Чарльз Уильямс - Война в небесах

• Название: Война в небесах
• Автор: Чарльз Уильямс
• Издательство: АСТ, Terra fantastica
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-011578-4, 5-7921-0461-1

Это — Чарльз Уильямc. Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.

Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской. Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.

Это — Чарльз Уильямc. Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма. Человек, чьи книги приоткрывают для внимательного читателя путь в Неведомое…

---

Жезл, едва не касаясь вина, чертил в воздухе магические символы.

— Ты, из чьей плоти… Пастырь и Отче, Мрак и Свет во аде, престол отверженный…

Как только умолк высокий вибрирующий голос, сэру Джайлсу показалось, что над потиром соткалось на мгновение и тут же рассеялось облачко легчайшего тумана. Снова зазвучал голос, но уже глуше, тише, и промежутки между фразами стали теперь намного длиннее.

— Адриана, сына Твоего, агнца Твоего… все труды мои и его… Ты, кому принадлежу и принадлежал… пошли… пошли ко мне… — Он замолчал, потом забормотал:

— Адриана, Адриана, Адриана…

Над потиром опять сгустился туман, и сэр Джайлс, поглощенный зрелищем, увидел, как глаза Грегори осветились светом узнавания; маг по-прежнему не двигался, и все-таки казалось, что он подался вперед и теперь уже по-английски, мягко и осторожно внушает кому-то перед собой: «Адриан, это я, мой образ говорит с твоим образом, я обращаюсь к тебе через твою тень. Рад тебя видеть, Адриан. Узнай меня, душа, и помни, что я — твой друг и повелитель. Узнай меня во плоти, узнай меня в мире тени, узнай меня в мире Господа нашего. Я еще не раз вызову твой образ, дитя мое, жертва моя и приношение, и ты придешь ко мне еще быстрее, еще полнее, когда я захочу. А пока, образ Адриана, вернись в покинутую обитель, пусть душа и тело получат эту весть. Иди, отпускаю тебя».

Туман исчез; маг опустился на колени, положил жезл на алтарь, взял потир и отпил глоток вина.

— Сие — во мне, и я — в нем, и Ты, Пастырь и Господь, в нас обоих, — произнес он по-латыни и замер.

Еще на полдюйма успели сгореть свечи, прежде чем Грегори, предельно усталый, поднялся и погасил их. Потом он разомкнул круг и поочередно, в обратном порядке, убрал в шкаф магические принадлежности, а перевернутый вверх дном Грааль поставил на пол. Сняв облачение, он надел ту же куртку, в которой был за ужином (сейчас это выглядело причудливо и нелепо), и повернулся к сэру Джайлсу.

— Ты как хочешь, — сказал он, — а я иду спать.

Глава 8 Фардль

— Где-то я читал, что Париж правит Францией, — говорил сам себе Кеннет Морнингтон, стоя на платформе маленькой железнодорожной станции милях в семи от Фардля. — Хорошо бы и Лондону править Англией, хотя бы в смысле погоды.

Они с архидиаконом несколько раз писали друг другу и договорились, что Морнингтон приедет в фардльский приход на первое воскресенье своего отпуска. С утра в Лондоне ярко светило солнце, и Морнингтон предвкушал приятную прогулку, но стоило поезду миновать предместья, как погода поскучнела, а выходя из вагона, он ощутил первые редкие капли. Покидая станцию и глядя вслед уходящему поезду, Морнингтон уже поеживался под противным моросящим дождем. Пришлось поднять воротник. Хорошо хоть про дорогу он разузнал подробно.

— И почему это я всегда выхожу не вовремя? — рассуждал он сам с собой. — С чего мне взбрело в голову тащиться пешком? Доехал бы спокойно до Фардля, ну посидел бы час на станции, зато сухой. Похоже, все еще с Адама началось — закусил некстати, его и высадили не на той станции. А что делать? Напишу-ка я «Дневник человека, который всегда появлялся не вовремя», — думал он, сворачивая на тропинку. — Со времен Цезаря, например, ну, кесарева сечения. Как это там?..

Пусть твой демон,

Которому служил ты, подтвердит:

До срока из утробы материнской

Был вырезан Макдуф, а не рожден.

Точно, назову это дело «Современный Макдуф». А как бы он умер? Тоже не вовремя, конечно. Умер бы, не дождавшись, пока уйдет предшественник, и ангелам на его духовном пути пришлось бы возиться с двумя душами вместо одной.

Так и вижу заголовки: «Волнения на Небесах. Туристы не могут вернуться. Поезда в Рай переполнены. Беспорядки на станциях. Архангел Михаил вводит новые правила движения».

Станции… стадии . Смахивает на теософию. Выходит, я — теософ? Боже упаси . Господи, ну не могу же я тащиться семь миль вот под этим безобразием!

В некотором отдалении сквозь пелену дождя Морнингтон разглядел какой-то навес у дороги и припустил к нему чуть ли не бегом. Последний прыжок спас его от лишних двух-трех капель, но закончился посреди большой, не очень глубокой лужи, притаившейся в тени.

— А, черт! — в сердцах завопил он. — И зачем только создали этот мерзкий мир?

— Чтобы у звезд была сточная труба, — ответил ему голос из полумрака. — Другой вариант: чтобы знать Господа и славить Его вовеки.

Кеннет всмотрелся и заметил у задней стены сарая человека, удобно устроившегося на груде отесанных камней.

Кажется, он был ровесником Морнингтону, высок, худощав и с какой-то белой отметиной на колене. При ближайшем рассмотрении это оказался блокнот.

— Верно, — сказал Кеннет. — Хотя подождите… Это же не варианты, оба ответа… соразмерны? соименны? Какое тут слово нужно?

— Совокупны, созвучны, соприродны, согласны, сообразны, солидарны, — немедленно предложил незнакомец. — Впрочем, последнее слабовато.

— Да, вопрос не из простых, — ответил Кеннет. — Я вижу, вас он тоже интересует? Записываете для памяти?

— Нет, подбираю комментарии. Вот ваше «соименно» у меня не значится. Разрешите воспользоваться? — Он черкнул что-то в блокноте.

Кеннет присел рядом, заглянул в блокнот и спросил:

— Вам не кажется, что надо бы ввести меня в курс дела, объяснить сопутствующие обстоятельства?

— А что, «сопутствующий» тоже годится, — оживился его собеседник. — Сопутствующий…

И вот, сопутствующий смысл проходит

Сквозь рукописи о прекрасной розе, -

Так… Роза — Персия — Хафиз — Исфаган… Нет, «роза» — это, пожалуй, слишком просто… А вот так:

И вот, сопутствующий смысл струится

Сквозь рукопись о мире, что нам мнится.

— Ну уж нет, — запротестовал Морнингтон. — «Мнится» — помилуйте! Лучше что-нибудь посовременнее.

Бессилие сопутствующих смыслов

Отяжеляет наши манускрипты!

Лучше современность, чем пошлость.

— Согласен, — сказал незнакомец, — но надо стремиться к своему предназначенью, каким бы пошлым и мелким оно ни казалось. «Могу ли я считать весь мир подвластным хотенью самой малой части мира?»

Он собирался продолжать, но Кеннет неожиданно возопил, барабаня пятками по земле:

— Вот оно! Вот!

«О ужас тьмы! О пламени Король!» Я уж и надеяться перестал, что хоть одна живая душа в мире помнит Джорджа Чэпмена12!

Незнакомец схватил Кеннета за руку.

— А помните?.. — спросил он и, помавая свободной рукой, начал декламировать. Морнингтон присоединился к нему на первых же словах:

Поют копыта твоего коня

И высекают свет в земной ночи,

Глагола жар по миру рассыпая…

Следующие десять минут беседы превратились в сплошной дуэт. Наконец, Кеннет со вздохом произнес:

Я долго жил, но видел лишь одно…

Нет, пока я не умер, скажите — что вы там писали?

Его собеседник взял блокнот и прочитал:

Так сердцу одному даны два счастья:.

Сладчайший отдых и тягчайший труд!

В глубинах совершенного покоя

Освобожденья от своих страстей

Достигнем, лишь трудясь и совершая…

Сменяют настроения друг друга,

Не дай покоя сердца им задеть.

Коль хочешь размышлять, пусть в душу снидет

Торжественно-печальный лад молчанья.

Так праздность и усердие находят

В пожившем сердце новое единство.

— Да, — пробормотал Кеннет, — да. Пошловато, но довольно красиво.

— Недостатки или скорее глупости видны невооруженным глазом, — сказал незнакомец. — Но, по-моему, мне удалось воспроизвести изящный дамский стиль.

— Печатать собираетесь? — серьезно спросил Кеннет, потому что теперь они говорили о важных вещах, не о чепухе.

Незнакомец встал.

— Да, — ответил он, — Но кроме автора да вот вас теперь, об этом никто не знает.

— Почему? — не понял Морнингтон.

— Сейчас поймете. Стоит мне назвать себя, и вы сразу увидите, в какой я западне. Позвольте представиться: Обри Дункан Перегрин Мария де Лайл д'Этранж, герцог Северного Йоркшира, маркиз Крейгмуллена и Плессинга, граф, виконт, князь Святой Римской империи, Рыцарь Меча и Плащаницы и еще куча всяких глупостей.

Морнингтон прикусил губу.

— Да, — произнес он наконец, — понимаю. Заниматься поэзией при этом трудновато.

— Трудновато? — вскричал герцог, виконт и князь. — Да просто невозможно!

— Так уж и невозможно? — скептически переспросил Кеннет. — Вполне можете печатать. Зато ни один критик не рискнет похвалить, это точно.

— Да не в критиках дело, — отвечал герцог. — Дело в людях, с которыми я буду общаться. Знаете? «Тот самый, который написал пару книжек. Не бог весть что, но это он сам написал. Вечно ходит и цитирует…» Понимаете, они ведь хотят увидеть меня, Обри Дункана Перегрина. Не стану же я спрашивать у епископа, что он думает о моей писанине, да и ему не собираюсь сообщать свое мнение о его опусах. А что может сказать мой кузен граф о Ситвеллах?13.