Галина Романова - Любитель сладких девочек

• Название: Любитель сладких девочек
• Автор: Галина Романова
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-09677-9

Сидорова Марь Иванна… Стоит ли жить с таким именем? Стоит ли пытаться быть счастливой? Особенно если злодейка-судьба занесла тебя в стан воров, убийц, злостных хулиганов, карточных шулеров. От таких пощады не жди! Так оно и вышло. К Маше пытается приставать бандит Федька, которому она прилюдно отвешивает пощечину, после чего ожидает расправы. Но события разворачиваются неожиданным образом. Федора находят мертвым.., в ее комнате. Маше угрожает серьезная опасность — именно ее обвиняют в убийстве. Выручает девушку Володя Панкратов — он женится на ней, увозит из этих ужасных мест и отправляет на дачу своего друга. А потом.., исчезает. Машу одолевают сомнения: почему он женился на ней, какая участь ей уготована? Что это — добрый жест с его стороны или наглая подстава? Нужно попробовать разобраться со всем этим самостоятельно. А вдруг на этот раз повезет?..

---

Потому самым благим делом было доиграть свою роль великодушного идиота до конца.

— Ладно… — с плохо завуалированной угрозой процедил сквозь зубы охранник и, едва не задев его, пошел следом за своими подельщиками. Потом все же не удержался, притормозил и ткнул Панкратова в плечо. — Ты это, Николаич, не сильно надейся на то, что тебе это сойдет с рук. Я и на Витебского выйти могу, будь уверен. И уж ежели ты мне сбрехнул, то.., сам знаешь…

Они все ушли, не забыв на прощание пробормотать еще что-то угрожающее.

Володя мог об этом только догадываться, но плохо вслушивался в угрозы. Все его внимание сейчас было приковано к свернувшейся клубком на снегу Маше.

Черт знает что происходит с этим миром! На дворе двадцать первый век, а здесь такое средневековое варварство!

Маша была почти голая. От тех вещей, в которых она вышла в обеденный перерыв с завода, на ней не осталось почти ничего. Обрывки серой ткани, едва прикрывали ее белое, очень белое — о черт! — тело. Мерзавцы ухитрились стянуть с нее даже резиновые сапоги. Они валялись в стороне, перекрестившись друг с другом резиновыми трубами негнущихся голенищ. Спецовочные штаны, куртка, платок — все было изодрано в клочья. Невредимой оставалась лишь телогрейка, видимо, ее они стянули в первые минуты нападения либо просто сил не хватило разодрать еще и ее. Хорошо хоть, пока Владимир проводил с четверкой негодяев непринужденное психологическое облапошивание, Маша догадалась подтянуть к себе телогрейку и кое-как накинуть ее на свои вздрагивающие плечи.

— Поднимайся! — Володя подошел к ней, не решаясь нагнуться и поднять со взрытого их ногами снега. — Промерзла совсем.

Маша никак не прореагировала. Сидела, содрогаясь всем телом, и тупо смотрела в одну точку перед собой. Колени крепко сжаты и подтянуты почти к подбородку. Руки с посиневшими костяшками пальцев судорожно вцепились в фалды телогрейки, скрестились локтями на груди. И абсолютно никакой реакции. Бездумный взгляд, устремленный в груду ржавого металла. Почти безжизненное тело, сведенное судорогой страха. С этим нужно было незамедлительно что-то делать.

Володя перевел взгляд на ее напарницу и с плохо скрытой брезгливостью попросил:

— Давай-ка помоги мне. А то, чувствую, она тут еще полдня просидит, пока окончательно не закоченеет.

Нинка цепным Шариком подкатилась к его ногам, судорожным движением подняла свое мосластое тело со снега и, заискивающе улыбаясь, пробормотала:

— Мы это мигом… Ей переодеться бы, так я сбегаю, принесу чего-нибудь.

— Ну давай тогда, беги. А я тут постараюсь сам справиться. Одна нога здесь, другая уже там. Бегом!

Нинка упорхнула огромной молью, и Володя почувствовал вдруг, что ему стало легче дышать.

Надо же, как на него все еще давит человеческая подлость! Сколько лет живет, сколько лет его жизнь учит, а вот поди ж ты, никак не привыкнет к ее липучей лицемерной въедливости. Всякий раз у него в носу свербит от ее близкого присутствия и хочется вымыть руки. Он и в самом деле опустился коленями в снег и глубоко зарыл в его вспененном крошеве кисти рук. Потом отряхнул их и полез было за носовым платком в карман, но вспомнил, что забыл его утром на туалетной полочке перед зеркалом. Когда брился и нечаянно порезался. Промокнул порез платком, положил его рядом с пеной для бритья, там он и остался.

— Вот, возьмите…

Он поднял глаза и оторопело уставился на кружевной, кипельно белый четырехугольник, который протягивала ему синюшная от потрясения и холода Мария.

Надо же, ожила! И за платком в карман телогрейки успела слазить, и даже голосом вполне натурально владеет.

— Спасибо, Маша. — Он принужденно улыбнулся, взял платок из ее ходящей ходуном руки, отер пальцы и тут же попросил:

— Ты бы встала, что ли. Простудишься, свалишься, что мне потом с тобой делать прикажешь?

Маша, дернув шеей, согнала с лица длинную челку и уставилась на него темно-серыми — точь-в-точь сизое небо над их головами — глазами и, еле разжимая бескровные губы, спросила-таки наконец:

— А что именно вы собрались со мной делать?..

Глава 5

Этот вопрос волновал ее с той самой минуты, как этот человек возник в поле ее зрения. Сначала она услышала его голос. Так, ничего себе голос, хотя особенной мужественности в его вальяжных перекатах при слове «господа» она не услыхала.

Потом появились его ботинки на толстой подошве, добротные и наверняка дорогие. Брюки.., хм-м, аккуратно выглаженные, но почему-то все в снегу.

Как если бы он долгое время катался по земле, имитируя лошадиные забавы. Теплая пуховая куртка…

Ну, конечно же, «Блок Бастер», и не из тех, что на рынке по полторы тысячи рэ. В этом Маша разбиралась неплохо. Стильная вязаная шапочка, низко надвинутая почти на глаза. Рассмотреть их цвет не представлялось возможным: перед ней постоянно метались тени ее мучителей. И этот непонятно откуда взявшийся человек то появлялся, то вновь исчезал из поля ее зрения. Они закурили, потом что-то обсуждали. Говорили даже что-то о ней. Пару раз недоуменно ударило по ушам патриархальным словом «свадьба», непонятно, конечно же, в какой связи. Ей удалось незаметно ото всех за рукав подтянуть к себе отброшенную ими телогрейку и кое-как пристроить ее на своем почти обнаженном теле. Холодно было до зубовной ломоты. Еще больше стыдно — за свою беспомощность и глупость.

Мелькали же в мозгу подозрения, что Нинка неспроста отлучалась пару раз, а потом вдруг ни с того ни с сего поволокла ее бог знает куда по мизерной нужде. Нет, поперлась. И вот, пожалуйста… Хорошо, что этот добряк вовремя появился, а то бы разнесли ее клочки по закоулочкам этого кладбища разлагающегося хлама. Хотя кто его знает — такой ли уж он добряк?..

Она стала вслушиваться, и когда тот внезапно отвердевшим голосом начал требовательно называть Марию своей женщиной, ей снова сделалось жутко.

Почему, спрашивается, каждый считает своим долгом вмешиваться в ее жизнь и корежить там все, выворачивать наизнанку, навязывать ей что бы то ни было? Это что, епитимья такая на нее наложена вкупе с традиционными именем, фамилией и отчеством? Когда же ей будет дозволено, наконец, сделать хоть что-то самостоятельно? Принять какое бы то ни было решение? Устроить все так, как хочется ей и только ей одной. Без вмешательства пап, мам, мужей, друзей…

Но тут он упал перед ней на колени. Зарыл свои длинные, совсем не рабоче-крестьянские кисти рук в грязный снег и принялся тереть их друг о друга.

Маша поняла это по-своему. Потому и протянула ему свой платок. Скользнула быстрым взглядом из-под упавших на лоб волос по его лицу и подивилась темным кругам у него под глазами. Сами же глаза были совершенной, нетронутой ни единым вкраплением прозрачной голубизны. Девчоночьи длинные ресницы, бровей видно не было из-за нижнего края шапки, но ресницы были приятного темно-русого оттенка. Голубые глаза, пушистые ресницы, яркий, совсем не властный рот, далекий от совершенства хрящеватый нос и эти темные полукружья… Нет, что-то с ним все-таки было не так, с этим парнем. Вроде на первый взгляд приятен и презентабелен: одежда, манеры, опять же глаза смотрят достаточно открыто, пусть с легкой самоиронией, но безо всякого зла на самом их дне.

Но вот как раз это-то и настораживало…

С чего бы такому славному парню оказаться в их захолустье? Что он забыл на их консервном заводишке? Пускай платят неплохо, но совсем недостаточно для того, чтобы носить на мизинце золотую печатку с россыпью бриллиантов по черному полю оникса… И уж совсем-совсем непонятен его рыцарский порыв, затащивший его в этот отстойник. Она же не была дурочкой и знала, что бесплатный сыр может быть только в мышеловках.

А отсюда следует: если он взялся вытаскивать ее из дерьма, значит, что-то ему от нее нужно.

Об этом она у него прямо и спросила.

Первое мгновение, самое первое крохотное мгновение, он озадачился враждебностью, с которой Маша задала вопрос. Но тут же беспечно пожал плечами и совсем уж беззаботно брякнул:

— А черт его знает! Сам не знаю, что на меня накатило! Ладно, поживем-увидим. Ты бы это.., встала все же. У вас ведь, женщин, там всякого добра внутри полным-полно. Застудишься, начнутся какие-нибудь осложнения, потом рожать не сможешь.

— А нужно, чтобы я рожала? — подивилась она такому повороту и сделала попытку приподняться со снега.

Заледеневшие ноги плохо слушались и расползались в разные стороны, колом торчали посиневшие коленки, руки не хотели разжиматься. Тут ведь еще нужно было заботиться о том, чтобы никакая часть ее тела не стала предметом достояния его пристального внимания. А смотреть, да как пристально, он умел. Серьезный, ничем не замутненный взгляд. Смотрит, как на копошащегося под микроскопом паука и гадает, наверное, как долго еще протрепыхается ее приплюснутое обстоятельствами тельце.

«Упрямая…» — думал Володя, наблюдая за тем, как Маша пытается подняться на ноги.