Еремей Парнов - Ларец Марии Медичи

• Название: Ларец Марии Медичи
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: РИПОЛ КЛАССИК
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5-7905-2041-3

В жизнь молодых людей вошла древняя тайна – ларец Марии Медичи и семь его загадочных «спутников». Силою обстоятельств чудесная реликвия попадает в тесную комнату в маленьком московском переулке, с этого, собственно, и начинается цепь удивительных происшествий, одним из звеньев которой является исчезновение иностранного туриста.

---

– Грин пишет о таком хождении как об одной из тайн Африки.

– Так то Африка, отец, а это наши другари-болгары, рядовые сотрудники «Балкантуриста»!.. Между прочим, один из наших, русских, толстый такой весельчак, тоже раздухарился, скинул сандалии – и прямо на угли! Все только ахнули…

– И что?

– А ничего. Он, конечно, не плясал, но пробежался, знаешь, по всей дорожке… Утром на пляже я сам его пятки осматривал – ни одного ожога. Так что, может, весь секрет тут лишь в душевном состоянии. Никакого страха быть не должно. Полная уверенность в успехе. И все будет в порядке.

– Нет, дорогой! – не согласился Гена. – Не все так просто, как нам кажется. Одно дело – попрыгать на огне, другое – медленно ходить в течение двух-трех минут. Тут есть и свои секреты, и особая, неизвестная нам подготовка. Возьми хотя бы заклинателей дождей. Или бушменов, которые читают мысли друг друга, глядя на дым костра. Это ведь все загадки одного порядка…

– Все это ерунда! У нас под самым носом творятся делишки и почище. Вот я сейчас веду следственные изыскания…

Под нежное мясо агнешка, запиваемое темно-красным «Мелником», разговор постепенно перешел в русло явлений таинственных и непонятных. И как-то само собой получилось, что Юра Березовский проболтался о своих исторических изысканиях. Наверное, большой беды в этом не было. Но даже Гене Бурмину, своему в доску парню и доверенному человеку, не стоило пока рассказывать об этих пусть не секретных, но все же достаточно деликатных вещах. Березовский это понимал, но, сказав «а», он должен был сказать «б» – не мог же он ни с того ни с сего оборвать разговор. Надо было на что-то решаться немедленно. И он решился. Выбрал оптимальный вариант. Не очень оригинальный, надо сказать.

– Только дай мне слово, что все это останется между нами. – Он понизил голос и придвинулся к собеседнику, лихорадочно соображая, как выйти из неприятного положения: и Гену не обидеть, и слова не нарушить?

– Ну? – Гена даже вилку отложил и весь подался к приятелю. – Можешь не сомневаться! Ну?

– Я тебе верю, голубь! – вздохнул Березовский. – Но дело это сугубо конфиденциальное. Понимаешь? Поэтому я не буду тебе рассказывать, как и с чем оно связано, что, старик, и почему. Скажу только одно: где-то в Москве находится сейчас ларец, в котором альбигойцы хранили свои тайные святыни.

– Не может быть!.. – прошептал Гена, но по всему было видно, что поверил он сразу и безоговорочно и только лишь ждет подробностей.

– Да… – Юра довольно откинулся в кресле. Решив пожертвовать малым ради спасения остального, он заглушил кошачье поскребывание совести и наслаждался теперь беседой, можно сказать, с чистой душой. – Эта реликвия, ставшая позднее известной под названием ларец Марии Медичи, находится где-то рядом. Этот сундук знал графа Калиостро, мальтийских рыцарей, тамплиеров, государя императора Павла Первого, может быть, многих декабристов и даже самого Пушкина! Последний его владелец – царский генерал-губернатор, сатрап, так сказать: перед тем как смыться в семнадцатом году, передал его своему слуге.

– И где же он теперь?!

– В этом-то вся загвоздка… Но тут кончаются уже границы моей власти. Это не моя тайна, Гена! Как только станет возможно, ты первый узнаешь всю эту жу-утчайшую историю! А пока нет, старик, пока – молчок!

– Это, случайно, не связано с деятельностью нашего дружка Люсина? – спросил проницательный Гена.

– Ой, миленок! – укоризненно покачал головой Березовский. – Я не говорю тебе ни да, ни нет. Оцени это! И вообще: забудь пока о сундуке. Настанет день – и ты все узнаешь. Обещаю тебе! Тем более что я намереваюсь написать об этом книгу… Так что, как сам понимаешь, тебя это не минует.

– Рассказывать не можешь, а писать…

– Нет же, нет! Писать тоже пока нельзя. Я же не сказал тебе, что пишу, я только собираюсь… Понимаешь? Но я уже вижу эту книгу! Я еще многого не знаю, все в тумане, но – как бы это сказать? – уже чувствую удивительный, неповторимый вкус! Я даже знаю фразу, которой закончу.

– Ну?

– «Звезды солгали. Игра не кончилась!» Что-нибудь в этом роде.

– Любопытно! Значит, вот почему ты вдруг занялся астрологией!

Березовский, действительно разрабатывая исторические толщи, столкнулся с некоторыми астрологическими проблемами. Как всегда обстоятельно и за минимальный срок, он постиг нехитрую тайну составления гороскопов и приобрел квалификацию шарлатана средней руки, где-нибудь в Швейцарии или ФРГ он мог бы даже зарабатывать этим деньги. Побочным результатом приобретенных знаний явилось несколько милых мистификаций и, конечно, куча примитивных гороскопов, которые Березовский составил для ближайших друзей. В частности, гороскоп Гены, родившегося 10 июня неважно какого года, гласил: «Созвездие Близнецов обещает успех в любви, пылкость, стремительность следовать всему возвышенному. Мужчина-Близнец похож на ребенка, который никогда не вырастает. Он удачлив, и все дается ему без особых усилий, как бы само собой. Счастливый месяц для него – август, день недели – вторник, числа – 5, 10, 15».

Сейчас было как раз 15 августа и как раз вторник. Березовский вспомнил это и, досадуя, закусил губу. Разговор следовало как можно скорее перевести на другие рельсы, иначе проницательный Гена обо всем догадается. Ведь они встречались по два, а то и по три раза на неделе, и все Юрины увлечения так или иначе прорывались в разговорах. Сопоставив все это с загадочным сундуком, Гена действительно мог проведать слишком о многом. Именно этот нежелательный для Березовского мыслительный процесс и протекал сейчас в бурминской голове.

– И материалы о десятой главе «Евгения Онегина», которые я тебе достал, значит, были тебе нужны вовсе не для знакомой критикессы? – спросил он, что-то припомнив и сопоставив в полном соответствии с запоздалым предвидением Березовского.

– Гена, прошу тебя, перестань ворочать мозгами! Забудь пока об этом сундуке, будто я тебе ничего не говорил! Не выпытывай, котик! Умоляю!

– Ну ладно, – со вздохом согласился Гена. – Будь по-твоему. Но о самом-то сундуке ты можешь говорить? Какой он из себя? Ты его видел?

– Нет, в том-то и дело, что не видел! – Березовский обрадовался повороту в разговоре. Лучше уж было говорить об исторической реликвии, раз уж он все равно о ней проболтался, чем о той немыслимой каше, которая заварилась вокруг этого сундука. – Но я знаю, как он выглядит… – И, словно птица, уводящая охотника от гнезда, он поспешил достать из папки какие-то старые журналы. – Вот смотри: это «Столица и усадьба». Выходил у нас в России такой журнальчик в годы Первой мировой войны. Обрати-ка внимание, как господин редактор Вл. Крымов заманивал подписчиков…

– При чем тут твоя «Столица и усадьба»? Я же тебя…

– Погоди, погоди! – остановил его Березовский. – Это о том самом… Но прочти сначала, что пишет редакция в первом номере.

Гена взял в руки журнал с помещичьим колонным домом и лебединым прудом на обложке. В обращении к гг. подписчикам было сказано:

«…Все газеты ведут хронику несчастных случаев, никто не пишет о счастливых моментах жизни.

Жизнь полна плохого, печального гораздо больше, чем веселого, но есть же и хорошее – красивое, – об этой красивой жизни писать не принято…

У нас печатают портрет интересного человека, его дом, его изящные вещи, пишут об укладе его жизни только тогда, когда он умрет, попадет в крушение поезда или в судебный процесс! Еще такое право дает выступление в общественных делах, но не все же интересные люди работают в этой области, есть и другие.

Заграничная печать – особенно в стране самой совершенной культуры, в Англии, – давно уже отступила от этого принципа. В английских газетах пишут не только некрологи, пишут также о радостном рождении, о помолвках, балах, охотах и т. д.

Радостного так мало в жизни, что его, казалось бы, надо подчеркивать, как можно больше говорить о нем.

Недавнее русской усадьбы, с ее своеобразной жизнью, уходит в прошлое. Меняется быстро и жизнь города, многое становится лучше, а иного жаль… Сколько погибло произведений искусства, вдохновения человеческой мысли, благородных традиций, красивой старины в тех старых усадьбах, в домах, даже в отдельных предметах, которые разрушены уже временем или самим человеком.

Красивая жизнь доступна не всем, но она все-таки существует, она создает те особые ценности, которые станут когда-нибудь общим достоянием. Хотелось бы запечатлеть эти черточки русской жизни в прошлом, рисовать постепенно картину того, что есть сейчас, что осталось, как видоизменяется, подчеркнуть красивое в настоящем. Эту задачу ставит себе редакция. Всякая политика, партийность, классовая рознь будут абсолютно чужды журналу».

– Вот это маразм! – восхитился Гена. – Это да! Но какой великолепный документ! А? Какой комментарий к эпохе! Ведь тогда уже война вовсю шла?