Антон Якименко - Прикрой, атакую! В атаке — «Меч»

• Название: Прикрой, атакую! В атаке — «Меч»
• Автор: Антон Якименко
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2006
• ISBN: 5—699—13873—0

Время неумолимо, и все меньше остается среди нас ветеранов Великой Отечественной войны, принявших на свои плечи все ее тяготы и невзгоды. Тем бесценнее их живые свидетельства о тех страшных и героических годах. Автор этой книги, которая впервые издается без сокращений и купюр, — герой Советского Союза Антон Дмитриевич Якименко, один из немногих летчиков, кому довелось пройти всю войну «от звонка до звонка» и даже больше: получив боевое крещение еще в 1939 году на Халхин-Голе, он встретил Победу в Австрии. Сотни боевых вылетов, десятки сбитых вражеских самолетов, три ранения, победы и потери, неприкрашенная правда о войне и увлекательнейшие описания воздушных боев, показанных «изнутри», из кабины истребителя, — это не просто мемуары, это героическая летопись великой эпохи, увиденной глазами поколения Победителей.

---

— Товарищ командир, что будете кушать?

Девушки знают, что командира полка надо кормить в первую очередь. Случалось не раз: даже не притронувшись к первому, приходилось бежать на капэ или стоянку, перехватив кусок черного хлеба. Ем, тороплюсь, слушая, как балагурят летчики.

— Манюня! — кричит капитан Голубенке, шагая от двери к столу. — Чем будешь кормить? Съем, если даже не вкусно.

— А у нас не бывает не вкусно, — улыбается Маша и, встав на пути капитана, кричит: — Назад! Почему руки не мыл? Сейчас же назад!

— Закусочка царская! — восторгается, потирая руки, Леонов. — Но к ней чего-то не хватает.

— Приказ есть приказ, — парирует Маша, — фронтовые сто граммов получите вечером.

«Ничего не попишешь, — думаю я, — молодость есть молодость». И мне очень приятно, что ребята и девушки рады друг другу. Приятно и немного завидно: мне и пошутить некогда, да вроде и неудобно — командир всегда вроде бы «старый», даже если и молод годами.

— Товарищ командир! — кричит от порога посыльный. — Зеленая ракета! Вылетает дежурная группа.

Хорошо, что успел пообедать. Говорю уже на ходу: «Летчики, на засиживайтесь. После обеда сразу в готовность номер один».

Группа пошла на взлет. Это эскадрилья Проскурина. Дружно взлетели, сразу встали на курс. Все хорошо, но то, что взлетела вся эскадрилья — двенадцать машин, — это, пожалуй, зря. Можно было и восемь. Впрочем, об этом рано пока судить. Бывает, поднимут пару, а там и десятки мало. Бывает наоборот.

Самолеты уходят, растворяются в небе. Как проведет свою встречу с противником Саша Проскурин, опытный, смелый летчик? Я знаю его с прошлого года: служили в одной дивизии. Он хорошо дрался с фашистами над Курской дугой, сбил семь— восемь машин.

Плохо, группа ушла, и все — больше ее не вижу. Нам бы локатор… Хорошая это машина. Шарит своими лучами, обозревает пространство. Находясь у экрана, можно видеть и самолеты противника, и своих истребителей, можно влиять на ход воздушного боя, подсказать летчикам в нужный момент, помочь. К сожалению, локаторов пока еще мало. В основном они сосредоточены в системе обороны крупных объектов. Но будут и у нас. Обязательно будут. А пока послушаю радио, хоть немного, но все же можно понять, что там творится.

Нет, пока понять ничего нельзя: летчики молчат, соблюдают радиомаскировку. В апреле сорок третьего года один из летчиков, подбитый в бою, выпрыгнул с парашютом и попал на немецкую батарею. Взяли его, повели на допрос, спрашивают: «Куда делся начальник штаба полка, почему его не слышно по радио?..» Тот изумился, а немцы ему говорят: «Отпираться бесполезно, мы знаем по голосу каждого вашего летчика. Знаем все. Вы потеряли связь со своим братом и думаете, что мы его сбили. Но он жив и здоров, летает и служит в полку, которым командует…»

Сбежав от немцев, Киреев рассказал обо всем своим летчикам, и все, конечно, это учли, до предела сократили разговоры по радио.

Начальник связи полка капитан Копков сидит у радиостанции, слушает. Спрашиваю: «Как там дела? Что нового?» Снял наушники, докладывает:

— Проскурина послали за линию фронта. Он понял и запросил воздушную обстановку. Ему сказали: «спокойно». С появлением наших Яков группа Ме-109, находившаяся в том районе, ушла со снижением. Теперь появились «Арадо».

«Арадо» — это истребитель Румынии, причем давно устаревший. Раньше на нем летали как на учебном, теперь используют как боевой. Отсюда вывод: румынам живется не сладко.

— «Арадо», увидев группу Проскурина, развернулись, со снижением ушли на свою территорию, — информирует меня капитан Копков. Послушав с минуту, говорит: — Проскурина вернули обратно.

В чем дело? Беру у Копкова наушники, слушаю, хочу понять обстановку. Слышу:

— Будьте внимательны! К вам приближаются «лавочкины». Идите на посадку, — передает наша радиостанция наведения.

— Вас понял, — отвечает Проскурин. — Иду на посадку.

Все ясно: противник летает мелкими группами, против него действуют наши пары и звенья. Врага, с которым могла бы сразиться эскадрилья Проскурина, просто не оказалось, и ей приказали вернуться. Летать, значит, будем, но малыми группами: звеном, парой. Не сидеть же без дела.

Над головой слышится гул — вернулась группа Проскурина.

Летим в составе звена: капитан Голубенке с лейтенантом Ефименковым, я — с лейтенантом Пьянковым! Евгений Пьянков — мой постоянный ведомый. Он мне понравился сразу, с первой же встречи. Среднего роста, плотный, стройный. Красивое волевое лицо, смелый, открытый взгляд. Я проверил его на двухместной машине, и он покорил меня своим мастерством, выдержкой, знанием самолета. «Хочешь со мной летать?» — спросил я после полета. «Посчитаю за честь», — ответил Пьянков. И этот не совсем обычный ответ прозвучал очень просто. Это говорило о культуре Пьянкова, воспитанности.

Пара Голубенке идет впереди, мы — на большом удалении сзади и справа. Так договорились еще на земле. Иногда это нужно — ходить за ведомого: только таким путем можно увидеть достоинства и недостатки ведущих — командиров эскадрилий и звеньев.

Линия фронта уже позади, высота три тысячи метров. Впереди слева появляются три самолета, идут навстречу. Кажется, это бомбардировщики. Сближаемся. Точно они, но я их вижу впервые. Очень похожи на наши «СБ», но на смену «скоростным бомбардировщикам» еще с начала сорок второго года пришли самолеты Пе-2, пикировщики.

С неделю назад я перелистывал альбом силуэтов вражеских самолетов. Вспоминаю: «Дорнье», «Арадо», «Савой»… Верно, звено, идущее нам навстречу — «Савой», польские бомбардировщики, но летают на них румыны.

— Разрешите, — говорит Голубенко, — я атакую их парой. А вы смотрите, прикройте.

Я разрешаю, догадавшись, что впереди идущая пара договорилась о чем— то еще на земле. Смотрю. Голубенке пропускает «савоев» левее себя, разворачивается вслед за ними. Обнаружив в хвосте истребителей, румыны креном машины влево идут на пологой дуге разворота подальше от линии фронта.

Впервые вижу такую безысходную обреченность. Вместо того чтобы бросить машины в пике, скрыться на фоне земли, вражеские летчики крутятся возле нас, думая лишь об одном: выпрыгнуть с парашютом подальше от линии фронта. В том, что мы их посбиваем, они даже не сомневаются…

В продолжение всего разворота истребители сопровождали бомбардировщиков, сохраняя дистанцию порядка тысячи метров. Но вот «савои» пошли по прямой, и Яки стали их нагонять. А дальше началось непонятное. Голубенко почему-то метнулся вправо и вниз, Ефименков, напротив, — влево и вверх. Может, ведомый потерял командира?

— Атака! — говорит Голубенко, но сам идет по прямой, правее и ниже бомбардировщиков. По этой команде Ефименков, довернувшись в направлении самолетов противника, круто пикирует, настигает левого ведомого и вдруг, наткнувшись на дружный огонь воздушных стрелков, бросается влево и вверх.

Сдрейфил? Всего ожидал, но только не этого. Хочу подсказать, подбодрить Ефименкова, хочу помочь его командиру, но Голубенко упреждает меня: резко переводит машину в угол набора, открывает огонь и, сразив одну из машин, снова уходит вправо и вниз.

— Черти! — кричу сразу обоим. — Хотя бы предупредили.

Молчат, действуют. Но я теперь понимаю их замысел: ведомый отвлекает огонь на себя, ведущий бьет с короткой дистанции.

— Атака! — кричит Голубенке и опять идет по прямой. Ефименков снова пикирует, снова, «испугавшись» огня гитлеровцев, бросается влево и вверх, Голубенке переходит в атаку и сбивает второго.

Молча восхищаюсь их слаженностью, мастерством, хитростью.

— Сережа! Третьего бей сам, — говорит Голубенко. — Уступаю. За хорошую помощь.

«Уступаю!» Такое великодушие! Ну что ж, посмотрим, как Ефименков расправится с третьим. Однако все получилось, как в анекдоте. Только он устремился в атаку, как румыны, не желая делить участь ранее сбитых, мгновенно оставили свой самолет. В воздухе расцвели три парашюта, а совершенно исправный и боеспособный «Савой» неторопливо, будто раздумывая и осуждая свой экипаж, направился вниз.

Так закончилось 20 августа 1944 года — первый день Ясско-Кишиневской операции.

* * *

А как действовали наши соседи — летчики? Наши войска?

Весь день гудело небо над нашим аэродромом. Непрерывным потоком к линии фронта шли истребители, бомбардировщики, штурмовики. Они громили огневые средства и живую силу противника по дорогам Тыргу — Фрумос, Роман и в полосе наступления наших армий, бомбардировали опорные пункты вражеских войск в районе Ясс и резервы в Васлуе, задерживая их подход к полю боя.

Деморализованные ударами авиации и артиллерии, немецкие и румынские войска дрогнули, повернулись, начали пятиться. И тогда пошли наши танки. Целая танковая армия!.. В книге «Советские Военно— Воздушные Силы в Великой Отечественной войне 1941—1946 гг.» записано, что командир кон-но-механизированной группы генерал С.И. Горшков высоко оценил боевые действия истребительной авиации 5-й воздушной армии. Он писал: «С момента ввода в сражение подвижной группы, а также действий ее в оперативной глубине истребители генерала Подгорного надежно прикрывали боевые порядки подвижных войск, давая возможность свободно маневрировать соединениям конницы и танков. В результате надежного прикрытия ударных группировок истребительной авиации в первый день операции немецкие бомбардировщики не смогли сбросить на наши войска ни одной бомбы. В воздушных боях было уничтожено 43 немецких самолета, потери 5-й воздушной армии составили 2 машины».