К. Паркер - Натянутый лук

• Название: Натянутый лук
• Автор: К. Паркер
• Издательство: ACT, Ермак
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-022012-Х, 5-9577-0979-4

Добро пожаловать в один из оригинальнейших миров «меча и магии» за всю историю фэнтези! В мир, где в славной столице Перимадее исход судебных разбирательств решают АДВОКАТЫ — наемные фехтовальщики, силою клинка доказывающие правоту своих нанимателей… В мир, где высоким боевым искусством восстанавливает справедливость легендарнейший из адвокатов — Бардас Лордан. Однажды Бардас спас Перимадею от нашествия варваров-кочевников. Но теперь ему придется сражаться с ИНЫМИ врагами… в войне этой не будет ни правил, ни чести, ни правых, ни виноватых. Только — погибшие и уцелевшие…

---

Эйтли кивнула. Чем дальше они уходили от моря, тем чаще Бардас начинал говорить «мы» и «нас» вместо «они» и «их», и хотя в основном он рассказывал о низкой производительности, старомодности и откровенной провинциальности жителей, она прежде не видела его таким оживленным. В какой-то степени это было приятно, никогда Бардас не выглядел таким довольным или по крайней мере заинтересованным. С другой стороны, Месога ей не нравилась по причинам, которые называл сам Бардас. Везде ощущалось равнодушие ко всему, кроме работы, а именно фермерства. С тех пор как покинули Леон, Эйтли не увидела ни одной покрашенной двери, а люди носили одинаковые рабочие халаты из шерсти и прочные, неуклюжие на вид сапоги с деревянными каблуками. Однажды она увидела сад и показала на него Бардасу, который объяснил, что эти симпатичные желтенькие и красненькие цветочки являются местной разновидностью льна и используются в качестве корма для скота. Впервые, по его словам, кто-то обратил внимание на их цвет. Эйтли вспомнила, как Бардас всегда смеялся над ней, когда она обращала внимание на цвет вещей — какая, черт побери, разница, если ты надеваешь серую, а не зеленую рубашку, или каким образом цвет чернильницы мог повлиять на то, что мы пишем?

Было совершенно очевидно, что место ему нравилось не больше, чем ей, однако Бардас считал, что это правильно, так и должно быть. Пять лет здесь, и он снова превратится в фермера, подумала Эйтли, удивляясь, почему мысль об этом так сильно ее расстраивает. И не очень хорошего, добавила она с ноткой злорадства.

Когда Эйтли ушла от Бардаса перед самым падением Перимадеи, она считала, что увлечена им, а когда Бардас постучал ее по плечу на причале Сконы, она сказала себе: да, она любит его. Но здесь, в Месоге, девушка уже не была настолько уверена. Он так изменился. С одной стороны, Бардас выглядел моложе: выше держал голову, больше говорил, не дожидаясь, пока его спросят. В нем даже проскальзывало что-то мальчишеское, как будто он хвастал своим домом. В то же время Бардас словно уменьшился. Манера говорить и обороты речи не изменились, однако во всем, что тот рассказывал о Месоге и ее жителях, звучала какая-то нотка покорности, почти затаенного уважения; даже критикуя людей, он как будто признавал свою неправоту, таким образом принижая свое мнение. Здесь принято поступать так, я так не поступаю, значит, я не прав.

Эйтли все это казалось довольно неприятным и безвкусным, и, естественно, у нее возник вопрос, знала ли она его вообще, или, может, мужчина, в которого она была влюблена, никогда и не существовал? Вообще-то когда Эйтли думала о Бардасе, то представляла высокую фигуру, стоящую на пороге Дворца Правосудия в Перимадее, с мечом в вытянутой руке, или раздраженного мужчину на лавке в таверне, опустошающего стакан за стаканом после легкой победы. Конечно, он никогда не представал перед ней в образе солдата или фермера, только в образе фехтовальщика, одинокого воина. Она вполне могла ошибиться. Может, в Месоге не было никакой любви, так же как и занавесок и разукрашенных горшочков, не нужна этим людям любовь, ведь силой чувств не починишь плуг.

— А они правда едят певчих дроздов? — Бардас кивнул.

— Мы смазываем ветви деревьев и кустов известью, птицы садятся, и их лапки прилипают; остается лишь снять их и положить в корзину. Зажаренные, они довольно неплохие на вкус. И, — добавил он, покосившись на мальчика, — это приятная перемена после кроликов.

Парнишка застонал, и Бардас рассмеялся; отец дразнит сына, подумала Эйтли, интересно, не поэтому ли он спешил вернуться сюда. Если Бардас несет ответственность за мальчика, то, наверное, считает, что его надо воспитать как следует, как принято в Месоге. За все время, пока они были в Перимадее, тот упоминал отца два, от силы три раза. А сейчас у нее было достаточно информации, чтобы нарисовать мысленный портрет Клидаса Лордана, который обладал всеми качествами, необходимыми отцу в Месоге: мудростью, несдержанностью, практичностью, реалистичностью, и, что немаловажно (добавила Эйтли, злорадно улыбаясь), он был обречен.

Однако то, что Бардас предпочитает быть обреченным, вовсе не значит, что я должна следовать его пагубному примеру. Это место ужасно, я хочу домой, где люди носят красивую одежду и не прочь тратить на нее деньги. Я бы сошла с ума, если бы осталась здесь. Но они ведь не могут быть все обречены, иначе почему их осталось так много?

Сначала казалось, что они дойдут до леса и равнины за ним к концу четвертого дня. Но в последний момент Тропа Управляющего постепенно растаяла в воздухе, превратилась в тропинку настолько узкую, что тележка не могла по ней проехать. Бардас выругался и привязал лошадей, развернуться было негде. Когда солнце село, они натянули на тележку полог, а лес казался таким же далеким, как и днем, только сейчас они видели его под другим углом.

— Мы будем там завтра, — бодро заявил Бардас, разводя костер. Стало холоднее, и Эйтли пожалела, что не взяла дополнительное одеяло. — Я знаю это место, несколько наших кузенов жили здесь, хотя потом им пришлось переехать. Прямо за холмом, на склоне, там, где владелец приказал им посадить виноградник. Конечно, ничего не вышло, а они потратили кучу времени. Очевидно, он прочитал книгу о возделывании виноградников и был уверен, что сумеет покрыть эти склоны виноградом и заработать состояние. К несчастью, книгу он дочитал не до конца, поэтому пропустил главу о сухой, неплодородной почве. В конце он заставил нас все выкопать. Насколько я помню, из виноградных деревьев получается отличный переплетный материал.

— Значит, так вы смотрите на вещи? — спросила Эйтли. — Смогут ли они пригодиться для чего-нибудь?

Бардас с любопытством покосился на нее.

— А разве все остальные рассуждают по-другому? Последние пару лет, проходя мимо дерева на Сконе, я всегда отвечал «да» или «нет» в зависимости от того, смогу ли я сделать из него лук. Наверное, такое происходит инстинктивно: могу я это использовать? Ты делаешь то же самое: смотришь на ткань на рынке и думаешь, сколько она стоит на Острове и стоит ли тебе ее покупать. Такова человеческая природа. — Эйтли покачала головой.

— Да, на этом строится рынок. Но я не смотрю на все вокруг как на источник дохода.

Бардас пожал плечами.

— Полагаю, ты просто не замечаешь. Так поступают все люди, это сущность человека: извлекать пользу из бесполезных вещей.

— Даже если они уже сами по себе хороши, как дрозды? — спросила Эйтли.

Бардас засмеялся.

— Может быть, но мне нет никакого дела до них, когда они просто летают и поют. Жизнь состоит из перемен, мы меняем вещи, вещи меняют нас. Иначе мы до сих пор ели бы траву и спали стоя. Такова ментальность в Городе, — продолжал он, отворачиваясь и глядя на холмы. — Все в Перимадее занимались изготовлением вещей: сидели на скале, окруженной морем, и извлекали пользу буквально из воздуха. В этом они похожи на жителей Месоги, но мы не возимся с людьми, поэтому не воюем.

Эйтли решила, что не хочет продолжать бесполезный спор.

— Чего они не умеют строить, так это приличные дороги. С другой стороны, если никуда не ездишь, то зачем нужны дороги? Передай мне мешочек с хлебом, я проголодалась.

— И никаких кроликов, — добавил мальчик. — Пожалуйста.

— И дроздов, — сказала Эйтли. — И воробьев, белок и лягушек. Мне вполне хватит хлеба с сыром и яблочного сидра.

— Уверена? — обеспокоено спросил Бардас. — Только скажи, и я найду тебе еду: несколько жуков или, может, пригоршню кузнечиков. Хотя я лично предпочитаю кузнечиков, замоченных в меду, с небольшим количеством…

— Заткнись! — рявкнула Эйтли.

— Опять ты.

— Правильно, — бодро заявил Горгас, — опять я. Нет, — добавил он, когда стражник начал закрывать дверь. — Она свободна.

Стражник ничего не сказал, но это было и не нужно. Его лицо напомнило Горгасу барельефы, которыми архитекторы Города обожали украшать арки: настоящая мелодрама, каждое лицо выражало крайнюю степень чувств. И любая арка в Перимадее почла бы за честь носить на вершине лицо этого стражника, буквально излучающего Облегчение и Избавление от Бедствия. Горгас сдержал улыбку.

— Ты шутишь, — сказала Исъют. — Она меня отпустила?

— Да. Обычно в такой ситуации я велел бы тебе собирать вещи, но отсюда нечего забирать, один хлам. — Теперь он улыбнулся. — За исключением присутствующих, конечно.

— Как остроумно, дядя Горгас. Приятно сознавать, что, когда вам придется выпрашивать на пропитание на углах Шастела, вы всегда сможете рассчитывать на этот свой талант.

Горгас серьезно кивнул:

— Это, очевидно, у нас в крови. Ну, чего ждешь? Можешь уходить. Сейчас же. Или когда захочешь.

Она покачала головой.

— Никуда я не пойду, пока не узнаю, что произошло. Ты же не рассчитываешь, что я поверю, будто мать вдруг передумала и осознала свои ошибки, правда? Это какая-то игра?