Анна Политковская - ВТОРАЯ ЧЕЧЕНСКАЯ

• Название: ВТОРАЯ ЧЕЧЕНСКАЯ
• Автор: Анна Политковская
• Жанр: Политический детектив

Кто я такая? И почему пишу о второй чеченской войне? Я журналистка. Работаю спецкором столичной «Новой газеты», и это единственная причина, почему я увидела войну, – меня послали ее освещать. Но не потому, что я – военный корреспондент и хорошо знаю этот предмет. На¬оборот: потому, что сугубо гражданский человек. Идея глав¬ного редактора была проста: именно мне, сугубо граждан¬скому человеку, куда понятнее переживания других сугубо гражданских людей – жителей чеченских сел и городов, на головы которых свалилась война. Вот и все. Поэтому езжу в Чечню каждый месяц, начиная с июля 1999 года (с событий так называемого «рейда Басаева на Дагестан», спровоцировавшего потоки беженцев из горных сел и всю последующую вторую чеченскую). Естественно, исходила всю Чечню вдоль и поперек. Видела много горя. Главное из которого – то, что многие мои герои, о кото¬рых писала за эти два с половиной года, – теперь мертвы. Такая страшная война случилась... Средневековая. Даром что на стыке 20-го и 21-го веков и в Европе.

---

Со стороны все это выглядит странно: почему и генерал, и премьер – такие важные тут люди – бессильны против армейской анархии? По пустынным улицам на огромной скорости продолжают шнырять остервенелые бронетранспортеры – хозяева грозненского участка Вселенной. Никому во всем свете в этот момент нет дела до Ильясова. Да и он пока не знает, что вот так, почти одному, ему предстоит просидеть в правительстве еще несколько дней… Блокада будет долгой.

Ближе к полудню город становится крепостью, готовящейся к проведению какой-то крупномасштабной спецоперации. Женщины шепчутся: «Может, где-то наступление боевиков?» Жизнь замирает, люди стараются исчезнуть. Лишь лязг бронемашин, ближний и дальний, да кое-где редкий женский крик, переходящий в плач: «Пропустите, там у меня ребенок…»

…Молодой генерал-лейтенант начинает прощаться с премьером Ильясовым. Тот просит его остаться. Но генерал говорит, что никак не может, что должен спешить в Москву – на доклад президенту, доклад намечен на завтрашнее утро. «Уже две недели я здесь… Достаточно», – произносит генерал.

Присутствующие смотрят на генерала с уважением и даже восхищением. Узкий круг посвященных знает, что у генерала было специальное задание президента, беспрецедентное в нынешнем контексте Чечни: собрать факты о воинских преступлениях, сделать выводы и доложить главе государства.

Вертолетная площадка – прямо на территории правительственного комплекса, под окнами премьерского кабинета. Ильясов провожает генерала и его свиту до трапа. Вертолет быстро взлетает с правительственной площадки, и еще некоторое время его можно видеть. Все, кто заблокирован в это время на блокпостах, особенно в самом центре Грозного, – тоже видят этот вертолет… Но это созерцание длится всего несколько минут, после чего вертолет падает прямо на центр города. Его сбивают «Стингером».

В том вертолете гибнет и молодой генерал-лейтенант (по имени Анатолий Поздняков), спешивший на доклад к президенту, и еще один генерал Генерального штаба, ему помогавший, и шесть полковников Генерального штаба. И пилоты, конечно. Вместе со всеми материалами, собранными президентской комиссией по фактам военных преступлений в зоне «антитеррористической операции»…

Вечером все телеканалы и информагентства кричат о «большой трагедии для всех Вооруженных сил», о «новой вылазке боевиков», о том, что сбил вертолет бандит-одиночка с «зенитно-ракетным комплексом иностранного производства» в руках, «в белых брюках», с многодневной щетиной… Выскочивший из руин в район, прилегающий к площади Минутка.

Но я же сама там стояла… Там было такое скопище блокпостов, как нигде в Грозном, и если кто-то «выскочит из руин», а тем более со «Стингером», – это будет видно сразу на нескольких блокпостах, вооруженных до зубов. Да, собственно, никакая это уже давно не площадь, а всего лишь участок земли, перерытый снарядами и бомбами. Руины, блокпосты, опять руины, опять блокпосты… Солдаты могут видеть и друг друга, и окружающее пространство без бинокля, и когда стоишь на Минутке, не может прийти в голову сделать лишнее движение рукой – настолько все под контролем. Даже фотоаппарат вытащить без разрешения федералов – большая проблема, которая может закончиться автоматной очередью без всякого предупреждения, и где гарантия, что оторвет только руки с фотоаппаратом, а не сразу с головой? Что уж говорить про «боевика в белых брюках с зенитно-ракетным комплексом»…

Да и вертолет, как выясняется, на сей раз почему-то был «случайно» лишен какого-либо боевого прикрытия. Хотя там летели высокопоставленные офицеры. И погиб на Минутке именно тот военный, который попытался повернуть дело к миру. Слишком много деталей, заставляющих сомневаться.

Именно такова одна из главных проблем Чечни – она не в хитрости и оснащенности боевиков, и не в «иностранном производстве» их оружия. Она – в предательстве «своих». Тех из них, кто желает продолжения войны и ради этого готов на все. Например, на тотальную блокаду Грозного, 17 сентября 2001 года создавшую все необходимые условия для стрельбы зенитно-ракетными комплексами по нужным генералам. Стрельбы без лишних свидетелей.

«Поговори мне еще, сука!»

Упавший вертолет стал и причиной блокады, и поводом к ее продолжению на неопределенное время. И неважно, кто все устроил, – важно, кто за все получит сполна.

Ночью с 17-го на 18-е Грозный сотрясали мощнейшие «зачистки». Мужчин хватали по домам, и женский вой вслед увезенным сыновьям, мужьям, братьям, соседям стоял над городом, смешиваясь с автоматными очередями и грохотом минометов.

К шести утра 18 сентября блокадный рассвет вытеснил блокадную ночь, напичканную стрельбой. Бронетранспортеры, облепленные продрогшими, злыми и невыспавшимися людьми в черных масках, поджидали грозненцев, по необходимости выползающих на улицы.

А необходимость только одна: кому-то обязательно надо идти на работу. Медикам, например. Больные-то ждут…

Делаю щелочку в занавеске, хозяйка комнаты шепотом умоляет не обнаруживать себя, увидят «маски» – обстреляют.

Через щелочку рассматриваю пустую улицу за окном. Это Старопромысловское шоссе. В пяти метрах от щелочки – бронетранспортер. В десяти – тоже. Куда дотягивается зрение – бронетранспортеры везде. Солдаты, сидя на броне, грязно и без причин матерятся. Некоторые явно нетрезвые. Другие глушат воду из пластмассовых бутылок – похмельный синдром. И вот, мелкими шажками, с оглядкой, опаской и постоянными остановками по шоссе движется молоденькая медсестра. Она в белом халате, одела его, конечно, специально, чтобы солдаты видели, что медработник, и пропустили. Она идет на работу, совсем рядом тут 9-я грозненская горбольница. О ней всем в Грозном, и военным, и гражданским – все же не хотят умирать – известно, что 9-я – единственная, не прекращавшая работать ни при каких обстоятельствах. 9-я тут совсем поблизости. Медсестре осталось несколько метров…

Вот медсестра выставляет вперед ногу и ждет, не выстрелят ли? И только потом подтягивает другую, от страха согнутую в коленке. Похоже на балет, но это жизнь…

Так, «ползком», медсестра и «движется». Солдат это явно развлекает. Они матерятся еще пуще.

Медсестра на дороге совсем одна – никого, кроме тех, кто ее поджидает на бронетранспортере и уже взял на мушку, и тех, кто сзади и тоже держит палец на спусковом крючке.

Наконец надоело. На медсестру истошно орут: «Стоять!» Это солдаты сзади. И вдруг, от этого окрика, совсем неожиданно девушка становится смелой – она выпрямляет коленки и быстро и решительно уходит куда-то в сторону. Прочь. Ее провожает автоматная очередь.

Над Старопромысловским шоссе опять тишина. Потом появляется группа женщин – человек десять. Медленно и тоже наощупь они пытаются продвинуться по направлению к зданию Ленинской районной военной комендатуры – ее ворота как раз напротив моей щелочки. Это матери, жены, сестры арестованных во время ночной «зачистки» мужчин. Они идут в комендатуру узнать, какой выкуп будет назначен за их мужчин. Выкуп – обычная практика в Чечне. Надо успеть с рассветом, пока арестованных из комендатуры не увезли еще куда-то, тогда можно вообще никогда и нигде человека не найти.

–Пошли отсюда! – Матери, жены, сестры утыкаются в смачный плевок с БТРа.

– А вон те, – начинают наперебой объяснять женщины, указывая в сторону предыдущего БТРа, – сказали нам сюда идти…

– П-п-пшли отсюда! – Люди в «масках» щерятся, будто голодные волки, цедят слова сквозь зубы. – Кому сказано! П-п-пшли!

И опять мат. У женщин с ходу воспламеняется истерика.

– Дайте жить… Наших забираете… Грабите… Матерей своих вспомните…

– Поговори мне еще, сука! – вопит БТР, заводя себя матом. – Сказали же вам: уезжайте отсюда! Нечего здесь жить. Наше это.

Женщины с рыданиями отступают. Слышится:

«А куда нам уезжать?»

«Кто нас где ждет?»

Вслед группе женщин выдвигается военный – по виду офицер. Ему отдана роль «доброго следователя», появляющегося после «злых». Он о чем-то шепчется с женщинами (о выкупе), и, обнадеженные, те быстро и деловито расходятся. С офицером продолжает спорить лишь одна, но через пару минут и она уходит – компромисс, видимо, достигнут.

Этот офицер – посредник-финансист. Таких тут много. В каждой воинской части, в каждом подразделении, в каждой комендатуре. Поскольку работорговлю арестованными осуществляют везде – повсеместно, и каждый участник финансовой цепочки рассчитывает на свою долю. Этот офицер сказал каждой, какой следует принести в комендатуру выкуп, чтобы «ее» мужчину к вечеру отпустили. Обычная история: «зачистки» с целью ловли боевиков завершаются примитивным торгом: товар-деньги-товар.

Правда, касается это не всех. Потому что не все способны добыть денег – Чечня обнищала. Не все успевают к поставленному офицером сроку. И тогда следы арестованных теряются. Или посредник объявляет, что теперь речь уже идет о выкупе трупа… А труп уже стоит дороже, чем живой, – так постановлено военными, знающими, что нет для чеченца хуже муки, чем не соблюсти по правилам похоронный обряд для сына, отца, брата.