджа. — Вы и впрямь побледнели.

— Да уж, — отозвался я, стараясь скрыть ярость. (Позднее, прослушивая запись разговора, я пришел к выводу, что держался всего лишь более скованно, чем обычно.) — Еще раз извините, но мне действительно не по себе.

Я встал и на какой-то миг ударился в панику, ибо утратил всякое представление о том, где расположена дверь: ведь на этом в значительной мере основывалась моя способность ориентироваться в пространстве, и обычно я отыскивал выход без малейших затруднений. Но разрази меня гром, если я обращусь за помощью к Джереми Блесингейму или плюхнусь на пол у него на глазах! Нужно вспомнить: гак, стол обращен к двери, кресла — к столу, значит, дверь за мной…

— Позвольте, я провожу, — проговорил Джереми, беря меня за руку. — Послушайте, может, отвезти вас домой?

— Все в порядке. — Я высвободился. Дверь обнаружилась, похоже, по чистой случайности. Я вышел в коридор и направился к себе, гадая, смогу ли найти свой кабинет. Моя кровь будто превратилась в горячий турецкий кофе, голова кружилась. Ключ подошел: выходит, я не ошибся дверью. Я вошел в кабинет и рухнул на кушетку. Голова по-прежнему кружилась; вдобавок выяснилось, что я не в состоянии даже пошевелиться. Помнится, в одной книге утверждалось, что подобные наркотики почти не оказывают соматического действия, однако, быть может, это верно применительно к тем, кто меньше моего чувствителен к кинетической реальности. Иначе почему я повел себя таким образом? От страха? Или Джереми подмешал в кофе не только «наркотик истины»? Предостережение? От чего? Внезапно я осознал, насколько узок мир моего понимания, за которым находится грандиозное пространство действий, в чьей сути я совершенно не разбираюсь; осознал, что последнее угрожает полностью затопить первый, в результате чего мне суждено будет утратить хотя бы проблески понимания. Утонувший в неведомом! О Господи! Неужели такое возможно?

Некоторое время спустя — где-то через час — я почувствовал, что могу встать и отправиться домой. Организм, казалось, более или менее пришел в норму, но лишь выйдя на улицу, я сообразил, что психологический эффект наркотика никуда не делся. Редкие и тяжелые волны дизельных выхлопов, пропитанная застарелым потом одежда — эти запахи исключали мало-мальский шанс отыскать, полагаясь на обоняние, тележку Рамона. Трость казалась неестественно длинной, свист микролокатора в очках отдаленно напоминал мелодию из «Catalogue d'Oiseaux» Мессиана. Я замер, потрясенный впечатлением. Мимо с гудением проносились легковые электромобили, ветер швырял в уши множество звуков, которые сливались в какофонию. Да, Рамона не найти, не стоит и пытаться; к тому же незачем вмешивать его в это дело. Рамон — мой лучший друг. Сколько раз мы встречались с ним в клубе Уоррена, сколько раз играли в звуковой пинг-понг; порой нас разбирал такой смех, что мы никак не могли успокоиться — а разве не в том заключается дружба?

Отвлекшись на подобные мысли, сбитый с толку музыкой ветра и уличного движения, я окончательно перестал ориентироваться. Вдоль тротуара, чуть не задев меня, промчалась машина. Заблудился! «Извините, это Пенсильвания-авеню или Кей-стрит?» Медленное продвижение вперед, разбитые бутылки, гвозди, торчащие из брошенных кем-то досок, провода, свисающие с дерева или дорожного знака, собачье дерьмо на тротуаре, поджидающее, когда я на него наступлю. Чтобы кинуть меня под автобус, автомобили с бесшумными электродвигателями, подонки, которым все равно, кто перед ними — слепой, увечный или какой еще, канализационные люки без крышек, бешеные собаки, оскалившиеся из-под заборов, готовые в любой момент тяпнуть за ногу… Однако я преодолел все опасности. Должно быть, я смахивал на безумца, крадясь на цыпочках по тротуару и размахивая тростью, как человек, который сражается с бесами.

АО. К тому времени, когда я добрался до квартиры, меня переполняла ярость. Включив «Выходи» Стива Райха (там несчетное количество раз повторялась фраза «Выходи, покажись») настолько громко, насколько мог вынести, я принялся курсировать по комнатам, то бранясь, то плача (резь в глазах) под звуки музыки. Составил целую сотню никуда не годных планов мщения Джереми Блесингейму и его таинственным начальникам, добрых пятнадцать минут чистил зубы, чтобы избавиться от привкуса кофе во рту.

К утру выработался сравнительно приемлемый план, Настало время действовать. Была суббота, значит, на работе меня никто не потревожит. Я вошел в кабинет, открыл шкафчик с картотекой и зашелестел бумагами, притворяясь, будто перекладываю их из кейса в картотечные ящики. После чего, гораздо тише, извлек большую мышеловку, которую купил по дороге, и написал на ней: «Попался. В следующий раз убью» — и поставил ящик сразу за пачкой документов. Походило на то, что осуществляется одна из моих свирепых юношеских фантазий. А впрочем, какая разница? Это лучший способ наказать мерзавцев и научить их держаться подальше. Когда кто-нибудь попытается достать из ящика документы, мышеловка сработает, а заодно порвет ленту, которую я разложил определенным образом, чтобы сразу узнать, заглядывали гости на огонек или нет.

Первый шаг сделан.

СА. В «Тренодии памяти жертв Хиросимы» Пендерецкого есть момент, когда внезапно наступает тишина, лишь тихонько гудят струнные, словно мир застыл в ожидании.

Бритье, порез, запах крови.

На крыше здания через улицу кто-то заколачивал гвозди; череда из семи ударов с крещендо в конце:

«Бам-бам-бам-бам-бам-бам-БАМ!Бам-бам-бам-бамбам-бам-БАМ!»

В математике эмоций человеческое напряжение измеряется подсчетом стрессов. Бери и пользуйся. Быть может, математика как таковая уже исследовала состояния сознания и все миги бытия.

СС'. Она пришла под вечер. Следом за ней в дверь хотел прорваться холодный ветер. Было поздно, ветер задувал резкими порывами, барометр продолжал падать. Надвигалась гроза.

— Я хотела тебя видеть.

Я ощутил сильный страх и одновременно удовольствие, причем трудно было определить, что сильнее.

— Замечательно. — Мы прошли в кухню. Я налил Мэри воды, осторожно обошел ее; мы пустились болтать о пустяках, мой голос ни чуточки не дрожал. Беседа то обрывалась, то начиналась сызнова. Минут двадцать спустя я крепко взял Мэри за руку. — Пошли. — Мы миновали кладовую, поднялись по узкой, отдающей плесенью лестнице и очутились на крыше, где ветер тут же швырнул нам в лица капли дождя.

— Карлос…

— Ерунда! — Свисту ветра аккомпанировали запахи мокрой пыли и горячего асфальта. Воздух был насыщен электричеством. Вдалеке, где-то на юге, громыхнул гром.

— Будет гроза! — крикнула Мэри, перекрывая ветер.

— Тихо, — отозвался я и сжал ее руку. Ветер будто норовил сорвать с нас одежду, во мне нарастало вызванное приближающейся грозой некое электрическое возбуждение, которое примешивалось к страху и ярости. Я повернулся лицом к ветру — тот как бы расчесал мои волосы назад. Слушай, смотри, чувствуй. — Скоро я и сам Ощутил — нет, увидел, увидел — неожиданную вспышку, которая означала молнию, и принялся считать в уме. Гром прогремел секунд через десять, всего лишь в каких-то двух милях от моего дома. — Расскажи, что ты видишь, — потребовал я и услышал в своем голосе настойчивость, которой нельзя было не подчиниться. Вот что значит пробиваться сквозь мембраны…

— Идет гроза, — проговорила Мэри, не зная, должно быть, как ей себя со мной вести. — Тучи почти черные, движутся над самой землей, однако в них видны большие прорехи; в небе как будто катают громадные валуны. Молния! Ты заметил?