Флэнн О`Брайен - А где же третий? (Третий полицейский)

• Название: А где же третий? (Третий полицейский)
• Автор: Флэнн О`Брайен
• Издательство: Ника-Центр
• Жанр: Современная проза
• Год: 1997

Книги Флэнна О`Брайена удостаивались восторженных похвал Джойса и Грэма Грина, Сарояна и Берджесса, Апдайка и Беккета. Но мировую славу писателю принес абсурдистский, полный черного юмора роман «Третий полицейский», опубликованный уже после его смерти.

---

– Да, так оно и бывает, – согласился я.

– Отсюда логически следует и вытекает, – продолжал полицейский, – что вполне резонно заключить, что и человек сделан из атомов, и карманы рубахи, и сама рубаха, и зубной инструмент, с помощью которого удаляется все, что попадает в дупло зуба, – все это состоит из атомов. Вот вы случайно не знаете, что происходит, когда ударяют по железному бруску добрым отбойным молотком – которым уголь добывают – или когда по нему наносят удар каким-нибудь иным, совсем тупым инструментом?

– Нет, не знаю. А что происходит?

– Вот когда наносится сильный удар по нашему железному бруску, все атомы загоняются в самый конец бруска и там сдавливаются и сбиваются в кучу, словно яйца под особо производительной несушкой. С течением и провождением времени атомы, поплавав себе туда-сюда, возвращаются на то место, где они были изначально. А теперь представим, что происходит, если лупить по этому бруску изо всех сил, долго и не переставая, – атомам никак не удастся вернуться по своим местам. И что же произойдет в таком случае?

– Это очень сложный вопрос.

– Ответ на него может дать любой толковый кузнец. Он вам скажет, что железный брусок, если долго и неустанно лупить по нему что есть силы, постепенно сойдет на нет. Часть атомов перейдет в молот, а другая часть в наковальню, в стол или в камень – в общем, в тот предмет, на котором лежал брусок, когда по нему наносились удары.

– Я полагаю, что это широко известный факт, – посмел сказать я.

– Выяснив это, переходим к следующему. Что мы можем из сказанного заключить, чисто вывести? А то, что личности тех людей, которые проводят большую часть своей естественной жизни на железных велосипедах, разъезжая по каменистым дорогам, в конце концов начинают смешиваться с личностями своих велосипедов, а это происходит в результате обмена атомов – людей в велосипеды и велосипедов в людей, – и как это ни удивительно, но половина людей нашего округа уже лишь наполовину человеки, а на вторую половину – велосипеды.

От изумления я издал такой звук, который прозвучал как шум, производимый воздухом, вырывающимся из большого прокола в шине.

– Вы будете не меньше поражены, когда узнаете, сколько велосипедов у нас, которые уже стали почти наполовину людьми и в какой-то степени приобщились к человеческом роду.

Судя по всему, снова подала голос Джоан, всем этим чудесам здесь конца не будет. Здесь, в этих краях, может быть сказано все что угодно, и в сказанное придется поверить.

Я ответил – не вслух, конечно, а про себя, – что в данную секунду предпочел бы находиться на каком-нибудь пароходе, посреди моря, глубоко в трюме, в машинном отделении, и работать в поте лица кочегаром, или скручивать канаты в бухты, или вообще заниматься любой непосильной работой, лишь бы только быть подальше от того места, где я нахожусь.

Медленно поворачивая голову в разные стороны, я внимательно огляделся. По обе стороны дороги аккуратными рядами располагались темно-коричневые и черные торфяники; там и сям виднелись вырезанные в них прямоугольные ямы, из которых был выбран торф и которые теперь были наполнены желто-коричневой и коричнево-желтой водой. В дальней дали, уже почти у самого неба, я смог различить людей, которые, низко склонившись, занимались свои торфяным делом, вырезая особыми лопатками куски дерна и торфа правильной формы; затем эти прямоугольные бруски складывались в высокий торфяной памятник, по высоте превышающий и лошадь, и телегу. До меня и до сержанта долетали со стороны этих людей обрывки старых песен, которые издавна пели на торфяных работах, мелодичное посвистывание и смех – все эти разрозненные звуки приносил западный ветер, и заметьте, не требуя денег за доставку. Несколько поближе к нам стоял дом, которому прислуживало три дерева и который окружало живым кольцом множество счастливой домашней птицы; все эти птицы копались в земле, что-то клевали, громко спорили друг с другом и неутомимо производили яйца. Дом стоял в тиши и спокойствии, однако над ним вознесся балдахин, созданный дымом, лениво выбирающимся из трубы; дым уведомлял всех, на него смотрящих, что в доме находятся люди, занимающиеся своими домашними делами. Прямо впереди нас, быстро пересекая равнину и слегка притормаживая у подножий холмов, бежала дорога, затем она медленно взбиралась наверх очередного холма, поджидающего ее там, где росла высокая трава, паслись серые валуны и часовыми стояли деревья с обрезанными верхушками, из которых пышными вениками торчали ветви. Все, что находилось над головой, было занято небом, тихим, ясным, безоблачным, непроницаемым для ума, невыразимым словами, несравненным; в двух метрах справа от деревянного дворового туалета господина Джарвиса в небесном штиле неподвижно висел прекрасный остров облаков, словно заякоренный за туалет.

Весь этот наблюдаемый мною пейзаж был совершенно и неопровержимо реален и пребывал в полном противоречии с теми вещами, о которых говорил сержант, но тем не менее я точно знал, что и сержант говорит правду о вещах совершенно реальных, и если бы мне пришлось делать выбор между этими реальностями, то вполне вероятно, что я отказался бы признать реальность всех этих обычных, простых вещей, которые меня окружали и на которые был направлен мой взор.

Я краем глаза посмотрел на сержанта. Он широко шагал с видом человека, возмущенного действиями Совета Графства.

– А вы уверены, что велосипеды приобретают какие-то человеческие черты? – спросил я сержанта. – И на самом ли деле Атомная Теория столь опасна, как вы ее представили?

– Она раза в два, а то в три опаснее, чем кажется на первый взгляд, – ответил сержант мрачным голосом. – Ранним утром я часто прихожу ко мнению, что даже в четыре раза опаснее, и, более того, если бы вы пожили тут несколько дней и полностью посвятили бы себя сосредоточенному наблюдению того, что вокруг вас происходит, и вглядыванию в суть вещей, то наверняка бы ощутили, насколько определенна несомненность этой достоверности.

– Но в Гилэни я не заметил ничего велосипедного, – продолжал я высказывать сомнения. – Сзади у него никакого заднего колеса не было и, насколько помнится, переднего колеса тоже, хотя, надо признать, мне как-то не удавалось хорошо рассмотреть его спереди.

Сержант посмотрел на меня с явным сочувствием.

– Похоже, вы ничего не поняли. Вы что, думали, что у него на шее вырастет велосипедный руль, а в соответствующих местах колеса? Нет, конечно, но, поверьте, мне доводилось видеть, как он выкидывал совершенно неописуемые штуки. Кстати, разве вы не подмечали, сколь странно ведут себя в наших местах велосипеды?

– Знаете, я в этих местах совсем недавно.

Хоть за это спасибо, сказала Джоан.

– В таком случае я вам посоветую понаблюдать за велосипедами, особенно если вам нравится постоянно находиться в состоянии удивления, – предложил сержант. – Если человек позволяет делу превращения зайти так далеко, что он уже наполовину – или более чем на половину – велосипед, то особо часто он вам на глаза попадаться не будет, потому что он много времени проводит стоя у какой-нибудь стены, опершись о нее локтем, или стоя у бровки дороги, упираясь в нее, в эту самую бровку, ногой. Конечно, с женщинами и женскими велосипедами все несколько по-другому, но про это я расскажу вам как-нибудь в другой раз. А вот велосипед, заряженный мужчиной, представляет собою феномен большого обаяния и очарования. Он полон энергии и, знаете ли, весьма опасен.

В этот момент я увидел человека на велосипеде, быстро приближающегося к нам. Он весело катил по дороге, спускающейся с холма, расположенного впереди нас. Длинные фалды его сюртука крыльями развевались за ним. Человек пронесся мимо нас, а все время, пока он приближался и проносился мимо, я пристально вглядывался в него глазами шести орлов, пытаясь определить, кто кого везет и не смотрю ли я на человека, везущего велосипед на своих плечах. Но сколько я ни всматривался, ничего особо примечательного или необычного обнаружить не смог.

Сержант листал свою черную записную книжку.

– Это проехал О’Фиерса, – сказал он наконец после весьма продолжительного молчания. – Он на двадцать три процента.

– Вы имеете в виду, что он на двадцать три процента велосипед?

– Именно так.

– Означает ли это, что и велосипед этого О’Фиерсы тоже состоит на двадцать три процента из этого человека?

– Именно так и есть.

– А насколько процентов стал велосипедом Гилэни?

– На сорок восемь.

– Ну, в таком случае этот О’Фиерса овелосипедился в значительно меньшей степени, чем Гилэни

– Совершенно верно, и все от того, что в доме у них живут трое братьев, кстати весьма похожих друг на друга, и они так бедны, что не могут позволить себе купить по велосипеду на каждого. Поэтому они ездят по очереди на одном. Многие даже и не подозревают, насколько им повезло, что они беднее, чем другие. Но вот шесть лет назад один из братьев О’Фиерса выиграл в лотерее десять фунтов. Когда я узнал об этом, то понял, чем это может обернуться – нужно было срочно предпринимать какие-то шаги, а то иначе в семействе О’Фиерса появились бы два новых велосипеда и все они бы на них постоянно ездили, так как вы, надеюсь, понимаете, что в пределах одной, отдельно взятой недели я в состоянии украсть лишь ограниченное количество велосипедов, и мне совсем не хотелось заниматься сразу тремя велосипедами О’Фиерсов. К счастью, я в прекрасных отношениях с почтальоном... Да, что за почтальон! Хотя немного суетливый, страдал, знаете, кишками, они у него, как из резины. Что за человек! Как мягкие миски гречневой каши! Восхитительно! Все внутри переворачивает!..