Виктор Пронин - Банда 2

• Название: Банда 2
• Автор: Виктор Пронин
• Жанр: Полицейский детектив

Отрезанная голова незадачливого осведомителя еще не самое страшное, с чем приходиться сталкиваться следователям прокуратуры, бросившим вызов наглой банде, хозяйничающей на улицах города. Убийства, изнасилования, шантаж, дерзкие налеты — кажется, ничто не в силах остановить жуткий уголовный маховик. Но опьяневшим от крови бандитам противостоят достойные противники.

---

— Час, поняла? У меня еще есть час, пока эти кретины смогут добраться сюда.

— Козел!

— Не надо обижать, соседка... Я обидчивый. Скажи своему хахалю, что я на него обижаюсь.

— Сам скажи! Или очко играет?!

— И сам скажу. И он, — Амон похлопал ладонью по выпирающей ширинке, — тоже обидчивый.

— Вот и обижайтесь! Расскажите друг другу про свои обиды, поплачьте вместе...

Амон улыбнулся, показав крепкие желтоватые зубы.

— Он поплачет вместе с тобой, красавица... О, сколько будет у него сладких слез!

— Держи карман шире! — почувствовав, что Амон оставил свою затею, Вика оттолкнула его от пульта и нажала кнопку девятого этажа. Лифт вздрогнул, что-то в нем дернулось, напряглось, скрипнули стальные канаты и кабина, резко рванув с места, пошла вверх. На девятом этаже выйти Вика не смогла — на пути стоял Амон.

— Уйди, козел!

— Уйду... Но помни и готовься.

— К чему?

— Не поняла?

— Нет.

— Все равно отсосешь, — прошипел он ей на ухо. — И не раз.

— Козел вонючий! — и с силой отодвинув его в сторону, она выскочила из кабины, придерживая разорванное на груди платье. Вика подбежала к своей двери, нашла в сумочке ключ, открыла дверь и быстро проскользнула внутрь квартиры. Дверь она быстро захлопнула за собой. И только тогда разревелась, не раздеваясь упав на громадное свое лежбище. — Козел, — сквозь слезы проговорила она. Но теперь имела в виду Андрея.

* * *

Под вечер, потолкавшись по улицам, Пафнутьев забрел в городскую больницу. Овсов оказался на месте — сидел в выгороженном шкафами углу и смотрел старенький черно-белый телевизор. Достался он Овсову совершенно бесплатно — клиент расщедрился, привез из дому, поскольку девать этот ящик было некуда. Нога, которая по всем законам жизни и смерти должна была остаться в стылых подвалах больницы, в общей куче непригодных человеческих деталей, сохранилась при нем. Она, правда, не очень хорошо сгибалась, ее приходилось подволакивать, но это была его, родная, хорошо знакомая нога. Вот он, подволакивая эту ногу, и приволок телевизор.

— А! — обрадовался Овсов. — Пришел все-таки... Ну и молодец!

— А я иду мимо, дай, думаю, зайду... Вдруг кстати окажусь, вдруг не прогонят, — Пафнутьев основательно уселся на низенькую кушетку.

Прошло совсем немного времени и на табуретке между друзьями вроде бы как бы сама собой возникла бутылка с каким-то отвратным напитком, но неимоверно красивой этикеткой, на которой голые негры и негритянки принимали какие-то замысловатые позы. Люди по простоте душевной полагали, что чем дороже бутылка, чем красочнее и экзотичнее на ней нашлепка, то тем более счастлив и доволен будет хирург. И несли ему бутылки одна другой непонятнее и подозрительнее. Овсов кивал головой, хмуро благодарил, невнятно произнося какие-то слова, которых никто не мог разобрать, да и не для того они произносились, чтобы их понимали и на них отвечали. Оба, и излеченный человек, и вылечивший его хирург, преодолевая неловкость, торопились расстаться, поскольку понимали, что и благодарность, и эта вот готовность принять благодарность находятся за пределами нравственности общества, в котором они жили. Сколько лет их убеждали со страниц газет, с экранов телевизоров, по радио и с высоких трибун, что подобные подарки, или, как еще их называли, подношения, унижают и дарителя, и спасителя. Но здравый смысл и вековая, хотя и отвергнутая новой властью нравственность народа, протискивались сквозь эти наспех слепленные нормы, запреты, укоры. И Овсов не отказывался от бутылок, рубашек, конфет, а кто-то однажды даже подарил ему целый комплект мужских трусов, очень неплохих, кстати, трусов — можно было без опаски раздеться в любом приличном обществе, даже в женском. Правда, о том, что в этом сверкающем пакете находятся трусы. Овсов узнал через несколько дней, когда догадался заглянуть в сверток.

Некоторое время друзья молчали, глядя в экран телевизора со смешанным чувством недоумения и неприятия. Шла какая-то странная передача, когда в непонятной игре вдруг обнаруживались победители и им тут же вручали всевозможные награды — телевизоры, магнитофоны, печки. И без конца повторялось название фирмы, которая расщедрилась на такие дары. Тут же мелькал хорошо одетый представитель этой фирмы — улыбался, кланялся, и нес такую откровенную чушь, что Пафнутьев и Овсов, чтобы как-то погасить неловкость, одновременно потянулись к бутылке, чтобы наполнить стаканы ядовито-желтой жидкостью — на этот раз она была ядовито-желтая.

— Будем живы, — сказал Овсов, поднимая свой стакан.

— До чего ты всегда хорошие слова произносишь! — искренне восхитился Пафнутьев. — Где ты их только берешь!

— Здесь много людей бывает, — философски заметил Овсов. — Люди, Паша, это главное наше достояние.

— Да, я помню, — кивнул Пафнутьев. — Кадры решают все.

— Вот-вот. Особенно вот такие кадры, — он кивнул в сторону телевизора — на экране выстроились почти голые победительницы конкурса красоты. Девушки были возбуждены предстоящим награждением, играли ножками, принимали позы, и улыбались так, что сердце стыло. Неожиданно перед ними возник невысокий, полноватый, с брюшком человек в черном костюме. Человек был с довольно небрежным пробором и в наглаженных штанах, широколиц, смугловат и масляно улыбался, сверкая в лучах юпитеров золотыми зубами.

Ведущий, захлебываясь от восторга, оповестил, что их сборище посетил спонсор конкурса Марат Вадимович Байрамов. И сейчас победительницы конкурса получал из рук Марата Вадимовича награды — путевки на остров Кипр. Байрамов улыбался, делал ручкой кому-то в зале, но успевал, успевал все-таки отметить и достоинства конкурсанток. У него была странная манера — если он окидывал взглядом девушку, то делал это не одними глазами, а всей головой, даже вся его нескладная из-за живота фигура тоже устремлялась вслед за собственным взглядом.

Неслышно открылась дверь, потом отодвинулась в сторону занавеска, и в кабинетике появился Зомби. "Он негромко поздоровался, бросив взгляд на бутылку, и присел на край кушетки. Награждение победительниц конкурса красоты явно его заинтересовало.

— Все финалистки едут на Кипр! — объявил Байрамов и жестом фокусника выхватил из кармана пачку конвертов. — Там будут подведены окончательные итоги! На берегу Средиземного моря! В амфитеатре, который нам оставили древние греки!

Байрамов, проходя мимо голых девиц, каждой вручил конверт, в котором, очевидно, должны были лежать билеты на остров Кипр, гостиничная бронь и деньги на карманные расходы. Но одна телекамера, неосторожно заглянув в конверт, обнаружила, что он пуст.

— Не огорчайтесь, милые девушки! — воскликнул Байрамов. — Это же телевизионная передача, здесь может случиться все, что угодно... Билеты заказаны, каюты на корабле забронированы, деньги выделены. И самое главное — я еду с вами!

Радостно, как подстреленный, вскрикнул ведущий передачи, загалдела массовка, из-за кулис выскочили застоявшиеся девчушки с цветами и тут же по экрану поплыли прилавки магазинов, которые успел приобрести всемогущий спонсор. Далее пошли адреса магазинов, телефоны, списки товаров...

— Я знаю этого человека, — неожиданно произнес Зомби.

Вначале Пафнутьев не обратил внимания на его слова, вроде бы и не услышал их, но спустя некоторое время медленно повернулся к Зомби. — Откуда ты его знаешь?

— Я писал о нем.

— Куда?

— В газету.

— В какую?

— Не знаю...

— А что писал? Статья? Заметка? Подпись под фотографией? Разгромный фельетон?

— Не помню.

— Когда это было?

— Может быть, год... Или два... Я вообще-то не уверен и в том, что на самом деле писал... Просто пришло такое ощущение. Я и поделился...

— И правильно сделал, — сказал Пафнутьев. — А в этих своих писаниях ты ругал Байрамова? Хвалил?

— Восторгался, — тихо проговорил Зомби и с усилием поднявшись с низкой кушетки, вышел из ординаторской.

Овсов проводил Зомби долгим взглядом, налил в стаканы непривычного напитка, уже который раз всмотрелся в этикетку, поднял глаза на Пафнутьева.

— Что скажешь, Паша?

— Похоже, просыпается?

— Как-то уж очень избирательно... Чаще всего он вспоминает то, что связано с эмоционально напряженными событиями. Что-то его связывает с этим Байрамовым, это точно, что-то у них было в прошлом... А что именно, когда, в какой связи...

— Это нетрудно установить, — заметил Пафнутьев, осторожно прихлебывая желтую жидкость.

— Как?

— Пойти в редакцию городской газеты и спросить, что у них было об этом проходимце Байрамове. Личность в городе заметная...

— Все заметнее с каждым днем, — проговорил Овсов, думая о чем-то своем. — Настолько заметная, что иногда становится не по себе.

— Что ты имеешь в виду?

— Даже не знаю... Что-то шевельнулось в голове, какой-то там сигнальчик пискнул... Знаешь, я подумал... Все мы немного Зомби, все мы что-то помним, о чем-то забываем, и проходят годы, прежде чем до нас доходит — помним пустяки, а забываем главное. Все мы Зомби... Одни чуть больше, другие меньше... И все мы через этот вот экран подвергаемся мощному, постоянному, ежедневному зомбированию. Если каждое воскресное утро по четырем телевизионным каналам выступают сразу четыре заморских проповедника и что-то там талдычат, что-то внушают, что-то вбивают в наши податливые мозги... Это не происходит само собой. Идет мощное зомбирование нации. Нас убеждают в том, что мы дебилы, в том, что мы ни к чему не способны, что все мы на грани гибели... Нам без конца рассказывают истории о том, как сын по пьянке изнасиловал собственную мать, отец зарезал сына, семилетний мальчик повесил трехлетнего... Теперь вот эти конкурсы красоты... Ну, этих наградят, — Овсов кивнул на экран, по которому в каких-то сатанинских плясках носились красавицы-финалистки, показывая телезрителям самые, как им казалось, соблазнительные свои места, — а сколько семей разрушится, судеб надломится...