Борис Полевой - В конце концов

• Название: В конце концов
• Автор: Борис Полевой
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Публицистика
• Год: 1969

Не было в истории, мировой юстиции судебного процесса, который привлек бы к себе такое внимание народов мира, как Нюрнбергский процесс над нацистскими главарями. Главными военными преступниками второй мировой войны. На процессе я был корреспондентом «Правды». То, что вы прочтете, это репортерские записи, сделанные мною еще в те давние дни. Готовя их к печати, я не модернизировал их, а лишь литературно обрабатывал, стараясь сохранять дух того времени и мое тогдашнее восприятие происходившего.

Как это удалось — судить не мне. Судите об этом вы — читатель.

Борис Полевой

---

Но для наших западных коллег наступила пора буйного ажиотажа. Неоднократно уже звучали за эти последние дни в помещениях Дворца юстиции три сигнала, возвещая очередную сенсацию. Журналисты взапуски описывают «второго наци» Германии, его самочувствие, его серую форму, пошитую из замши и хранящую следы бесчисленного количества орденов, когда-то пришпиливаемых ее хозяином не только на груди, но и на разных прочих местах. Вновь и вновь обращаются к его теперь уже вовсе не привлекательной внешности, информируют своих читателей о его сне и аппетите. Сержант, славящийся своей памятью, за эти дни, вероятно, разбогател. Доктора Джильберта в зале почти не видно. Он появляется и тотчас же исчезает, боясь, вероятно, что настойчивые корреспонденты, умеющие-таки выбивать из человека то, что им нужно, не повыковыривали бы изюминки из его будущей книги. На телеграфе постоянный ажиотаж, ссоры. Дело чуть не доходит до рукопашной.

В первый день допроса, когда Геринг еще только устроился перед микрофоном с двумя американскими солдатами по бокам, в перерыв произошла такая сцена. Несколько корреспондентов бросились ко мне, таща за руку какую-то женщину — как выяснилось, русскую княжну, привезенную американцами из Парижа и работающую переводчицей.

— Эти господа просят вам передать, что вы представляете гуманную державу, где, по их словам, царит равенство и братство, — испуганно частила бедная маленькая аристократка. — Они просят вас помочь и как скромным труженикам западной печати, которым сейчас угрожают большие неприятности…

Попытался согнать с лица совершенно неуместную улыбку:

— Весь к вашим услугам, коллеги, чем вам может помочь журналист самой гуманной державы? В чем дело?

А дело оказалось в том, что сегодня, когда все западные газеты еще заблаговременно объявили о том, что будут допрашивать Геринга, один из нью-йоркских журналистов-бизнесменов, представляющий крупный пресс-концерн, зазнайка и сноб, приехавший сюда с секретаршей и стенографистками, занявший самые дорогие апартаменты в «Гранд-отеле», словом, этот заокеанский пижон за несколько минут до начала допроса занял телеграфные провода обеих компаний, связывающих Европу с Америкой. Его секретарша начала передавать по обоим каналам… библию. Есть, оказывается, на Западе телеграфное правило: однажды начатый текст прерывать нельзя. Но через какое-то количество слов плата возрастает. Так вот, по-своему воспользовавшись этим, может быть, и разумным правилом, сей корреспондент, располагающий большими деньгами, занял оба провода бесконечными телеграммами. Между текстами библии стал пропускать, может быть, и не очень интересные, но жадно ожидаемые за океаном сообщения вроде: «Сейчас в Нюрнберге прекрасная весна, во дворе Дворца юстиции зацветают вишни, а „второй наци“ Германии Герман Геринг мечется по камере, ожидая вызова в. суд». Снова текст библии и опять фраза: «Геринг, славившийся некогда как один из самых тонких знатоков мировой кулинарии, Геринг, кухня которого была одной из самых изысканных в Берлине, теперь, в ожидании допроса ест овсяную кашу из крышки солдатского котелка». Снова библия — и потом: «Ваш корреспондент беседовал вчера с женой Геринга, Эмми Геринг, певицей, пользовавшейся большим успехом у берлинских знатоков вокала. Эта моложавая женщина сорока одного года, все еще сохраняющая свежесть и красоту, сказала вашему корреспонденту, что слышала по радио голос бедного Германа и была поражена тем, как он слабо звучит».

Словом, по обоим каналам тек в Нью-Йорк поток вот такой ерунды, пока не начался допрос, который, естественно, в передаче заменил уже библию. Так эта крупная акула прессы оттерла от проводов всю мелкую рыбешку. А из-за океана, из редакций уже летели грозные телеграммы: «Куда вы пропали, черт возьми? Почему молчите? Срочно передавайте все о Геринге». Вот какой душераздирающий конфликт, оказывается, разыгрался в эти минуты на телеграфе.

— Так в чем же дело? Чем я могу помочь коллегам, кроме выражения искреннего сочувствия?

Маленькая, худенькая княжна с круглым, курносым личиком, густо поперченным по переносью веснушками, застенчиво лепетала перевод:

— Эти господа говорят, что они труженики печати и что вы, как представитель Советского Союза, должны обязательно им помочь. Их могут даже уволить.

— Но как? Как я могу это сделать?

— У вас есть провод с Москвой. Они хотят, чтобы вы помогли им воспользоваться этим проводом и передать их корреспонденции кружным путем — через Москву.

Очень, ну очень хотелось хоть чем-то помочь этим славным ребятам, которых я хорошо понимал. Но что можно было сделать? Наш провод военный. Он идет через Берлин только до Москвы. У него нет выхода за границу. Я как мог объяснил им это, и маленькая княжна, происходившая, оказывается, из древнего рода Лопухиных, передала мои слова с сохранением сочувственной интонации.

— Ну посоветуйте, что нам делать?

— Ей-богу, не знаю. Разве что набить ему морду в темном уголке пресс-кемпа…

Забегая вперед, скажу, что потом мне пришлось пожалеть о том, что я дал такой совет. А пока скажу лишь, что мы, советские корреспонденты, были в стороне от этого репортерского ажиотажа, бушевавшего все эти дни, да бушующего и сейчас под крышей Дворца юстиции. В ходе допроса Геринга я делал только заметки, и вот теперь, когда истинная физиономия этого «второго наци» Германии, «любимца партии национал-социалистов», «ближайшего друга и соратника фюрера» достаточно уже выявилась перед судом, стоит показать личность этого «верного паладина Гитлера».

В эти дни, когда идет допрос, я, стараясь понять, кем же был Герман Геринг, все время вспоминаю свой разговор с Георгием Димитровым. В самом деле, что могло сделать такого человека одним из полновластных правителей такой большой и культурной страны, как Германия? И каждый день допроса убеждал меня, как был прав Димитров, говоря, что нацистских главарей, сидевших на скамье подсудимых, нельзя показывать с помощью старых пропагандистских штампов. Действительно, Геринг не был толстой, глупой свиньей, как его принято изображать в карикатурах. Несомненно, в своем роде это личность выдающаяся, незаурядная, но незаурядная в пределах той отвратительной, уродливой и страшной системы, какой был национал-социализм. Геринг один из авторов этой системы и в то же время типичнейшее ее порождение. Он плоть от плоти, кость от кости национал-социализма, и преступность его как натуры во всех проявлениях была лишь выражением преступности, лежащей в фундаменте, на котором национал-социализм был построен.

— Расскажите Трибуналу вашу биографию до начала первой мировой войны и во время ее, — просит подсудимого его защитник Штаммер.

Типичная биография молодого пруссака из военной среды. Кадетский корпус. Служба лейтенантом в пехоте. Курсы пилотов. Летчик. Летчик-разведчик, летчик-истребитель. Ранение. Возвращение в воздушный флот. Командир эскадрильи Рейхтгофен. Герой немецкого мещанства. Его массивная, смазливая физиономия то и дело мелькает на страницах бульварных газет. Душка-летчик! Смелый орел! Настоящий немец!… Он беззастенчиво бомбит открытые французские города во время первой мировой войны. Его заносят в список военных преступников, и когда война заканчивается поражением Германии, он бежит за границу, прикрывая это свое трусливое бегство разговорами о своих несогласиях с Веймарской республикой, которой до него в сущности не было никакого дела.

В Германию он возвращается, только когда возникает опасность выдачи его Антанте, и тут судьба сталкивает его с Гитлером. Они нашли друг друга. Ефрейтору Адольфу Шикльгруберу, ничем в прошлой мировой войне не прославившемуся, Геринг нужен как недавний военный кумир прусского бюргерства для придания благообразия своей только что рожденной партии, сколачиваемой из погромщиков, хулиганов и деклассированных элементов. Герингу же Гитлер нужен как некий пьедестал, на который он может подняться, чтобы снова стать видной фигурой. Оба они отлично знают, что слово «социализм» в названии партии всего лишь маскировочная сетка и что лозунги ее, адресованные не рабочим, а тем, кого на немецком языке зовут «миттльштамм» — оголтелому мещанству и деклассированным элементам. Гитлер, у которого тонкий нюх, сразу находит для бывшего офицера дело. Ему поручается организация банд национал-социализма, коротко именующихся штурмовиками. Но есть для него у Гитлера и другое, более важное дело: он старается сделать бывшего аса кайзеровской авиации своим агентом связи с банкирскими и промышленными кругами, которые пока еще лишь осторожно приглядываются к его партии, в названии которой имеется слово «социализм», к партии, среди членов которой пока что преобладает весьма нереспектабельный сброд. И Геринг становится прочным связующим звеном между Гитлером и руководителями немецких концернов.